Дезертир - Андрей Валентинов

Ближе к вершине холма стал чувствоваться ветер. Внизу, в скопище улочек, он терял силу, но здесь задул вовсю, с завыванием, словно демоны преисподней вырвались на волю и обрушились на утонувший во тьме город. Окна старых двуэтажных домов были плотно закрыты ставнями, на заснеженной улице исчезли последние прохожие, и мне показалось, что город вымер. Великий город, столица великой страны, — холодный, темный, засыпаемый снегом, продуваемый ледяным ветром. Париж, город Смерти, которая имеет здесь тысячи лиц, тысячи дорог…

Я чуть не прошел мимо. Церковь, точнее небольшая, хотя и высокая церквушка с изящным шпилем, оказалась зажатой между двумя домами. Она даже отступила в глубину на несколько шагов, словно надеясь спрятаться от неблагодарных людей, забывших Творца. Но я знал — бесполезно. Граждане санкюлоты, переименовавшие древний Монмартр, добрались и сюда. Интересно, что здесь? Склад? Очередной Театр Юных Патриотов? Или просто — мерзость запустения?

Уже с улицы я заметил над входом, где когда-то висела икона, знакомую белую вывеску с огромными черными буквами. Такого я уже насмотрелся. «Французская Республика, Единая и Неделимая. Свобода, Равенство, Братство — или Смерть». Небогатый выбор предоставляет Республика своим гражданам! Куда больше меня интересовала надпись, скромно приютившаяся сбоку. Буквы были поменьше, зато содержание — не в пример любопытнее. Я взбежал по заснеженным ступенькам и всмотрелся.

«Французская Республика. Академия наук. Лаборатория электричества».

Вначале я не поверил своим глазам. Лейденские банки, стержни, бьющие белыми искрами, — здесь? И что тут делать Пьеру Леметру?

Мелькнула и пропала мысль о странной шутке гражданина Жиля Беко. Нет, старик не шутил. Церковь на месте, граждане санкюлоты ее действительно закрыли, и оставалось узнать, что из этого всего следует.

Высокая черная дверь была полуоткрыта, поэтому я не стал стучать и осторожно потянул на себя тяжелую створку. В глаза ударил свет — невиданный, яркий, и сразу же остро запахло озоном. Я невольно зажмурился, а когда наконец решился открыть глаза, то застыл в немом изумлении. Прямо в лицо мне светило солнце — маленькое, ярко-желтое, издающее легкое, едва различимое шипение. Солнце находилось на высоком металлическом шесте, а вокруг…

Треск, ослепительная вспышка, резкий запах озона-и все изчезло. Солнце погасло, остался лишь почерневший шест, огромные лейденские банки, стоявшие по углам небольшого нефа, — и несколько молодых людей, застывших в почтительном удалении от отгоревшего светила.

— Есть! Есть! — в уши ударил громкий крик. — Сколько секунд?

— Двадцать одна! — ответил другой голос. — На две больше!

— Двадцать две! — поправил кто-то. — Граждане, ура!

Когда «ура» отгремело, молодые люди принялись деловито разбирать стальной шест и откручивать многочисленные проводки, тянувшиеся к гальванической батарее. Разговор стал тише, и я уловил лишь малопонятные рассуждения о влиянии воздуха на процесс окисления.

Стало ясно — молодым людям явно не до меня. Мешать не хотелось, и я, пройдя чуть вбок, принялся осматриваться. Да, кое-что оказалось знакомым. Гальваническую батарею я уже лицезрел — причем тоже под церковными сводами; стальной шест явно предназначался для искусственного солнца, горевшего целые двадцать две секунды, а столы, заваленные бумагами и незнакомыми приборами, особой загадки не представляли.

Наконец один из молодых людей соизволил обернуться. На меня глянули удивленные, ничего не понимающие глаза. Я поспешил снять шляпу и отвесить самый любезный поклон.

— Поздравляю! Двадцать две секунды!

— А-а! — парень улыбнулся. — Спасибо! По две секунды в день!

Я невольно прикинул: сегодня их солнце горит менее полуминуты, но через год…

— Вы что, решили разорить торговцев свечами?

— И маслом тоже, — охотно откликнулся другой парень, возившийся возле одной из лейденских банок. — Через пару лет в Париже ночью на улицах можно будет читать газету! Вы, наверно, из отдела благоустройства Коммуны? Гражданин Леметр вас ждет.

Гражданин Леметр? Я постарался сохранить на лице непринужденную улыбку, но невольно вздрогнул. Леметр здесь? Почему-то мне казалось, что этот человек скрывается где-нибудь в темном подвале, в развалинах, а то и в черных штольнях катакомб. Что делать ему тут, где светит солнце, стальное солнце, рожденное из лейденской банки?

— Пойдемте! — Тот, кто первым заговорил со мной, вытер тряпкой руки и, кивнув мне, направился в глубь нефа, туда, где когда-то был алтарь. Теперь там стояли высокие ширмы, на которых висели какие-то таблицы, графики, диаграммы. В центре находилась небольшая дверца.

Не успели мы подойти, как она растворилась и на пороге появился высокий широкоплечий человек — седой, с загорелым лицом, на котором странно смотрелись яркие голубые глаза. Человек стоял как-то странно, и, только когда я заметил прижатый к боку костыль, все стало ясно. Вместо правой ноги у голубоглазого чернела толстая деревяшка.

— Добрый вечер, гражданин! — голос оказался гулкий, низкий — и чрезвычайно добродушный. Совсем иначе смотрели глаза. В них было изумление — и страх. Голубоглазый явно не ожидал этой встречи.

— Вы от гражданина Реаля? Прошу, хе-хе, прошу! Как вам наши чудеса?

Страх исчез, взгляд стал добродушным, под стать голосу, и чуть-чуть ироничным.

— Отменно! — отозвался я. — Только чтобы освещать улицы, понадобится слишком много лейденских банок.

— Это вы, хе-хе, справедливо! — Огромная мускулистая рука сжала мою кисть. — Это вы верно подметили, гражданин…

— Ксавье, — поспешил я. — Франсуа Ксавье.

— Леметр. Очень, хе-хе, приятно! Голубые глаза на миг потемнели, но тут же стали прежними.

— Спасибо, граждане! — одноногий повернулся к молодым людям. — Завтра в девять. Все, все, коллеги, по домам, а не то нас закроют, хе-хе, за нарушение Декларации прав человека!

Послышались огорченные голоса. Похоже, эти ребята были не прочь продолжать работу всю ночь. Но Леметр покачал головой:

— По домам, граждане! Я сам все выключу… Гражданин, э-э-э, Ксавье, прошу!

Я проследовал за ширму. Там меня встретила еще одна лейденская банка — поменьше, и большой стол, ломившийся от приборов. Разглядывать их я не стал. Пока меня интересовал деревянный табурет, на котором я и устроился.

Леметр долго стоял в дверях, затем задвинул щеколду и грузно опустился на небольшую скамью. Голубые глаза смотрели в упор, и мне стало не по себе. Наконец одноногий вздохнул.

— Признаться, поражен. Если бы о вашей смерти сообщили только господа «синие», я бы отнес это на счет их распаленного республиканского воображения. Но меня известили те, кому я обязан верить…

Он знал все: кто я, кем был раньше. Достаточно спросить… Но я вдруг понял, что не хочу знать правду. Не хочу! Возможно, Тот, Кто не пустил меня на серое небо, не зря лишил памяти Своего раба…

— Примем все, как есть, — с трудом выговорил я, стараясь не глядеть ему в глаза. — Я здесь. Будем считать это научным фактом.

Леметр долго молчал, затем вновь встал и, тяжело опираясь на костыль, подошел к двери. Он долго возился со щеколдой, наконец открыл ее, выглянул наружу…

— Ушли… Видели их? Приятно работать с этакими! Ни бога, ни черта не боятся! Еще лет двадцать назад такие, как они, думали только о дуэлях и дамочках. Вот он, наш будущий, девятнадцатый век! Сохранить бы их в этом аду! К сожалению, даже академия не в силах надежно защитить. Недавно эти сволочи арестовали Лавуазье…

Фамилия показалась знакомой.

— Лавуазье? Откупщика налогов при Калонне? Леметр покачал седой головой.

— Помилуйте, Франсуа! Откупщика! Лавуазье — великий химик, наша гордость! Это чудовищно! Я не утерпел, плюнул на конспирацию, пошел к господину де Робеспьеру. Он на меня смотрит, Рожа Зеленая, и цедит сквозь зубы: «Гражданин Леметр, Революции не нужны химики! Да и сами вы весьма подозрительны, гражданин академик!» Ну конечно! Их Революции нужен исключительно гражданин Сансон… Впрочем, — по лицу его вновь промелькнула усмешка, — вам, военным, химики тоже нужны исключительно, хе-хе, для приготовления пороха. К тому же вы, Франсуа, конечно, пришли по делу. Вы всегда отличались, хе-хе, деловитостью…

Это был упрек. Похоже, в прежнее время мы не всегда ладили. Но это уже не имело никакого значения.

— Да, по делу.

Страх исчез. Не так важно, за кого он принимает меня — за живого или за воскресшего мертвеца. Леметр что-то знает, это — главное.

— Дело касается и меня, и вас. С чего начнем? Пожатие широких плеч, взгляд, полный иронии.

— Как всегда — с вас. Вы — гость, кроме того, ваши дела по традиции, хе-хе, на первом месте.

На мгновение я почувствовал, как перехватывает дыхание. Всего один вопрос, короткий вопрос. Кто я? Кто? Но я уже знал — об этом спрашивать нельзя. И не потому, что Леметр может не ответить…