Пугачев-победитель. - Михаил Первухин

— Ндравится? — в сотый раз спрашивал Марину Пугачев. — Здорово запузыривают наши енаралы?

— Ндравится... А только не ездил бы ты, осударь, к Чугуновым!

— Вона! — засмеялся ленивым смехом «анпиратор». — Неужто не ндравится, что я еду?

— Не ндравится! Ой, не ндравится! — капризно твердила Марина — Очень, подумаешь, нужно тебе ведьмедев стрелять там каких-то?! Еще задерет тебя ведмедь, чего доброго. А я тогда как буду?

— Меня задерет? Анпиратора-то? — возразил Пугачев. — Да я его... Хо-хо-хо…

— С девкой какою гулящей, гляди, сведут тебя тамотка, — продолжала хныкать Марина. — Они, Голобородькинские, дошлые!

— Хо-хо! А ты не ревнуй! Сказал — женюсь, ну и женюсь! Чего тебе ищо? А потом и коронацию для тебя, дурехи, сварганим. Мне-то уж не надо: и я так коронованный. Одно слово, божий помазанник… Только для тебя и стараюсь. Митрополита из Киева выпишем. Напишу Полуботку, он и доставит. Оченно просто... А потом мы растрясем того Полуботка с его хохлами. Зазнался, собачий сын. С цесарцами снюхался… Да и Бугаю рога обломать придется. Тоже, воряга, фордыбачит... А потом пойдем Варшаву-шаршаву урезонивать.

Язык «анпиратора» заплетался все больше и больше. Внезапно Пугачев поднялся и закричал пронзительным голосом:

— Гей, слуги мои верные! Енералы да адмиралы храбрые. Казаки мои лихие!

Остановился. Засмеялся. Забыл, что хотел сказать, подумал-подумал и крикнул:

— А гоните-ка вы всю эту сволоту по шеям! Будет, надоело! Спать пора! Спать, спать...

Повернулся к продолжавшей сидеть на диване Марине и, с трудом удерживаясь на ногах, потянул ее к себе:

— Пойдем... спать. А завтра — айда, други!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Новый любимец «анпиратора» «генерал-аншеф» Минеев, бывший провинциальный армейский поручик, преждевременно облысевший и уже порядком отяжелевший и обрюзгший человек лет тридцати, с квадратными плечами, короткой, воловьей шеей, плоским, словно вырубленным топором из ноздреватого камня лицом и выпученными, как у рака, глазами, до взятия Пугачевым Казани занимал весьма скромное место среди пугачевцев и старался держаться к тени, по-видимому, не очень веря в успех. Но уже и тогда в стане пугачевцев он был на виду, как один из первых настоящих и образованных офицеров, перешедших на службу к «анпиратору». После того, как по доносу Минеева был зверски казнен офицер, попавший вместе с ним в плен к пугачевцам и лишь притворно примкнувший к ним в надежде на возможность побега, который имел неосторожность доверить Минееву свой план, Пугачев поручил Минееву командование составленным из попавших в плен или перебежавших к Пугачеву молодых солдат пехотным полком. В Казани, когда шли кровавые расчеты победителей со сдавшимися защитниками несчастного города, ведомый на казнь с другими офицерами восьмидесятилетний отставной полковник Портнягин, проходя мимо спокойно глядевшего Минеева, своего дальнего родственника, вырвался из рук конвоиров, старческими руками вцепился в шею изменника и раньше, чем конвоиры успели его оттащить, плюнул в глаза ему, крича:

— Подлец! Анафема! Анафема!

Минеев потерял голову. Нападение старика ошеломило его, и он испугался, так как цепкие пальцы Портнягина чуть не раздавили ему горловой хрящ. Но едва конвоиры оттащили Портнягина и сбили его с ног, Минеев пришел в неистовство. С хриплым ревом он бросился на упавшего старика и заколол его свой шпагой, потом кинулся на других пленных офицеров, одного убил, нескольких ранил.

Пугачев видел все происшедшее и хохотал до упаду, поощряя расправлявшегося с беззащитными жертвами предателя криком: «Так их, так их, барчат!» С тех пор он приблизил Минеева к своей персоне. При движении от Казани на Москву Минеев, уже получивший от «анпиратора» чин генерала, командовал целой армией и перещеголял даже Хлопушу жестокими расправами с попадавшими в руки пугачевцев дворянами и офицерами. Казалось, в их крови он хотел смыть нанесенную ему стариком Портнягиным личную обиду. При взятии Москвы он проявил распорядительность тем, что позаботился вовремя занять кремлевские дворцы, присутственные места и многие богатые дома частных владельцев сильно вооруженными и дисциплинированными отрядами из старых солдат. Когда пьяная чернь бросилась грабить Кремль, Минеев не постеснялся встретить ее картечью. Он перебил несколько сот человек, многих утопил в Москве-реке, захватил и повесил вожаков, навел панику на остальных и восстановил порядок. Подоспевший Пугачев одобрил эти действия своего нового генерала и тут же назначил Минеева комендантом Кремля. В этой должности Минеев оказался в ложном положении: с одной стороны, она делала его почти независимым, а с другой — он должен был подчиняться властному и сварливому Хлопуше, получившему чин фельдмаршала. Свою службу Минеев нес с верностью и усердием злого цепного пса, и с этой стороны придраться к нему было трудно, при том, что и сам «анпиратор» все больше и больше привязывался к нему. Многие попытки Хлопуши оттереть Минеева, услав его, например, куда-нибудь в провинцию, или подорвать в Пугачеве веру в преданность Минеева, как бывшего дворянина и барина, встречали, против ожидания, упорное сопротивление со стороны «анпиратора». Когда Хлопуша наговаривал на нового любимца, Пугачев хмурился и отвечал:

— Экой завидущий ты какой, Хлопка! Чего ты злобствуешь, скажи пожалуйста? Чего не поделили?

— Из дворянов он! — хрипел и гундосил Хлопуша. — За дворянов и руку тянет. Вот стал набирать для пехоты офицерье старое!

Это соответствовало истине: Минеев теперь уже не лютовал так, как раньше, а напротив, старался приманить на службу «анпиратору» настоящих офицеров, и это ему до известной степени удавалось. Принятых на службу офицеров Минеев держал в ежовых рукавицах и при малейшем подозрении разделывался с ними безжалостно. Когда заходил разговор по этому поводу среди приближенных Пугачева, Минеев говорил прямо:

— Без регулярного войска вы и трех недель не продержитесь, ежели с кем драться по-настоящему придется. Да и чернь в повиновении долго не пробудет.

Юшка и Прокопий Голобородьки упорно высказывались против регулярного войска, заявляя, что казачество всегда умело обходиться без него. Но Минеев твердил свое:

— Вздор все это. Где нет постоянного войска, там либо приходится устраивать дело как у запорожцев, у которых все воины, либо постоянно терпеть от более сильных соседей. Без войска России не жить. Из деревенских обормотов быстро хороших солдат не сделаешь. Покуда ты рекрута обломаешь, выучишь его хоть в строю держаться да на часах не спать, год уходит. На всякие «народные ополчения» рассчитывать не приходится. В военном деле без науки не обойтись, не на кулаках теперь дерутся.

А раз нельзя обойтись без постоянного войска, то нужны и хорошие офицеры, которых у нас нет. Нечего и разговаривать...

— А постоянное войско возьмет да и пойдет против народа! — стояли на своем старообрядцы. — Из офицерей опять господа благородные народятся!

— Да «господа благородные» уже народились. И без офицеров всех не перечтешь. Те же урядники да есаулы, атаманы да всякие нынешние воеводы из бывших крепостных да беглых солдат, приказных да варнаков, да начетчиков, да кулаков деревенских!

— Ты бы полегче! — предостерег Минеева Юшка Голобородько. — А то по-твоему выходит так: для того мы и кашу заварили, чтобы старых бар спихнуть, а самим народу на шею сесть.

— Нет, ты так говорить не моги! Мы народушке волю дали, мы ему землю дали!

— Дать-то дали, и он, народ, уцепился. А что он из этой воли да взятой земли сделает, это еще посмотреть надо. Вон мужичишки-то, волю получив, никаких податей платить государю не хотят, а из-за земли смертный бой идет повсюду. Деревня на деревню, село на село идет с дубинами да с топорами Леса везде валят. А что дальше будет, о том некому и подумать…

— А ты бы, баринок, видно опять хрестьян в крепостные обратил?

— Не во мне сила... Мое дело солдатское. А вот посмотрим, как дело обернется. Я государю верный слуга, об его выгоде и забочусь. Остальное меня не касается. А ежели вижу, что не так идет, то по долгу совести и присяги прямо и говорю. Пускай государь своим светлый умом разберет, да как чему быть и постановить.

— Правильно говоришь! — вмешался Пугачев. — Дело-то такое выходит... Вон и старый колдун, Мышкин-Мышецкий, тоже говорит: идучи на Москву, думали, что самое главное — Катьке шею свернуть да власть забрать, остальное, мол, приложится. А стала держава наша — и видим мы, значится, что со многим неуправка выходит. Не так выходит, как гадали да решали... А что насчет войска постоянного, то Минеев прав: без войска пропасть можно.

— Нет, ты, величество, погоди! — перебил Прокопий Голобородько. — А с каким войском мы царицыны войска расколошматили?

— Да кто их расколошматил-то? — засмеялся Пугачев. — Ежели правду сказать, то било нас солдатье, где только попадало. Дуло нас и в хвост, и в гриву, и совсем бы нас скоро прикончило, да как потопла Катька, само рассыпалось. Не из-за чего стало держаться. А державе без войска не быть. Все развалится... Оченно просто. А бояться ахвицерей нашему величеству неча: в руках будем держать, так они, окромя пользы нашему государеву делу, никакой вреды принести не могут.