Переселенцы - Мария Сосновских

Де Колонг, человек военный до мозга костей, стрелять в безоружных людей солдатам запретил, но и без того явное превосходство было на их стороне.

Солдаты ломали запоры, сбивали с амбаров замки и выгребали зерно, кололи скотину… Из дворов натаскали дров, и на площади задымили походные кухни.

Полковник де Колонг со своим штабом сидел за столом в той же самой горнице, где за день до того сидел Белобородов, и срывающимся от ярости голосом говорил:

– Ви и вся ваш дерьевня есть бунтовщик! Ви есть… как это по-русски… сообщник самозванец Пугачефф! Я вас буду пороть и вешать!

Староста Ермолай Спицын, с огромным синяком под глазом, стоял перед полковником навытяжку и угрюмо думал: «Белобородов был, и нет его, ищи-свищи, а мы – в ответе… Да и долго ли продержится его лапотное войско супротив царского-то? Скотину и зерно так и так отобрали… А теперь вот, может – кандалы, каторга, а то и виселица…».

Елпановы по деревне с вилами да топорами не бегали. Петр Васильевич на всякий случай зарыл в сено на сеновале ружье. Он никогда и не думал ввязываться ни в чьи дела; был ни за тех, ни за других. Когда попрятали имущество и деньги, он задворками, потихоньку привел Ивана к оседланной лошади.

– Поезжай-ка, Ванюха, в Покровское, к сватам… Да езжай осторожно, чуть што – в лес сворачивай, прячься, и – ни гу-гу! Разузнай, што да как у них… Ежели все спокойно, поживи там пока, а как у нас все утихомирится, я дам знать – домой возвернешься.

Когда у Елпановых встали на постой пятеро пугачевцев, спорить он не стал, нагреб овса и ячменя для лошадей и велел работникам истопить баню. Елена, Марянка и сноха Евгения приготовили хороший обед.

Постояльцы попались смирные. Они оказались из-под Оренбурга, с Нижне-Озерной. После бани Петр Васильевич велел дать постояльцам чистое белье и сел вместе с ними за стол с сытным обедом и бутылкой кумышки.

Подвыпившие постояльцы говорили начистоту:

– И, стало быть, пошли мы, хозяин, за Петром-то Федоровичем… Дома свои, семьи побросали, вот уж второй год мыкаемся, да что толку-то? Нет у его той силы и порядку, как в царевой армии. Привел нас Иван Нилыч Белобородов в ваши края. Столько верст исходили – по пути одне захудалые деревни… Туринскую и Ирбитскую слободы взять не сумели. А царь-батюшка полгода около Оренбурга топтался, а завоевать так и не смог. Комендант там немец какой-то, а царица, известное дело, всячески к немцам благоволит – как же подмогу ему не вышлет?

Теперь слух пошел – нашу Нижне-Озерную войска Михельсона захватили, и ни старого, ни малого не щадят… А здесь этот Деклон по пятам настигает. Пушка одна у нас осталась, и та обузой стала, ни ядер, ни пороху…

Хотим отстать от пугачевского войска-то да на родину пробираться. Можа, выпорют да и помилуют, повинимся, дак, поди, не повесят…

Шибко уж надоело по белу свету скитаться. Пособил бы ты нам, хозяин, по гроб жизни будем благодарны! Видим, хозяйство у тебя большое, дак поробили бы на совесть! Ну, а потом тихой сапой на родину пробираться стали бы…

Елпанов долго не думал – отвез мужиков на заимку.

«Пять крепких мужиков – они ж горы своротить могут! – Петр Васильевич наперед предвидел выгоду себе – весна нынче ранняя и дружная, после Пасхи за Осиновкой уже пахать можно будет. Надо еще клин целины припахать, земля там добрая. Из пригонов навоз повывезут, а может, еще и пары на первый ряд вспашут».

И пятеро мужиков-пугачевцев остались работать на Елпановской заимке.

До Прядеиной дошли слухи, что отряд Белобородова достиг Екатеринбурга и соединился с головным отрядом Пугачева, а де Колонг, гнавшийся за ним по пятам, далеко отстал, что Пугачев двинул все свое войско на Казань. Из двадцати трех всадников, последовавших за Белобородовым в Прядеину, вернулось из-под Екатеринбурга десять, остальные тринадцать пошли дальше.

В деревню прибыло начальство из волости – становой пристав, урядник и писарь. Созвали сход. Пристав вне себя орал на народ:

– Ну как вы не могли распознать шайку самозванца и злодея?! Из-за вас ушли смутьяны! Шкурой ответите за все злодеяния: кое-кому каторга будет. Тем, кто за самозванцем пошел, особая кара предстоит, а также тем, кто бунтарей укрывал! Мне доподлинно известно, что в вашей деревне есть такие… Есть!

Неприятный холодок подкатил под сердце стоявшего в толпе Елпанова…

– Суд над вами в волости будет, а теперь – по домам, и чтоб со двора – ни ногой! Кто тут Елпанов Петр Васильевич? Подойди сюда поближе. Придется нам проехать на заимку, осмотреть твое хозяйство!

– А чего его смотреть-то? Хозяйство как хозяйство: избушка стоит, амбаришко да конюшня! – упавшим голосом ответил Елпанов.

– И кто у тебя там живет?

– Да семья пришлых с голодного году. Вологодские Лазаревы, муж с женой, да три сына и дочь у их… Христа-ради их принял, а то бы с голоду померли…

– Не об их речь! Поедем-ка посмотрим, что это за вологодские такие!

У Елпанова сердце так и упало. «Откуда могла полиция узнать про мужиков на заимке, неужто кто из наших деревенских донес?! – лихорадочно думал он. – Сейчас уж точно приклепают мне, если откупиться не удастся… Господи, пронеси!».

– Ваше благородие, я пойду переоденусь да запрягу свою кобыленку, ваши-то кони пусть отдохнут.

– Нет уж! Прямо сейчас и на наших конях тронемся!

На заимку приехали уже перед вечером. Работники возили из конюшен и пригона навоз на поля. Становой с урядником прямиком двинулись к пригону.

– Бог в помощь, работнички! – ухмыльнулся становой. – А ну, выходите все из пригона, а вилы к стене ставьте! Сюда подходи, ближе, ближе! Сейчас посмотрим, кто тут у вас…

Лазарев, мужик лет сорока пяти, подошел первый.

– Вот я, ваше благородие, а вот это мои сыновья – Иван да Трофим… Последний, Антошка, малец еще… Баба моя Устинья с дочерью Дуняшкой в избе прибираются.

– А эти пятеро – кто такие?

– Новых работников хозяин нанял…

– Так, хорошо, идите-ка, молодцы, поближе… Не из отряда ли мятежника Белобородова?

– Боже упаси, мы к хозяину на страду нанялись! Вот хоть у его спросите…

Но мужики и оглянуться не успели, как урядник надел на каждого наручники.

– Зови хозяина и писаря сюда, пусть идут в избу писать протокол, – приказал становой.

Сидевшие за воротами на бричке писарь и Петр Васильевич зашли в дом.

– Ну-с, Петр Васильевич, как? Опять будешь отпираться, мол, нет у тебя никого из мятежников? Вот тебе пять человек налицо… Где остальные прячутся?

– Видит Бог, не знаю я никаких остальных, а эти ко мне на страду нанялись… Вы никак что-то путаете, ваше благородие!

– Ничего я не путаю! Это приспешники Емельки Пугача, им в Сибири, на каторге место. А тебе, Елпанов, придется отвечать за укрывательство. Где твой сын-то? Не иначе – он с пугачевцами скрылся, как и другие прочие?!

– Да он еще неделю назад в Покровское к тестю уехал… Ваше благородие, пожалуйте ко мне в дом ночевать, уж я для вас постараюсь…

– Мы уж найдем, где нам ночевать! – и пристав так взглянул на Петра Васильевича, что тому не по себе стало. – Жадность тебя доведет до ручки, Елпанов! Ну, трогай!

Ямщик свистнул, и пара добрых лошадей увезла всех, едва поместившихся на бричке – и волостных, и арестованных.

– Дак ведь хто думал, хто знал, Петр Васильич, – оправдывался Лазарев, – што черти их и сюда принесут! Я тут ни при чем, а свое дело я справляю!

Елпанов промолчал, с трудом сдерживая злость.

– Ну ладно, Евсей Захарыч, назем попроворней возите… Сухо, говоришь, за Осиновкой, на бугре-то? Завтра, если не заарестуют, рано пригоню, с утра пахать надо – вишь, суховей какой, как бы земля не перестояла… Иван должен подъехать седни, он и пахать будет, а мне придется в деревню ехать немедля. Дай Карюху с телегой мне, на трех лошадях пока повозите – не пешком же мне двенадцать верст до деревни топать!

Сколько ни приглашал Елпанов волостное начальство ночевать к себе в дом, те так и не приехали. Назавтра арестованных увезли в волость. Остальным строго-настрого было приказано никуда не отлучаться из дома.

Погода стояла сухая и теплая, отсеялись быстро, стали пахать пары. К Троице вернулись домой прядеинцы, которые уходили с отрядом Белобородова, и рассказали, что Пугачев двинулся в сторону Казани, что в войске его большие распри. Некоторые в открытую говорили, что это – вовсе не наследник престола Петр Федорович, а царь-самозванец, разбойник и злодей, бежавший из тюрьмы, простой казак Емельян Пугачев.

Вскоре до Зауралья дошла и другая весть: война с Турцией закончена, и войска под командованием генералиссимуса Суворова брошены на подавление мятежа и на поимку Емельки Пугачева. В церквах по всей России попы провозглашали анафему самозванцу.

…Несколько дней в прядеинской пожарнице яблоку упасть было негде.