Абсолют в моём сердце - Виктория Валентиновна Мальцева

Да, вот так отец разговаривает со всеми остальными женщинами в своей жизни, со всеми, кого не зовут Лерой, и которые не являются его ненаглядной женой. И эти все остальные завидуют моей гордой матери самой чёрной завистью. Одна так сильно завидовала, что даже распорола ей живот. Четырежды!

И вот я думаю: сколько вокруг меня не гордых, а ведь ни у кого нет ничего подобного, что есть у моей грешной мамочки… А был бы Алекс так одержим ею, не будь она собой? Слишком гордой, сдержанной, зажатой, пекущейся о том, чтобы не стать обузой, не навязываться, никому не мешать и не надоедать?

Вся проблема в том, что у меня нет этой гордости. Вот не дал мне Бог этого ценного греха, не отвесил и ста грёбаных граммов!

Я преследую объект своей безответной любви – как ни прискорбно это осознавать, но факт остаётся фактом. Вряд ли только мне заметна слишком очевидная внезапность моей любви к материнскому Институту – раз в полгода вдруг стал разом в неделю!

И в каждый свой визит я лихорадочно ищу темноволосую голову в длинных коридорах кампуса, в материнской аудитории, а иногда, если очень повезёт, мы можем столкнуться у дверей её кабинета или прямо в нём.

Они часто встречаются… Эштон страшно любит математику, как выяснилось! Вот только не понятно, какое отношение эта наука имеет к хирургии: там вроде как органическая химия, биология и анатомия руководят всем процессом…

Часто вижу их склонёнными над маминым столом, одержимо ловящими за ускользающий хвост решение какой-нибудь непростой задачи. Порой, оба бывают так увлечены, что даже не замечают моего появления, но я ведь не гордая – могу и прокашляться достаточно громко или чихнуть, если понадобится! Тогда они поворачиваются, оба раздражённые нежданной интервенцией, но мамин взгляд всегда делается мягче и теплее при виде меня, а вот Эштон, наоборот – леденеет ещё больше.

Странный эффект я произвожу на него… Он как будто злится, нервничает и едва сдерживает себя, чтобы не взорваться потоком отрицательных эмоций! И я в недоумении – ведь никакой ссоры или даже совсем небольшого непонимания между нами не было, тогда в чём дело? С чего такая резкая перемена? То дружим, делимся сокровенным и даже целуемся под ёлкой, а то вдруг один лишь мой, да согласна, не слишком впечатляющий вид откровенно его раздражает и даже почти выводит из себя! Но он всегда сдерживается. Может фыркнуть, резко подхватить свой рюкзак с книгами и нервно вылететь из материного кабинета, так и не сказав ни слова, даже такого совсем маленького «Hi» в мою сторону!

– Что это с ним? – спрашиваю у матери, она ведь у нас кладезь проницательности, если верить папочке на слово.

– Лекции, наверное, уже начались, а мы тут увлеклись поиском решения и… Эштон терпеть не может опаздывать!

– Почему?

– Потому что это проявление слабости и неорганизованности: опаздывающий человек не может договориться сам с собой о простых вещах – например, встать пораньше или продумать заранее маршрут и планы. Ну и когда входишь в аудиторию – невольно становишься центром всеобщего внимания, а причина неуважительная. Даже постыдная!

– Это ты так считаешь? Или он?

– Мы оба так считаем.

Понятно?! Оба они так считают! Оба любят математику, оба как одержимые погружаются в свой мыслительный процесс, забыв обо всём на свете, кроме друг друга и идиотской задачи, оба сходятся во взглядах на простые и сложные вещи и понятия.

Я вот, например, часто опаздываю, если не всегда… И это не моя вина: Лурдес вечно копается со своим макияжем и нарядами! И я, и Аннабель – просто заложники своей непунктуальной сестры. И что же теперь сразу нас в список слабовольных засандалить?

Но я не об этом. Я о гордости и маятнике.

Теперь уже, будучи значительно взрослее, чем год назад, я начинаю понимать некоторые не только простые, но и сложные вещи. Моё чувство, вернее его упорность, болезненная интенсивность и устойчивость, наталкивают на мысли о том, что так не должно быть! Девочки не должны влюбляться настолько сильно, чтобы вся душа болела, а если кого и угораздит, то у всех, абсолютно у всех наваждение так же быстро проходит, как и началось!

У всех, кроме меня…

Потому что есть нечто такое, что держит моё сознание прикованным к кареглазому предмету воздыхания подобно зависимости… А любая зависимость подпитывается дозами!

И вот я, может быть, и остыла бы через годик… ну, в крайнем случае, через два, если бы не эти дозы! Когда случилась первая – понятно, вторая – в Испании, когда я обрабатывала его раны на лице, а он положил свою руку поверх моей, это был не просто физический контакт, это был энергетический взрыв, коллапс в моей голове, сердце, теле, во всём!

Третья доза стала «точкой невозврата».

Ноябрь – месяц сразу двух важных событий – Дни Рождения отца и сына… Святого Духа только не достаёт!

Алекса мы чествуем 25 ноября, а вот Эштон своё 27 число скромно замалчивает. И я, может быть, просто позвонила бы ему с заранее подготовленной речью и пожеланиями быть счастливым, любимым и здоровым, если бы ни брат со своим длинным как у ящерицы языком: оказывается, у Эштона запланирована вечеринка… Ох, лучше бы он молчал, и лучше бы у меня был хоть напёрсток маменькиной гордости, ну вот почему её у меня нет?! Ну вот почему?

Лёха долго от меня отмахивался, пришлось даже слезу пустить, в итоге брат не устоял – не выносит женских слёз, как и Алекс, и все мы, дамы, я имею в виду, активно этим пользуемся. Ну, кроме мамы – она типа честная у нас и справедливая: плачет исключительно по делу.

Впрочем, у меня в этот раз тоже имелось очень важное дело, наиважнейшее – попасть к любимому на вечеринку в День его Благословенного Рождения!

Место отталкивающее: слишком много нетрезвых людей, слишком недоброжелательны их взгляды, неприятные запахи, большей частью от раскуривания «МарьИванны», серые блёклые стены, отсутствие любого намёка на уют. Не понимаю, как Эштон со всей своей тягой к лучшему, к красоте, умудрился выбрать это место для празднования своего Дня Рождения?

Замечаю его в окружении компании парней и девушек – он в центре внимания не только сегодня, люди интуитивно ощущают в нём магнитный стержень, образующий центробежную силу. И хотя Эштон – самый закрытый человек из