Сивилла - Флора Шрайбер

   По словам Уилларда, Сивилла была не в себе и в Омахе, после того как ее отослали домой из колледжа: она прыгала по мебели, восклицая: «Прочь с дороги! Я могу вас зашибить!» Ее поведение, сказал он, было в это время настолько странным, что им пришлось запереть все двери и спрятать ключи. Не знал он также, что предпринимать, когда Сивилла время от времени исчезала из дома.

   – Я не знаю, что я делал неправильно, – сказал он, – но наверняка такое было. Я старался быть хорошим отцом.

   Перечисление того, что именно он делал неправильно, заняло бы у доктора Уилбур очень много времени. Вдобавок к тому, что уже было упомянуто, доктор утверждала, что он с недоверием относился ко всему окружающему и его сомнения вызывали у Сивиллы ложные страхи. Он принимал решения относительно нее, не посоветовавшись с ней, и многократно обманывал и предавал ее доверие. Примером предательства, совершенного в ее детские годы, мог служить случай, когда ей нужно было удалять миндалины. Не предупредив Сивиллу о том, что именно ей предстоит, отец заманил ее в дом доктора Куинонеса (где на верхнем этаже была операционная) под тем предлогом, что она проведет весь день, играя с детьми Куинонеса. Эта чистой воды ложь привела к тому, что Сивилла очень испугалась и начала отбиваться, когда к ее лицу поднесли маску с эфиром. Тогда отец стал держать ее за ноги. Она продолжала отбиваться в продолжение всей операции – и так же поступала впоследствии, когда в ее сознании возникала какая-либо ассоциация с этим предательством.

   Этот отец, которого никоим образом нельзя было назвать отвергающим отцом и который действительно поддерживал определенные отношения с дочерью, часто заставлял Сивиллу ощущать себя отверженной – в особенности когда не позволил ей присутствовать на отпевании бабушки.

   – Я сделал это лишь ради того, чтобы охранить Сивиллу от лишних переживаний, – объяснил Уиллард.

   – Но, – возразила доктор, – самым тяжелым переживанием для Сивиллы было ощущение того, что вы отвергли ее, что не позволили ей выразить свое горе.

   Муки и чувство отверженности Сивилла испытала также, когда ей было тринадцать лет и Уиллард, устав от жалоб Хэтти на то, что ей приходится жить под одной крышей с его отцом, заговорил о том, что снимет что-нибудь для Хэтти и Сивиллы и они пока поживут там, а Уиллард останется со своим отцом в их старом доме. Он объяснил ей тогда, что девочкам положено жить при матери.

   Уиллард Дорсетт, по утверждению доктора, обескуражил дочь, не разрешив ей сдать экстерном переводные экзамены (несмотря на то что ее коэффициент умственного развития был 170 и ей нечего было делать в одном классе с менее развитыми детьми), опасаясь того, что она, как он выразился, «станет важничать».

   Когда доктор Уилбур обвинила Уилларда в том, что он из религиозных соображений хотел разрушить дружбу Сивиллы с Денни Мартином, которая оказывала на девочку целительное воздействие и могла бы впоследствии перерасти в брачный союз, отец оскорбился.

   – Я не хотел, чтобы Сивилла водилась с этим мальчишкой, ради ее же собственного блага, – сказал Уиллард. – Я всего лишь делал то, что считал правильным. Я не хотел, чтобы она вышла замуж за иноверца, и если бы она была постарше, то сама согласилась бы со мной. – Он добавил: – В общем-то позже она согласилась с этой философией: когда мужчина, с которым она знакомилась, придерживался иных религиозных убеждений, она немедленно разрывала с ним. Сивилла была благочестива.

   Доктору пришлось подавить в себе желание разъяснить Уилларду Дорсетту, в чем он поступал «неправильно», поскольку такие объяснения совершенно оттолкнули бы его. В случае с Денни Мартином доктор хотела бы объяснить Уилларду, что он принес счастье дочери на алтарь своих ограниченных религиозных убеждений. Доктор хотела бы спросить: «Как вы полагаете, что пыталась сказать вам дочь, забираясь в вашу постель и протискиваясь между вами и вашей женой, когда вы проводили половое сношение? Почему вы были столь лицемерны, проповедуя благопристойность и в то же время считая вполне моральным и нормальным в течение девяти лет заниматься сексом в присутствии дочери? И почему, так сильно заботясь о том, что дочь в два с половиной года стала „слишком большой“, чтобы сидеть у вас на коленях, и „слишком большой“ для всех тех маленьких процедур, которые давали ей почувствовать, что у нее есть живой, полноценный отец, – почему позже вы соблазняли ее словесно?» Это словесное соблазнение выражалось в том, что, ухаживая за Фридой, Уиллард частенько делал Сивилле замечания вроде: «Вы, молодые люди, знаете о сексе настолько больше нас, что ты наверняка могла бы научить меня многому».

   Но точно так же, как доктор Уилбур сдерживала в присутствии этого скромного пуританина желание закурить или выругаться, она удержалась и от вопросов, которые могли бы бросить вызов его пуританству.

   – Я старался быть хорошим отцом, – повторял Уиллард Дорсетт, пожимая доктору руку по окончании их встречи, которая продлилась два часа. Его слова, однако, потеряли прежний оттенок уверенности, а невидимая броня дала многочисленные трещины. Из двери кабинета вышел явно потрясенный человек.

   Испытывая необходимость в самозащите, стараясь овладеть собой и отгородиться от прошлого, протянувшего к нему свои щупальца, он по возвращении в Батлер-холл позвонил Фриде, с помощью которой мог сохранить связь с настоящим временем. В этом разговоре он, разумеется, не упомянул о неприятной встрече, хотя встреча эта дала некоторые конкретные результаты. Никогда более до конца его жизни не случалось так, чтобы первого числа каждого месяца Сивилла не получила бы от своего отца чек.

   Вскоре после того, как Уиллард завершил свой разговор с Фридой, зазвонил местный телефон и ему сообщили:

   – Ваша дочь с подругой ожидают вас.

   – Да-да, я тоже их ждал, – ответил он. – Скажите им, что я сейчас спущусь.

   В холле Сивилла, одетая в голубой габардиновый костюм и в красную блузку, ждала его в компании Тедди Ривз. Неожиданно она расправила плечи, начала насвистывать какой-то мотивчик и беспечной походкой отошла от Тедди. Подойдя к Уилларду, который шел навстречу ей, Сивилла сказала твердым и ясным голосом:

   – Почему ты никогда не берешь меня на футбольный матч?

  Момент был жутковатый, и Уиллард сразу вспомнил тот вечер, когда он услышал, как кто-то заколачивает гвозди в его столярной мастерской в Уиллоу-Корнерсе. Удивившись, кто бы это мог быть в такой час, он решил выяснить. В мастерской он увидел стройную фигурку в синем джинсовом комбинезоне, перехваченном поясом, и в красном шерстяном свитере. Уиллард не видел лица, поскольку человек стоял к нему спиной. Однако на его оклик человек обернулся. Сейчас, в холле Батлер-холла, Сивилла выглядела точно так же, как тогда.

   – Папа, – повторила она, когда они поймали такси, чтобы ехать на концерт в Карнеги-холл, – почему ты никогда не берешь меня на футбол?

   Тедди Ривз понимала, что Сивилла превратилась в кого-то другого, но не знала, в кого именно. А ошеломленный отец не знал, что, не взяв дочь на какой-то футбольный матч, он расстроил сына.

   Четвертого мая 1957 года, в тот самый момент, когда Уиллард Дорсетт входил в кабинет доктора Уилбур, Сивилла Дорсетт вставляла ключ в замок квартиры на Морнингсайд-драйв. Когда дверь открылась, она в изумлении уставилась на главное помещение квартиры – комнату размером девять на пять метров. Между восьмью часами утра и данным моментом, то есть за восемь часов, комната совершенно преобразилась в результате появления того, что выглядело как какая-то большая стена.

   Запах свежей краски, ударивший в ноздри Сивиллы, подтверждал не только недавнее происхождение стены, но и ее реальность. Красная краска, испачкавшая ее пальцы, когда она коснулась этой необъяснимой стены, стала еще одним подтверждением ее реальности. Но стена была не совсем такой, какой казалась на первый взгляд. Присмотревшись, Сивилла поняла, что эта стена – точнее, перегородка – достигает всего двух с половиной метров высоты.

   Квартира эта, которая первоначально представляла собой столовую старого особняка, отличалась элегантностью и излишествами в виде двух кухонек, но никак не обеспечивала уединенности. Тедди Ривз спала в меньшей из двух кухонек; Сивилла спала в той части длинной комнаты, где стоял камин, который топили дровами. В домашнем обиходе Дорсетт – Ривз угол этот назывался «гостиной». Чтобы пробраться к себе, Тедди вынуждена была проходить мимо кровати Сивиллы. Это было очень неудобно, но Сивилла и Тедди никак не могли найти удовлетворительное решение проблемы.

   Перегородка, разделившая комнату пополам и прикрывшая ту ее часть, где спала Сивилла, полностью защищала постель Сивиллы от чужих глаз. Теперь Тедди могла пройти прямо в свою «комнату». Но хотя Сивилла была очень довольна тем, что нашлось решение, представлявшееся как fait accompli [12 - Свершившийся факт (фр.).], ее все же встревожило таинственное появление этой стены, защищающей ее уединение.