Беглецы из ниоткуда - Владимир Михайлов

Истомин был не от мира сего, жил, по убеждению Флора, в каком-то другом измерении – среди им же придуманных существ. Нарев – слишком себе на уме, ему довериться слишком рискованно. Все три члена экипажа даже не стали бы с ним разговаривать: не потерпели бы вмешательства в мир корабельной техники. Карский всегда казался Флору слишком надменным, и к тому же, похоже было – за все прожитые на корабле годы так и не почувствовал, что находится в своем мире. Словно бы не переставал ждать, что кто-нибудь найдет его и вернет куда-то туда. Хотя, как знать – может, того мира, из которого взрослые якобы пришли, на самом деле вовсе и не существовало, и на самом деле все это было всего лишь легендой, выдумкой, сочиненной, не исключено, тем же Истоминым, который – Флор помнил по своим детским годам – обожал рассказывать всякие неправдоподобные истории.

Оставался только физик, и, хочешь – не хочешь, приходилось всерьез думать о нем. Не потому, чтобы он выглядел более понятным или надежным, чем любой из остальных; но он хотя бы не был – насколько Флор мог судить – слишком озабочен мелкими делами китян. Казалось, он постоянно был погружен в какие-то свои мысли, достаточно серьезные, чтобы не обращать внимания на все, происходившее вокруг. Однако в то же время этот мир он принимал как реальность и никаких чудес ни от кого не ждал.

К тому же – во всяком случае, таким было общее мнение – физик обладал многими знаниями, которых у остальных не было и которые – как знать? – могли пригодиться для того, чтобы разобраться в происходящем.

Придя к этому выводу, Флор изменил свой путь и направился к главному жилому модулю, уверенный, что там он найдет ученого и с его помощью сможет и получить доступ к нерасшифрованным записям, и, возможно, вместе с ним займется собственно прочтением сигналов. Кроме того, физик мог бы поговорить и с инженером, и с отцом Флора – капитаном, чтобы получить объяснения по поводу тех отклонений от схемы корабельных сетей, с которыми Флору пришлось только что столкнуться.

Размышления увели физика так далеко от всего, что происходило сейчас или могло произойти в недалеком будущем на корабле, что он порой совершенно забывал о том, где находится, вспоминал только, когда его одолевал голод, но это случалось не так уж часто. А все остальное время он проводил в ином пространстве – пространстве мыслей, посвященных все той же неумирающей теме: почему же «Кит» попал в такую переделку, что послужило причиной, а также – является ли этот процесс необратимым? Иными словами, Карачаров искал ответы на два вечных вопроса: кто виноват и что делать?

Чем глубже уходил он в мир формул, которые воспринимал вовсе не как комбинацию цифр и символов, а внутренним взором видел как систему взаимодействия сил, имевших очертания, цвет и едва ли не запах, но не имевших в человеческом языке каких-то названий, – тем больше убеждался в том, что происшедшее с ними никак не может быть следствием какого-то естественного процесса, результатом действия природных закономерностей. Будь все следствием нарушения ими каких-то природных запретов, и корабль, и все в нем просто уничтожилось бы. Когда в ходе естественных процессов возникает, скажем, цунами (он искал зрительно воспринимающиеся аналогии происшедшему), страдает не одно только судно и не одна лишь прибрежная хижина; гибнет все, что находится в зоне катаклизма. Если же разрушение является локальным, то куда логичнее предположить, что произошел, скажем, взрыв мины, а может, столкновение с рифом либо айсбергом, или с другим судном; конечно, и айсберг, и риф тоже относятся к природным явлениям – но с кораблем такого рода истории могли приключиться в нормальном пространстве, но никак не во время сопространственного прыжка: в сопространстве не существовало, да и не могло существовать никакого вещества, да и сам «Кит» во время прыжка не существовал для любого постороннего наблюдателя (если бы такой мог быть) в виде материального тела, хотя люди этого и не ощущали; в сопространстве перемещалась, по сути дела, лишь информация о корабле и всем его содержимом, а информация не имеет знака. Таким образом, ничего подобного там произойти не могло – корабль просто обязан был выйти из прыжка точно таким же, каким в него вошел.

И тем не менее – получилось иначе. Из этого физик делал неоспоримый вывод: несчастье произошло с «Китом» не во время прыжка, а в нормальном пространстве – до ухода в прыжок либо после выхода.

Однако и в пространстве, прилегающем к Анторе, где корабль разгонялся, и тем более в Приземелье, где он из прыжка вышел, одновременно с «Китом» находилось еще некоторое количество кораблей, спутников, обстановочных знаков, научных и коммуникационных орбитальников и мало ли чего еще. И в результате природного явления если не все они, то, во всяком случае, какая-то часть их неизбежно пострадала бы точно так же, как и корабль, на котором выпало лететь Карачарову.

Тем не менее за все то время, когда «Кит» находился в близости Земли, а затем и удалялся от нее, не возникло никакой информации о чем-либо подобном. «Кит» оставался единственной жертвой непонятных обстоятельств.

По мнению физика, это свидетельствовало лишь об одном: происшествие было вызвано вовсе не природными причинами, но некоей человеческой деятельностью. Эта деятельность могла иметь своей целью именно такой результат (тогда это следовало бы назвать диверсией), но могла рассчитывать и на какой-то другой исход; в таком случае происшедшее явилось следствием некорректного эксперимента.

Натолкнувшись в своих мыслях на это слово, Карачаров сначала по инерции проскочил мимо него: слово было привычным и никаких эмоций не вызывало. Но что-то заставило физика вернуться к этому повседневному термину, с которым ему приходилось сталкиваться в жизни сотни и тысячи раз.

Он сначала не понял, почему мысль вдруг повернула назад и принялась кружить вокруг слова «эксперимент». Но вскоре сообразил: причина была в несовместимости двух понятий: эксперимента и пассажирского рейсового корабля.

Во-первых – потому, что это было давно и строжайшим образом запрещено по совершенно ясным мотивам.

И во-вторых – единственным, кто мог бы иметь отношение к физическому эксперименту на борту корабля, был он сам – Карачаров. Но о том, что он никаких экспериментов на корабле не ставил и не собирался, физик знал прекрасно.

Следовательно – автор эксперимента находился не на корабле, а где-то в другом месте. На борту «Кита» мог быть лишь некто, чьей задачей было наблюдать за ходом эксперимента или даже, возможно, каким-то образом наблюдать за ним – условно говоря, нажимать в нужный миг нужную кнопку в соответствии с полученными инструкциями.

Если бы удалось найти этого наблюдателя-исполнителя – а вернее, даже не найти (все люди «Кита» были давно известны, и искать никого из них не понадобилось бы), но установить, кто именно был этим человеком и в чем заключались данные ему инструкции, – если бы это удалось, можно было бы выяснить, кем подобная авантюра задумывалась и к чему она должна привести. А уж зная, в чьей голове созрел подобный замысел, можно было бы и понять, в чем, собственно, эксперимент заключался. Это же, в свою очередь, дало бы ключ к пониманию того, где искать выход, каким способом восстановить на корабле прежнюю, нормальную ситуацию.

Для физика все это было не более чем решением чисто научной задачи: он хорошо понимал, что если даже ему и удастся докопаться до корня зла, если даже возможно станет сделать практические выводы и вернуть корабль в нормальное состояние – никаких реальных результатов это не даст: корабль был лишен хода, ему суждено находиться в этом пустынном углу мироздания до тех пор, пока он не растает от старости, – а здесь совершенно все равно, существовать ли в вещественном или в антивещественном качестве. Мало того: теперь если бы даже удалось вернуть нормальный знак кораблю, то проделать это с рукотворной планеткой – карачаровским детищем – никак не получилось бы. А иметь по соседству столь массивное все же тело обратного знака… – брр.

Нет, интерес физика к этой задаче был чисто теоретическим. И именно по этой причине ему очень хотелось решить ее. Это стало бы подтверждением его класса, его научного уровня, его умения мыслить и доискиваться до основ. Это вновь придавало жизни немалый интерес.

Да, почти несомненно – на «Ките» находился человек, связанный с автором и организатором эксперимента.

А помимо человека – должна была находиться и какая-то специальная аппаратура. Времена мотка проволоки и палочки сургуча давно канули в прошлое.

И человека, и аппаратуру можно найти, поскольку они здесь, в чреве «Кита».

Для этого неплохо было бы заручиться чьей-нибудь помощью.

Самым лучшим было бы, конечно, привлечь к работе капитана и инженера. Поскольку главным сейчас физику казалось – найти аппараты. А кто лучше членов экипажа сможет не только подсказать, где искать их, но и, найдя, опознать: кто, как не они, знает, чему следует находиться на корабле, а что является лишним. Как у них говорят – нештатным.