А вдруг?.. Тревога: как она управляет нами, а мы – ею - Роланд Паульсен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Подобно врачу Жану-Этьену Эскиролю и «мономании», ставшей модным диагнозом во Франции XIX века, дю Соль смотрел на «сомнения» как на «патологию интеллекта». Жертвы расстройства были вполне разумными людьми. Однако, как большинство психиатров, дю Соль никак не попытался ответить с научной точки зрения на вопрос о причинах, по которым христианство может порождать сомнения. Вероятно, дю Соль не знал, что в подобные сомнения могут впасть даже ученые богословы.
Самый широко известный пример – Мартин Лютер, который в молодости боролся с сомнениями по поводу силы своих молитв. Еще Лютер страдал от мыслей о заднице дьявола и о проклятии Бога и Христа – мыслей, которые психиатры позднейшего времени описали как контрастные навязчивости. Людей из окружения Лютера, в особенности его духовника, могли раздражать его непрекращающиеся признания, хотя грехов, в которых следовало исповедоваться, у богослова и инициатора Реформации не было. Поток самообвинений не иссякал[353].
Одним из первых христиан, письменно проанализировавших проблему в более или менее психологических терминах, был англиканский епископ Джон Мур, который еще в 1691 году написал короткий текст о том, что он назвал «религиозной меланхолией». Мур заметил, что «несчастные люди» могут во время молитвы иметь «мысли непристойные, а то и богохульные, отчего винят себя в грехе против Святого Духа»[354].
Мур замечал, однако, что такие мысли не имеют ничего общего с богохульством, «потому что страдают от них по большей части добрые люди, тогда как люди презренные… пребывают касательно них в неведении». Поэтому совет Мура заключался в том, чтобы оставить «греховные» мысли в покое: «Когда вы заметите, что эти мысли закрадываются вам в голову, не впадайте в уныние… Не сражайтесь с ними излишне яростно, ибо опыт учит нас, что такие мысли от яростного сопротивления лишь укрепляются»[355].
Связанные с верой навязчивые мысли (что по-английски называется scrupulosity[356]) свойственны не только тем, кто исповедует христианство. Таким идеям подвержены носители всех мировых религий. Как правило, страдают самые истовые. Чем больше такие люди преданы вере, тем труднее им отделаться от навязчивых мыслей. Поскольку мысли воспринимаются истово верующим человеком как нечто связанное с самой его сутью (подобная идея может укрепиться даже у буддистов, хотя многое в этой религии имеет противоположную отправную точку), с этими мыслями надо бороться, отчего, как констатировал Мур, они только набирают силу. Человеку нерелигиозному или религиозному, но менее зацикленному на чистоте помыслов, проще пропускать через сознание мысли вроде «я ненавижу Бога», и ему не приходится иметь дело с невыполнимой задачей не думать о белом медведе.
Неудивительно, что чем более религиозным является население страны, тем выше и вероятность ОКР, связанного с вопросами веры. По данным американских исследований, от пяти до десяти процентов пациентов с ОКР озабочены религиозными темами; в исследованиях, проведенных в странах, где процент верующих высок, наподобие Саудовской Аравии и Египта, доля пациентов с ОКР, связанным с вопросами веры, 50 и 60 процентов соответственно. Вероятно, общая доля религиозных навязчивых мыслей там даже выше, поскольку верующие могут пойти за помощью не только к психологу. У мусульман, например, навязчивые мысли могут объясняться так называемым «сатанинским шепотом» (по-арабски al-waswas). Они являются частью религиозной объяснительной модели, заменяющей диагностический и лечебный аппарат западной медицины[357].
Тревога во всех ее проявлениях связана с культурными страхами. Религия не должна быть территорией риска для человека – например, навязчивые мысли, обусловленные вопросами веры, представляются нетипичными для представителей индуизма. Можно остерегаться греха, безнравственности, нечистоты и богохульства, не опасаясь, что твои ошибки разрастутся в навязчивые мысли. Проблема возникает, когда индивидуум переживает, что малейший, пусть даже и мысленный, шаг в сторону может повлиять на всю его жизнь (и загробную в том числе).
Иногда опыт базируется на абсурдной интерпретации того или иного учения, но вера может и воодушевлять – в зависимости от того, насколько жестко осуждаются отклонения. В анализе кальвинизма, предпринятом Максом Вебером, несомненно, есть что-то, что подталкивает к сомнениям в доктрине предопределенности. Согласно этой доктрине, существуют четкие границы между избранными и отверженными; Бог уже вынес Свое решение о том, кто какой группе принадлежит, и единственный способ унять сомнения заключается в «неутомимой деятельности», «внутреннем аскетизме», «нравственности» и других качествах, которые можно обнаружить в руководстве по диагностике обсессивно-компульсивного расстройства[358].
В наши дни ведется еще одна дискуссия, одна сторона которой считает, что глубоко религиозные протестанты больше всего рискуют пострадать от связанных с вопросами веры навязчивых мыслей, а другая утверждает, что акцент протестантизма на sola fide («оправдание одной верой») дает пространство и для неуверенности, и для сопротивления нейтрализации[359].
Вторая территория риска: сексуальность
Сексуальность, возможно, является той территорией риска, которая в секулярном обществе соответствует религиозной. Мало в какой другой сфере человек может чувствовать себя столь же нечистым, лишенным благодати и осужденным на вечные муки. Тревога не обязательно должна быть связана со стыдом, она может корениться в страхе вытеснения, в опасении, что у тебя так и не откроются глаза на твою истинную сущность и ты всю жизнь проживешь не своей жизнью. В навязчивых мыслях юного Кнаусгора о том, что он на самом деле гей – мыслях Даниэля, с которыми мы познакомились во введении к этой книге, – просматривается фрейдистская идея о психологическом сопротивлении, причем настолько сильном, что оно не позволяет осознать сексуальное желание. Как мы увидим, такие мысли работают в обе стороны: геи и лесбиянки точно так же могут беспокоиться о том, что они на самом деле гетеросексуальны. То же на самом деле может относиться и к эмоциям, к страху, что вы на самом деле не любите своего партнера, даже если на сознательном уровне воспринимаете свои чувства как любовь.
Здесь присутствует страх жить и быть не собой, отрицать что-то внутри себя. Иногда, однако, тревогу вызывает нечто большее: а вдруг моя сексуальность – это что-то ужасное, порочное? Свой вклад вносит и страх перед извращениями, поскольку если ты что-то отрицаешь, то и воспринимаешь отрицаемое как нечто ужасное[360].
Когда Исаак, будучи подростком, начал переживать, что он гей, он не мог представить себе ничего хуже. В отличие от Кнаусгора, Исаак мучился одновременно от отвращения, стыда и опасений, что его будут дразнить одноклассники. Его тревога была в значительной степени гомофобной: он не только боялся не
