Джузеппе Бальзамо (Записки врача) - Александр Дюма

— У меня сильные ноги.

— Какими бы сильными они ни были, в конце концов они устают, в чем вы сами могли убедиться.

— Меня подвели не ноги, я потерял надежду.

— В самом деле, мне показалось, что вы были в полном отчаянии.

Жильбер горько усмехнулся.

— Какие же мысли вас одолевали? Вы готовы были от отчаяния биться головой и рвать на себе волосы.

— Вы так думаете, сударыня? — в замешательстве спросил Жильбер.

— Да! Именно поэтому вы не услышали стука колес.

Жильбер подумал, что не мешало бы еще больше возвысить себя в глазах этой дамы, рассказав ей чистую правду. Чутье подсказывало ему, что его история могла заинтересовать незнакомку.

— В самом деле, я был в отчаянии, — сказал он.

— Отчего же? — спросила дама.

— Оттого, что не мог больше следовать за каретой, которую хотел догнать.

— Ах вот как! — с улыбкой продолжала дама. — Но это настоящее приключение. Речь идет о любви?

Жильбер покраснел: он еще не совсем овладел собой.

— Что же это за карета, мой милый Катон?

— Карета из свиты дофины.

— Как! Что вы говорите? — воскликнула молодая дама. — Значит, она впереди нас?

— Вне всякого сомнения.

— Я думала, что она еще в Нанси. Разве ее не встречают с почестями?

— Нет, нет, встречают, но, видимо, ее высочество очень торопится.

— Принцесса торопится? Кто вам сказал?

— Я так думаю.

— Вы так думаете?

— Да.

— На чем основаны ваши предположения?

— Принцесса собиралась остановиться в Таверне на два-три часа.

— И что же потом?

— А пробыла она там едва ли три четверти часа.

— А не получила ли она какое-нибудь письмо из Парижа?

— Я видел господина в расшитом камзоле, который принес письмо.

— Вы знаете, как его зовут?

— Нет, я знаю только, что это губернатор Страсбура.

— Господин де Стенвиль, родственник господина Шуазёля! Ай-ай! Быстрее, кучер, быстрее!

Мощный удар кнута последовал за этим приказанием, и Жильбер почувствовал, что лошади, которые и так уже неслись галопом, помчались еще быстрее.

— Итак, — продолжала молодая дама, — принцесса впереди нас.

— Да, сударыня.

— Но она должна остановиться, чтобы позавтракать, — продолжала дама, как бы говоря сама с собой, — вот тогда мы ее и нагоним, если только ночью… Она останавливалась ночью?

— Да, в Сен-Дизье.

— В котором часу?

— Около одиннадцати.

— Это был ужин. Значит, теперь она будет завтракать! Кучер! Какой первый город мы будем проезжать?

— Витри, госпожа.

— Сколько осталось до Витри?

— Три льё.

— Где мы будем менять лошадей?

— В Воклере.

— Хорошо. Когда на дороге покажутся кареты, предупредите меня.

Пока дама разговаривала с кучером, Жильбер почувствовал ужасную слабость. Садясь в карету, дама заметила, что он побледнел и закрыл глаза.

— Бедное дитя! — вскрикнула она. — Он опять теряет сознание. Это я во всем виновата: заставляю его разговаривать, а он умирает от голода и жажды.

Не теряя времени, дама вытащила из кармана в дверце хрустальный флакон, к горлышку которого был прикреплен золотой цепочкой стаканчик из позолоченного серебра.

— Выпейте немного этого южного вина, — сказала она, наполняя стакан и предлагая его Жильберу.

На этот раз Жильбер не заставил себя просить: то ли потому, что стаканчик протягивала изящная ручка, то ли оттого, что пить он теперь хотел гораздо сильнее, чем в Сен-Дизье.

— Теперь съешьте бисквит, а часа через два я прикажу подать вам плотный завтрак.

— Спасибо, сударыня, — поблагодарил Жильбер.

Он проглотил бисквит так же быстро, как выпил вино.

— Прекрасно! Теперь вы немного восстановили силы, — продолжала дама, — и если вы можете мне довериться, скажите, зачем вы преследовали карету из эскорта ее высочества.

— Вот в двух словах вся моя история, сударыня, — сказал Жильбер. — Я жил у барона де Таверне, когда ее высочество прибыла в замок и приказала господину де Таверне следовать за ней в Париж. Он повиновался. Так как я сирота, обо мне никто не подумал, меня бросили без денег и еды. Я поклялся, что пойду в Версаль, так как все отправлялись туда. Только они намеревались доехать туда в прекрасных каретах, запряженных сильными лошадьми, а я в свои восемнадцать лет дойду туда пешком так же быстро, как они доедут в каретах. К несчастью, ноги подвели меня, или скорее судьба обернулась против меня. Если бы я не потерял деньги, я смог бы поесть, а если бы я поел ночью, утром я бы уже догнал кареты…

— Браво, вот это отвага! — вскричала дама. — Поздравляю вас, друг мой. Однако мне кажется, вы не все знаете.

— Чего я не знаю?

— В Версале одной храбростью не проживешь.

— Я дойду до Парижа.

— Париж в этом смысле очень похож на Версаль.

— Если недостаточно храбрости, я буду работать, сударыня.

— Вот достойный ответ, дитя мое! Но что вы будете делать? Ваши руки не привыкли к тяжелой работе.

— Я буду учиться, сударыня.

— Вы мне кажетесь достаточно образованным.

— Да, я знаю, что я ничего не знаю, — глубокомысленно ответил Жильбер, припомнив слова Сократа.

— Простите мое любопытство: какую науку вы собираетесь изучать, дорогой друг?

— Сударыня! — отвечал Жильбер. — Я считаю лучшей из наук ту, которая позволяет человеку быть полезным обществу. Кроме того, человек ничтожен и должен знать, в чем его слабость, чтобы познать источник своей силы. Я хотел бы понять, почему голод не позволил моим ногам двигаться утром. Я желал бы также узнать, не явился ли тот же голод причиной моей ярости, не из-за него ли меня бросало то в жар, то в холод.

— О, да из вас выйдет отличный врач! Вы уже, мне кажется, изъясняетесь, как превосходный медик. Обещаю, что через десять лет я буду лечиться только у вас.

— Постараюсь оправдать эту честь, сударыня, — сказал Жильбер.

Форейтор остановил лошадей. Они подъехали к постоялому двору, так и не встретив ни одной кареты.

Молодая дама попросила узнать, когда проехал кортеж ее высочества. Ей ответили, что это произошло около четверти часа тому назад и что кортеж остановится в Витри переменить лошадей и позавтракать.

В седло сел новый форейтор.

Из деревни выехали шагом, но, когда поравнялись с последним домом, молодая дама обратилась к форейтору:

— Вы можете нагнать кортеж дофины?

— Конечно!

— Раньше, чем он будет в Витри?

— Черт побери, их лошади мчались рысью.

— А если пустить лошадей в галоп?