Толкователи (сборник) - Урсула Ле Гуин

Сати опускалась на колени возле какого-нибудь деревянного ящика, полного различных текстов, в том числе и документов, и потрепанных самодельных книжек, которые кто-то спас, вытащил буквально из-под бульдозера или из костра и перенес сюда из какого-нибудь маленького городка, проделав долгий и трудный путь, чтобы здесь, на Горе, эти книги и документы были в безопасности, чтобы о них заботились, чтобы их ТОЛКОВАЛИ, и при свете своей лампадки, наугад открывала первую попавшуюся книгу, например букварь. В детских книгах идеограммы были крупные и обычно без сложных диакритических значков, обозначавших различные грамматические категории — наклонение, число, падеж и т, п. В одной из них Сати обнаружила изображение довольно грубой деревянной скульптуры — человека, удившего рыбу с горбатого мостика! ГОРА — ЭТО МАТЬ РЕКИ, гласила надпись под картинкой.

Сати согласилась бы вечно оставаться в Библиотеке, она забывала о сне и еде, она задерживалась там до тех пор, пока слова давно умерших авторов, абсолютная тишина, холод и густая тьма вокруг не начинали казаться ей странно живыми. Только тогда она спохватывалась и начинала пробираться назад, к свету, к звукам живых голосов.

Теперь она хорошо понимала: все, что отныне будет ей дано узнать о Толкователях и Толковании, — это лишь незначительная часть необходимых знаний. Однако она не огорчалась; так, собственно, и должно быть, пока все эти знания хранятся в Лоне Силонг.

Двое мазов, с которыми Сати познакомилась в Библиотеке, составляли каталог книг, работая над этим уже двадцать лет. Ноутер Сати оказался для них незаменимым помощником, и они с энтузиазмом обсуждали возможность скорейшего решения поставленной задачи, если Сати удастся подключить свой портативный компьютер к тому, что имелся в их распоряжении, и «перелить» собранную ею информацию.

Хотя эти мазы обращались с ней неизменно вежливо и уважительно, их беседы все же носили довольно формальный характер, а зачастую им и вовсе не удавалось понять друг друга, поскольку говорили они на языке довзан, который для обеих сторон не был родным. Хотя всем аканцам полагалось прилюдно говорить только на этом языке, во всяком случае, «там, внизу», он далеко не всегда был тем языком, на котором они думали и разговаривали дома, и самое главное, он не был языком Толкователей. Скорее он был языком их врагов. Непреодолимым барьером. Сати чувствовала, как сильно ей удалось сблизиться с жителям Окзат-Озката благодаря упорному изучению разговорного рангма. Некоторые из мазов, трудившихся в Библиотеке, знали, правда, хейнский язык, который преподавали в Университете и который Корпорация воспринимала как некую мерку истинного образования. Но в целом здесь от знания хейнского Сати было мало толку; только раз, пожалуй, он сослужил ей хорошую службу — во время весьма важного разговора с одной молодой женщиной, мазом Унрой Киньо.

В тот день Сати и Унрой вместе выбрались из пещер наружу, чтобы часок полюбоваться светом дня, а потом снова нырнуть во мрак, заметя за собой все следы. С тех пор, как тот вертолет сумел подобраться к Лону Силонг так близко — это, как узнала впоследствии Сати, случилось впервые, — обитатели пещер стали вести себя еще более осмотрительно, старательно засыпая снегом все следы и тропинки, хорошо видимые с высоты и способные привести внимательного наблюдателя ко входу в умиязу. Молодые женщины, закончив с помощью веников и легкого пушистого снежка заметать собственные следы, что обе считали делом весьма приятным, отдыхали, присев на валуны возле хлева с миньюлами.

— А что такое «история»? — вдруг спросила Унрой, использовав хейнское слово. — И кто такие историки? Ты что, одна из них?

— Да. Во всяком случае, на Хейне меня считают именно историком, — ответила Сати, и неожиданно они погрузились в долгую и бурную лингво-философскую дискуссию о том, могут ли история и Толкование пониматься как одно и то же или, по крайней мере, как нечто сходное или же это вещи совершенно различные. Заодно они поговорили и о том, чем занимаются мазы и чем — историки и какова главная цель тех и других.

— По-моему, история и Толкование — это практически одно и то же, — заявила наконец Унрой. — Ибо это способы сохранять и поддерживать то, что является священным.

— А что в вашем обществе считается священным?

— То, что истинно. То, что выстрадано. То, что прекрасно.

— Значит, Толкователи пытаются отыскать истину в событиях? Или в боли? Или в красоте?

— Да не нужно ничего искать! — воскликнула Унрой. — Все это и так священно — истина, боль, красота. А потому и Толкование их тоже священно.

Ее партнер, Киньо, находился в исправительной колонии близ Доя. Его арестовали и приговорили к заключению в лагерь за то, что он толковал людям атеистические представления о мире и служил проводником «реакционной идеологии». Унрой знала, где он работает: на огромном сталелитейном комплексе, построенном такими же, как он, заключенными, но какую бы то ни было связь с ним установить оказалось невозможно.

— В исправительных колониях содержатся сотни тысяч людей, — рассказывала Унрой. — Их труд Корпорации почти ничего не стоит!

— А что вы собираетесь делать с вашим пленником? — спросила ее Сати. — С тем человеком, что прилетел сюда на вертолете?

Унрой только плечами пожала.

— Лучше бы он тоже разбился, как тот, второй! — сказала она сердито. — Потому что теперь перед нами стоит такая проблема, для которой у нас пока нет решения.

Сати промолчала, в душе соглашаясь с нею.

Впрочем, мазы заботливо ухаживали за раненым Советником; ведь многие из них были профессиональными целителями. Его поместили в совершенно отдельную маленькую палатку, где всегда поддерживалась постоянная температура, и кормили больного в соответствии с оздоровительной диетой — в меру здешних возможностей, разумеется. Вокруг палатки Советника, стоявшей в одной из больших пещер, разместились еще семь или восемь палаток, в которых ночевали проводники и погонщики миньюлов. Там постоянно кто-нибудь находился и мог присмотреть за раненым или позвать на помощь, если понадобится. Так или иначе, пока что опасности, что Советник попытается сбежать, даже не возникало: слишком серьезно были у него повреждены спина и коленный сустав.

Одиедин каждый день навещал его. А вот Сати так и не сумела заставить себя это сделать.

— Его зовут Яра, — сказал ей Одиедин.

— Его зовут Советник! — презрительно бросила она.

— Больше уже нет, — сухо возразил Одиедин. — Он ведь преследовал нас, не имея на это приказа от властей. Так что, если он вернется в Довза-сити, его посадят в тюрьму или сошлют в лагерь.