Собрание сочинений в 5 томах. Том 3 - Семен Бабаевский

Валентина занялась своим делом, а Каргин сидел у порога и ждал. И такой у него был вид разнесчастный! Куда девались и лоск на лице, и гордость, и осанка. И досиделся, дождался. Сперва вышли бригадиры. Задымили цигарками, потому как в кабинете Маруся курить им не разрешала. Прошли мимо Каргина, и никто даже не заметил его, будто Каргина и не было вовсе. Сели на свои мотоциклы и запылили в степь. Затем появилась в дверях и Маруся Овчаренкова. Каргин живо, как солдат по команде, поднялся, руки по швам, стоить, как в землю вкопанный. Маруся даже не посмотрела на Каргина. Прошла мимо и обратилась к Валентине:

«Валя, кто этот человек?» — «Колхозник Каргин». — «А! Каргин! Что ему нужно?» — «Я к тебе. Я к вам, Мария Лукьяновна». — «А почему не на прополке, колхозник Каргин?» — «У меня горе». — «Какое горе? Говори, я слушаю». — «Я всего лишился. Сбылось твое предсказание, Маруся». — «Это, Каргин, не горе. Это тебе наука. — Маруся позвала шофера, который собирался везти в бригаду воду на грузовике-цистерне: — Андрюша! Помоги колхознику Каргину. Возьми его с собой в степь. Пешком идти и далеко и трудно».

— Шофер увел под руку упиравшегося Каргина, — с улыбкой говорил Кузьма. — Вежливо усадил в кабину. Сам сел рядом, и грузовик-водовоз запылил по станичной улице.

— Да, что и говорить, история в общем-то поучительная, — сказал Холмов. — Только не пойму, Кузьма, где в этой истории кончается вымысел и где начинается реальность?

— Реальность, братуха, всюду, — продолжал Кузьма. — Ну, стало быть, увезли Каргина в степь. Но к полольщицам доставить не смогли. Убег Каргин! Выскочил из кабины, шмыганул в кукурузу и наутек. И такая у него появилась прыть, что и конем не настигнуть. Помчался Каргин напрямик в район. Жаловаться. Были у него в районе свои дружки-приятели. И то и другое из колхозной кладовой, бывало, привозил дружкам на «зле». Ну, входить Каргин в кабинет к Ивану Савельевичу. Был этот Иван Савельевич самый близкий друг Каргина. Входить и, стало быть, таким манером, по-приятельски, протягиваеть руку. Иван Савельевич руку Каргина отстранил, покосился. Своего, близкого не признал.

«Кто таков? — строго спрашиваеть Иван Савельевич. — Что тебе, гражданин, нужно?» — «Не гражданин я, а Каргин. Степан Каргин. Неужели не узнал, Ваня? И чего так косишься, Ваня? Да вспомни Каргина! В прошедшую субботу на рыбалке уху варили и выпивали? Неужели и это позабыл, Ваня?» — «Какая уха? Чего дурака валяешь?» — «Брось шутить, Ваня. — Каргин даже усмехнулся. — Можеть, тебя одежонка моя пужаеть? Так это же меня Маруся Овчаренкова всего лишила! Каргин я!.. Помнишь, на Новый год привозил тебе освежеванного кабанчика? И мы тогда славно выпили. Каргин я». — «Что за чепуху мелешь! — Иван Савельевич дажеть побледнел от злости. — Какой еще Каргин? Какой еще кабанчик?» — «Ну и память у тебя, Ваня. Ежели мне не веришь, что я есть Каргин, тогда погляди в это, номеклатуру. Там я есть беспременно».

— В номенклатуру? — поправил Холмов.

— Во, во, в нее, — подтвердил Кузьма. — Именно так и сказал.

«Посмотри, Ваня, там я имеюсь. Ищи Каргина Степана Степановича. Ну, как тебе растолковать, Ваня? Беда у меня стряслась, Ваня! — И на глазах у Каргина показались слезы. — Выручи и заступись. Маруся Овчаренкова захватила мое место. Все отобрала Маруся! И дом отобрала, и машину отобрала, и телефон отобрала. Нарядила меня в это тряпье. Самые закадычные друзьяки не узнают. Вот и ты, Ваня, не узнал. Это все Марусины проделки! Она волшебство знаеть. Против волшебства комиссию пришли, Ваня! Пусть комиссия все расследуеть, а Марусю арестуеть. К ответу Марусю!» — Или ты пьян, или сумасшедший! — крикнул Иван Савельевич, потому как терпение у него уже лопнуло. — «Я тебя не знал, не знаю и не хочу знать. Понял? И никаких твоих телефонов и Марусь тоже не знаю». — «Значить, и ты, иуда, от меня открестился? — А слезы льются по щекам у Каргина. — Все против меня! Породили меня на свет божий, возвеличили, а теперь не узнаете? Ты, Ваня, взрастил меня, и ты же меня изничтожаешь! Небось когда привозил кабанчика да угощал, то и хорош был Каргин? Хорош, а? А тепереча, без власти и без ничего, ты Каргина уже не узнаешь? Значить, только тогда признавал Каргина, когда Каргин тебе угождал? Тогда я был Каргин? А теперь я уже и не Каргин? Ничто я теперь? Да?» — «Вон отсюда! — Иван Савельевич окончательно озверел, нажал кнопку звоночка. Вбежавшему человеку приказал: — Кто впустил сюда этого пьяного хама? Убрать! Шляется тут всякое пьяное дурачье!»

— И веришь, братуха, пришлось Каргину сутки прохлаждаться в отрезвителе. Обходились там с ним, можно сказать, благородно. Обмыли в ванне, уложили в чистую постелю. Утром отпустили. Но строго-настрого приказали никуда не заходить и возвращаться в станицу. Каргин же, не будь дураком, в станицу не пошел, а заявился в кабинет к другому своему покровителю — к Семену Афанасьевичу. И Семен Афанасьевич, как на беду, не узнал Каргина. Но был с ним вежливый. Усадил в кресло, сам сел за стол и внимательно слушал все, что говорил ему Каргин. Слушал, слушал, покачивая головой.

«Понимаю, понимаю, — сказал Семен Афанасьевич. — Ты есть председатель колхоза „Заре навстречу“?» — «Истинно так! Семен Афанасьевич, разве ты меня первый раз видишь? Ты же сам меня выдвигал в председатели. Неужели не узнаешь? Каргин я, Степан Степанович». — «Разберемся, разберемся, — вежливо говорил Семен Афанасьевич. — А можеть, ты Наполеон или Суворов?» — «Нет, я Каргин. Председатель „Заре навстречу“. Погляди карточки. Там есть Каргин, Степан Степанович». — «Хорошо, хорошо, посмотрим и карточки. — Семен Афанасьевич пересмотрел все карточки. — Нету здесь Каргина. Мария Лукьяновна Овчаренкова есть, а Каргина нету». — «А где же я теперь? — удивился Каргин. — В каких же карточках я состою?» — «Можеть, в этих? — Семен Афанасьевич взял другие карточки и начал смотреть их. — Вот, верно, тут как раз ты и есть…» — «А какие это карточки?» — «Рядовых членов колхоза». — «Не можеть того быть! Это же — колдовство Маруси! Она и карточки заколдовала. Не верь тому, Семен Афанасьевич. У меня же машина была. Да ты помнишь мою машину. У всех председателей были „Победы“ да „газики“, и у меня одна „зла“. Такая голубая, вся блестящая». — «Так-так, хорошо, значит, была блестящая машина, — согласился Семен Афанасьевич. — Была, а теперь нету? Был и дом, а теперь нету? А куда все это девалось?» — «Я же говорил. Маруся отобрала. — И опять у Каргина слезы на глазах. — Не одна Маруся отобрала, а с людьми. Но без Марусиного колдовства сами наши люди такое безобразие не свершили бы. Это Марусины проделки! Но мне не жалко машину. Машину можно купить новую. Мне не жалко домашности. И дом можно новый построить, еще лучше прежнего. Но ить Маруся должности меня лишила! Вот что обидно! И я прошу тебя, Семен Афанасьевич, сперва верни мне должность. Ты же можешь, Семен Афанасьевич!» — «Должность вернуть — штука трудная, — спокойно отвечал Семен Афанасьевич. — Машину или домашность еще можно вернуть, это верно. Через суд. А должность даже и через суд не вернешь. Такое и мне не под силу». — «А кому такое под силу?» — «Известно кому — людям, — спокойно отвечает Семен Афанасьевич. — Ежели люди пожелают, то они все могуть». — «Как же мне теперь жить, Семен Афанасьевич? — И рухнул Каргин на колени. — Верни мне должность, Семен Афанасьевич! Верни и накажи Марусю! Это ее проделки!» — «Ладно, ладно, — все так же спокойно говорил Семен Афанасьевич. — Встань, Каргин, и успокойся. Попей воды. То, что Маруся так себя непристойно вела, — это нехорошо с ее стороны. Но ты не расстраивайся. Мы создадим авторитетную комиссию. Она вникнет, разберется. — Позвонил по телефону и сказал: — Карету „Скорой помощи“! Быстро!»

— И карета примчалась мигом, — сказал Кузьма. — Двое дюжих мужчин в белых халатах накинули на Каргина широченную сорочку из прочного полотна, с длиннющими рукавами. Каргин не сопротивлялся, только жалобно посмотрел на Семена Афанасьевича и спросил: «Это зачем же?» — «Подлечиться тебе надобно, Каргин. Нервы у тебя. Так что иди, иди и не огорчайся. Медицина тебе добра желает».

— И увезли? — спросил Холмов.

— Еще как! С шиком, как миленького. — Кузьма помолчал, долго и задумчиво смотрел на море. — Те, кто видал Каргина в больнице, рассказывали, что сильно он там переживал и страдал. Врачам все доказывал, кто он и что он. Ну, врачи — люди сдержанные, терпеливые. Молча слушали жалобы и молча делали свое дело. Все дознавались, какая болезня насела на Каргина. Врачи его исследуют, а Каргин кричить: «Верните мне должность! Все верните, что у меня было!» Врачи ему ни слова. Будто и не слышуть. А Каргин свое: «Верните должность! Все отдайте, что у меня было!» А как можно вернуть? Медицина-то в таком вопросе бессильна. У врачей свое — дознаться, в чем же болезня Каргина. И дознались-таки: болезня у него приключилась на почве лишения власти. Болезня тяжелая, дажеть опасная для жизни. Сказали ему, что на прополке и на прочих работах Каргин вполне можеть соответствовать, а повыше — нельзя. С тем и отпустили беднягу.