Город священного огня (др. перевод) (ЛП) - Кассандра Клэр

12

Правильный кошмар

Тела горели в ровных рядах костров, которые были созданы на пути к лесу Броселинд. Солнце начало садиться за белое облачное небо, и когда каждый костер поднимался ввысь, оно взрывалось оранжевыми искрами. Эффект был необычно красив, хотя Джиа Пенхаллоу сомневалась, что каждый из скорбящих, собравшихся на равнине, думал также.

По какой-то причине, песня, которую она знала в детстве, заела у нее в голове.

Охотятся в черном целую ночь,

Белый же цвет символ скорби.

В золоте подвенечное платье невесты,

А красный от магии тебя защитит.

На костре в белом шёлке тела наши сжигают,

А если потерянный воротился, синее знамя висит.

В честь рождения нефилима пламя зажигают,

И им же наши грехи смывают.

Сера для тех, кто много знает,

А кости для тех из нас, кто не стареет.

Шафран при победном шествии сжигают,

И зеленый разбитые сердца наши исцеляет.

Серебром башни демонов покрывают,

А бронзой злые силы призывают.

А кости для тех из нас, кто не стареет. Брат Енох, в его робе цвета слоновой кости, шагал взад и вперед по линии костров. Сумеречные охотники стояли или опускались на колени, либо бросали в оранжевое пламя горсти бледных белых цветов из Аликанте, которые росли даже в зимнее время.

— Консул, — голос позади был мягким. Она обернулась и увидела брата Захарию — или мальчика, который, по крайней мере, когда-то был им — стоящего за ее плечом. — Брат Енох передал, что вы хотели поговорить со мной.

— Брат Захария, — начала она, а затем помедлила. — Есть ли другое имя, которое вы предпочитаете? Имя, которое вы носили до того, как стали Безмолвным Братом?

— Захария сойдет, — сказал он. — Я еще не готов вернуть старое имя.

— Я слышала, — начала она, и остановилась, потому что следующие слова было неловко произносить, — что один из колдунов Спирального Лабиринта, Тереза Грей, та, кого вы знали, и о ком заботились в прошлом. А для того, кто был Безмолвным Братом так долго как вы, это большая редкость.

— Она — это все, что у меня осталось с тех времен, — сказал Захария. — Она и Магнус. Я бы хотел поговорить с Магнусом, если можно, прежде чем он…

— Хотели бы вы пойти в Спиральный Лабиринт? — прервала его Джиа.

Захария испуганно взглянул на нее. На вид ему было столько же лет, сколько и ее дочери, подумала Джиа. Его ресницы были невероятно длинными, а глаза казались молодыми и старыми одновременно.

— Вы выпускаете меня из Аликанте? Разве вам не нужны все воины?

— Вы служили совету в течение более чем тридцати лет. Мы не можем просить вас о большем.

Он оглянулся на кострах, на черный дым, поднимающийся воздух.

— Как много знает Спиральный Лабиринт? О нападениях на институтах, Цитадель, представителей?

— Они хранители знаний, — сказала Джиа. — Не воины или политики. Они знают, что произошло в Буррене. Мы обсудили магию Себастьяна, возможные методы лечения омраченных, способы укрепления наших сил. Больше они ни о чем не спрашивают…

— И вы сами не говорите им, — перебил ее Захария. — Таким образом, они не знают о Цитадели, о представителях?

Джиа стиснула зубы.

— Я полагаю, вы хотите сказать, что я должна была им все рассказать.

— Нет, — сказал он. Он держал руки в карманах; его дыхание превращалось в пар на холодном прозрачном воздухе. — Я не говорю этого.

Они стояли бок о бок, среди снега и тишины, пока, к ее удивлению, он снова не заговорил:

— Я не отправлюсь в Спиральный Лабиринт. Я останусь в Идрисе.

— Но разве вы не хотите ее увидеть?

— Я хочу увидеть Тессу больше, чем еще чего-либо на свете, — сказал Захария. — Но если бы она знала больше о том, что происходит здесь, то она хотела бы быть здесь и сражаться рядом с нами, но мне бы не хотелось этого. — Его темные волосы упали вперед, когда он покачал головой. — Меня пробудили, и теперь я больше не Безмолвный Брат. Даже если я и не хотел этого. Может быть, это эгоизм. Я не уверен. Но я уверен, что колдуны в Спиральном Лабиринте в безопасности. Тесса в безопасности. Если я отправлюсь к ней, то тоже буду в безопасности, но я также буду скрываться. Я не колдун; я не могу принести пользу в Лабиринте. Но я могу быть полезным здесь.

— Вы могли бы съездить в Лабиринт и вернуться. Это будет сложно, но я могу попросить…

— Нет, — сказал он тихо. — Я не смогу встретить Тессу лицом к лицу и умолчать правду о том, что здесь происходит. Более того, я не могу пойти к Тессе и предстать перед ней как смертный человек, как сумеречный охотник, и не сказать ей о чувствах, которые я испытывал к ней, когда… — Он замолчал. — Мои чувства не изменились. Я не могу предложить ей это, а потом вернуться туда, где меня могут убить. Лучше пусть она думает, что для нас никогда не было шанса.

— Обдумайте все хорошенько, — сказала Джиа, глядя на его лицо, на надежду и тоску, что были видны каждому. Она посмотрела на Роберта и Маризу Лайтвудов, стоящих на расстоянии друг от друга в снегу. Недалеко была ее собственная дочь, Алина, которая стояла, положив голову на плечо Хелен Блэкторн. — Мы сумеречные охотники, мы ставим себя в опасность каждый час, каждый день. Я думаю, наши сердца такие же отчаянные, как и наши жизни. Когда мы отдаем сердце, мы отдаем каждый его кусочек. И если мы не получаем того, в чем так отчаянно нуждаемся, тогда как нам жить?

— Вы думаете, что она, возможно, уже не любит меня, — сказал Захария. — После всего этого времени.

Джиа ничего не сказала. В конце концов, это было именно то, о чем она думала.

— Это резонный вопрос, — сказал он. — И, возможно, так и есть. Пока она жива и здорова, и счастлива в этом мире, я найду способ, чтобы быть счастливым, даже вдали от нее, — он посмотрел на костры, на тени от них. — Где находится тело Лонгфорда? Тот, который убил его парабатая?

— Там, — указала Джиа. — Зачем вам это?

— Это худшее, что можно сотворить. Я не был бы достаточно храбр. Поскольку есть тот, у кого получилось сделать такое, я хотел бы выразить свое уважение ему, — сказал Захария, и пошел по заснеженной земле к кострам.

— Похороны закончились, — сказала Изабель. — Или, по крайней мере, дым перестал идти, — она сидела на подоконнике своей комнаты в доме Инквизитора. Комната была небольшой и выкрашена белой краской, а на окнах были цветастые занавески. Не очень в стиле Изабель, подумала Клэри, но было бы трудно воссоздать усыпанную блестками комнату Изабель в Нью-Йорке за короткий срок.

— Я на днях читала мой Кодекс, — Клэри до конца застегнула синий кардиган, в который она переоделась. Она больше не могла оставаться в свитере, который носила вчера, в котором еще и спала, и которого касался Себастьян, — и подумала. Примитивные убивают друг друга все время. У нас… точнее у них были войны, все виды войн, но это первый раз, когда нефилимам приходится убивать других сумеречных охотников. Когда Джейс и я пытались убедить Роберта позволить нам приблизиться к Цитадели, я не могла понять, почему он так упрямился. Но думаю, что я почти поняла это сейчас. Думаю, он не мог поверить, что сумеречные охотники могут действительно представлять угрозу для соплеменников. Независимо от того, что мы сказали им о Буррене.

Изабель рассмеялась.

— Какое благородство, — она подтянула колени к груди. — Знаешь, твоя мама брала меня в Адамантовую Цитадель с ней. Они сказали, что я стала бы отличной Железной Сестрой.

— Я видела их в бою, — сказала Клэри. — Сестер. Они были прекрасны. И устрашающими. Как будто ты наблюдаешь за огнем.

— Но они не могут выйти замуж. Они не могут быть ни с кем. Они живут вечно, но они не… у них нет жизни, — Изабель положила подбородок на колени.

— Все живут по-разному, — произнесла Клэри. — И посмотри на брата Захарию…

Изабель подняла взгляд.

— Я слышала, как мои родители говорили о нем по пути на сегодняшнюю встречу Совета, — сказала она. — Они говорили, что с ним произошло чудо. Я никогда не слышала, чтобы кто-нибудь из безмолвного брата превращался вновь в смертного. Я имею в виду, они могут умереть, но невозможно обернуть вспять заклятие.

— Множество вещей должны быть невозможными, — сказала Клэри, запустив пальцы в волосы. Она хотела принять душ, но она не могла вынести мысли о том, чтобы стоять там одной, под водой. Думать о своей маме. О Люке. Мысль о потере хоть одного из них, не говоря уже об обоих, была такой же ужасной, как быть брошенным в море: крошечный кусочек человечества в окружении миль воды вокруг и под, и пустое небо над ним. Ничто не поможет выбраться на сушу.