Дети змей, дети волков - Янина Волкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В самом деле, так было бы легче для всех. Делить власть между собой, в границах единого рода, для северян не впервой. Распри, возникшие на фоне выбора наследника, вполне легко можно пресечь, если обе стороны согласятся с подобным исходом.
Не того Витарр желал, это верно. Но, коль позволит это унять звериную жестокость, царствующую в их землях, то не может он не согласиться.
– Нет исхода лучше, чем этот, – подхватывает Ове, силясь вразумить упрямцев, что не согласны с этим решением. – Довольно. И без того крови пролито достаточно, неужто не устали вы от смертей, лишенных чести?
В этот миг кажется Ренэйст, что все кончено. Что все предрешено, и ничто больше им не угрожает. Раз уж Витарр с ней согласен, могут ли люди пойти против их решения? Плечи ее расслабляются, и Белолунная позволяет себе легкую улыбку. Все смотрит она в глаза брата и словно бы говорит этим взглядом, что все хорошо:
«Все хорошо. Это закончится раз и навсегда».
Но в мире под Луной не может все быть столь просто. Тьма и холод глубоко корни пустили в людские души, сделали их грубыми и жестокими. И потому, вместо того чтобы принять необходимость подобного решения, проявить толику благоразумия, бо́льшая часть собравшихся в Великом Чертоге людей вспыхивает гневной бранью.
Они все кричат, кричат и кричат так громко, что не удается и слов различить из всего сказанного. Сильнее хватается Ренэйст за плечо брата, выдыхает хрипло, не понимая, как мог народ их повернуться против них. И не стремятся словно бы они к миру, преследуя лишь одну цель – посеять новую жестокость в своих рядах, причинить как можно больше боли.
Видит она, как Ньял и Хакон силятся усмирить людей, как Ове взывает к их рассудку, только бесполезно все это. Хейд, стоящая подле Олафа ярла, напряженно вглядывается куда-то за спину Ренэйст, вынуждая ее обернуться.
Исгерд ярл торжествует. Она упивается моментом собственной власти, ей и говорить ничего не приходится, ведь люди делают все вместо нее. Несколько брошенных ловко горстей ядовитых ягод – и все так, как ей нужно. От мысли о том, как счастлива она от их горя, внутри Белой Волчицы трескается лед, и гнев жидким огнем разливается по ее венам.
Она не простит. Никогда не простит.
– Что нам два конунга?!
– Не дадим женщине править нами!
– Братоубийца не получит трон!
Уже неважно им, кто именно из них станет конунгом, ведь желания их сводятся к одному. Ни один из предложенных выборов не покажется им достойным, потому что ими все уже предрешено. Даже если один из детей конунга добровольно откажется от отцовского наследства, провозгласит другого повелителем, они найдут причину своего недовольства в другом.
Если Ренэйст займет трон, они будут требовать вернуть его Витарру.
Если Витарр – требовать Ренэйст.
И потому, предвкушая свою победу, оборачивается Исгерд на Йорунн, дрожащую на постаменте, пребывающую в ужасе от происходящего, и провозглашает громогласно:
– Лишь одним способом решить можно этот спор, и никак иначе! Из рода Волка лишь один претендент остаться должен, тот, кто будет достоин вести нас за собой. Не противься, кюна, и прими необходимость этого решения.
Да как может она предлагать матери добровольно стравить собственных детей?! Потеряв первенца, долгие годы не могла смириться кюна со смертью Хэльварда, да и до сих пор принять ее не может. Что уж говорить о том, что, похоронив было дочь, она лишь недавно обрела Ренэйст вновь? Йорунн не скрывает слез своих, ладонью прикрывая дрожащие губы, и сердце Белолунной полнится сожалением. Делает она шаг в сторону постамента, желает подняться на него и утешить мать, когда ощущает крепкую хватку брата на своей руке.
Витарр сжимает запястье с такой силой, словно бы хочет сломать ей кости. Хмурится, смотрит сурово и дико и говорит, не сводя взгляда с лица Ренэйст:
– Да будет так.
Звучания его голоса, спокойного и решительного, достаточно для того, чтобы Великий Чертог погрузился в тишину. Исгерд тянет губы в улыбке, понимая, что она победила. Хватка Витарра становится лишь сильнее, Ренэйст морщится, но не вырывается. Смотрит она в карие его глаза, смотрит и ждет его слова, пусть и понимает, что кроется за этим взглядом.
Но до конца не хочет верить в это.
Закрыв глаза, вельва склоняет голову.
– Мы сразимся.
Глава 10. Тьма и свет
– Что они от вас хотят?!
Гнев Радомира столь силен, что, вскочив на ноги, с силой бьет он ладонями по столу, за которым они сидят. Дрожащими пальцами сжимает Ренэйст скромную глиняную чашу, в которой подают ей теплый травяной настой, и поднимает на побратима уставший взгляд.
В Доме Солнца так же тепло, как и на юге. Она никогда до этого не приходила сюда, да и для чего бы ей было это нужно? Из солнцерожденных, живущих в Чертоге Зимы, Ренэйст говорила лишь со Сварогом, да и то потому, что верно служащий конунгу старик живет в их доме. Весь ее мир сосредоточен был только на своем народе, и теперь, после путешествия, Ренэйст понимает, насколько это было напрасно.
Мудрый правитель должен смотреть далеко за пределы своих владений. Да только толку от этих знаний, если распри закончатся ее смертью?
– У нас нет правителя, который мог бы покончить с распрями так, как того требует ситуация. Вот потому они и творят бесчестия, которых и сами не желают. Исгерд ярл вложила эти темные думы в их головы, скормила их, а теперь пожинает плоды.
– Что же за правители у вас такие, раз одна женщина может решить, что им думать?
Вопрос хорош, и Ренэйст не находит, что ответить. И в самом деле, что же это за правители такие, если собственное мнение оставили позади, сделав так, как нашептали им на ухо? Исгерд ярл, как самая настоящая змея, свернулась вокруг них тугим кольцом, стиснула в хватке своей, да только и делает, что приказывает, как и что им думать. Но у Ренэйст сейчас нет власти для того, чтобы противиться этому. Неизбежность происходящего давит на ее плечи, заставляет содрогаться от мысли о том, что ничего не может она сделать с этим.
Она постаралась. Ей казалось, что вариант с совместным правлением может спасти их жизни, вернуть мир в земли луннорожденных. Если бы только смогли они убедить других в том, что правильно это, то все закончилось бы.
– Брат твой хорош, – цедит ядовито ведун, опускаясь обратно
