Танковые асы вермахта - Ганс Шойфлер

– Помогите! Помогите! Врача!

Сомнений относительно кричавшего не было. И, словно преследуемые злобными фуриями и чувствуя, что произошло нечто ужасное, трое из нас рванули на этот голос. Обер-фельдфебеля удалось найти не сразу, поскольку пшеница была высока. Несколькими минутами позже мы стояли перед нашим несчастным командиром, который был ранен множеством осколков.

Не обращая внимания на летящие со всех сторон осколки, мы потащили свой печальный груз назад под защиту танка, положили его на плащ-палатку и только после этого поняли, что наш обер-фельдфебель получил не менее десяти ранений. Самые тяжелые были в ноги. Мы аккуратно срезали с него сапоги и сняли форму. И только после этого нам удалось добраться до многих ран, чтобы остановить кровотечение. Он все сознавал и терпел нестерпимую боль, что потрясало нас до глубины души. Мы перевязали его настолько аккуратно, насколько смогли, не проронив ни слова утешения, которые могли бы поддержать нас, но вряд ли помогли бы ему в подобной нерадостной ситуации.

В это время наш радист побежал искать санитаров с носилками, поскольку мы знали, что медицинский эвакуационный пункт находится по соседству. Вскоре прибежали два санитара с носилками. Сопровождаемые мной и нашим «мучителем частот» санитары доставили нашего обер-фельдфебеля на медицинский эвакуационный пункт, расположенный в дефиле. Наш затем пациент начал становиться спокойнее, а когда стрельба утихла, первые машины скорой помощи с грохотом рванули вперед. Помощник врача, больше походивший на мясника, чем на доброго самаритянина, оказал первую профессиональную помощь. С обязательной приколотой на груди биркой раненого обер-фельдфебеля погрузили в машину скорой помощи.

Когда я прощался с нашим командиром танка, он потянул меня за рукав моей танкистской тужурки и дал знак, чтобы я наклонился к нему. Хотя ему было уже очень трудно говорить, он прошептал:

– Спасибо за вашу быструю помощь! Теперь я знаю, что я по глупости накричал на вас, когда вы были ранены. Пожалуйста, не думайте обо мне плохо! Держите голову выше! Когда я поправлюсь, я снова заберусь в танк как ваш старый командир!

Это слова были мне как бальзам на душу, поскольку они свидетельствовали о том, что старый лис смотрел на нас как на равных. Когда его уже погрузили, мы помахали ему в последний раз, и прощанием с нами стала его слабая улыбка.

В то время мы еще не знали, что больше никогда его не увидим. Командиром танка стал унтер-офицер Берингер, а меня сделали наводчиком, и это было долгожданным изменением после того, как я в течение столь длительного времени пробыл заряжающим. Все быстро менялось, и смерть собрала богатый урожай, в том числе и в наших рядах. Мы лишь изредка получали известия о нашем бывшем командире танка. Наши опасения возросли, когда мы узнали, что ему ампутировали обе ноги. Но настоящим потрясением для нас стала новость о том, что наш любимый обер-фельдфебель Алльгайер от полученных ранений скончался в больнице недалеко от своего дома.

То, что его наградили Золотым Рыцарским крестом военных заслуг, преисполнило всех нас удовлетворением, несмотря на нашу грусть[89]. У всех нас были причины гордиться этим прекрасным танкистом. С улыбкой он рассказывал нам, что некогда остановил тридцатьчетверку топором, который всунул между гусеницей и ведущим колесом[90]. За что он и получил свое прозвище Щелкунчик.

Детлев фон Кёссель

Доктор Шульц-Меркель, батальонный врач 1-го батальона 35-го танкового полка

Когда майор фон Лаухерт, капитан Эссер и обер-лейтенант Шеффер покинули полк, майор фон Кёссель был назначен командиром 1-го батальона. В нашем полку по традиции командиром мог стать лишь кто-то из «старой гвардии». Благодаря участию во многих операциях полка Детлев фон Кёссель был личностью хорошо известной. И не только в боях, но также и в мирное время он был близок нам всем как своим товариществом, так и своими розыгрышами. Его излучающая радость светлая натура пленяла всех нас. Для всех, кому повезло с ним долго общаться, он был воплощением танкиста. Ни о ком другом не ходило столько историй, как о нем. Он был самым жизнерадостным и одаренным человеком среди нас, всегда в своей тарелке, независимо от ситуации. Он был молод сердцем и светился счастьем изнутри, а также любил подтрунивать над теми, кто бывал чрезмерно серьезен. Фон Кёссель мог найти выход из любой ситуации и не позволял обстоятельствам взять над собой верх.

В радиопереговорах со своими ротами у него был свой неподражаемый стиль. Его приказы всегда были живыми, даже если не соответствовали армейским уставам по манере изложения. Его батальон следовал за ним слепо и почитал его, а он жил только для него. У Детлева фон Кёсселя всегда был план, и он всегда знал выход из любой ситуации. С ним всегда что-то случалось. Я никогда не видел его сбитым с толку. Поэтому иначе и быть не могло, что его имя стало легендой.

Не поклянусь, правда ли это, но я слышал, что он однажды полетел на частном французском самолете, до того ни разу не брав штурвал в руки. Я также не могу себе представить, как ему удалось провести три дня на берегу Днепра посреди позиций русских, прежде чем он выбрался и спасся, переплыв реку. Я лишь знаю, что с первыми лучами солнца он вдруг появился, небритый, усталый, осунувшийся – бледная копия самого себя. Однако он был не из тех людей, которые любят поговорить о себе.

19 июля 1943 года. Мы занимали позиции вдоль выступа фронта, который русские очевидным образом хотели расширить. Эскадрильи вражеских бомбардировщиков атаковали в таком количестве, которого мы доселе не видели. Русская артиллерия также вносила свой вклад в нашу «веселую» жизнь. У населенных пунктов, за которые мы вели бои, были знакомые нам названия: Кромы, Севск, Новгород-Северский. У нас не было времени уноситься мечтами в ту пору, когда мы брали их в своем стремительном прорыве вперед.

20 июля. Была то ли суббота, то ли воскресенье. Мы стояли в небольшом фруктовом саду на небольшом, вздымающемся вверх склоне. В определенной степени против своей воли мы, исполняя приказ, рыли защитные окопы для наших танков. Для медицинского персонала это было особенно трудно, поскольку нам приходилось копать землянки и для раненых. Мы находились в северо-западном углу; командный пункт командира располагался в южной части.

22 июля. Мы были бесцеремонно разбужены воздушным налетом русских. Бомбардировщики сбрасывали свой смертоносный груз прямо на позиции нашего батальона. Затем последовал монструозный шквал артиллерийского огня, словно из фильма про войну. Завершили эпическое действо русские «катюши». Мой медицинский персонал лежал вместе со мной под танками; только Хутсченройтер оставался за рацией. Мы от него ничего не слышали.

Между залпами прибежал танкист и бросился к нам в укрытие:

– Командир получил прямое попадание… он тяжело ранен… или убит!

Я вместе с Лютером поспешил через фруктовый сад, буквально перепрыгивая от одной воронки к другой. Залп огня обрушился на нас. Мы оказались погребены под комьями земли и затем удивились, что ничего серьезного с нами не произошло.

Наконец добрались до командирского танка. Он был охвачен огнем и дымом. Лютер и еще двое танкистов попытались вытащить нашего Кёсселя из горящей машины. Нам не удалось этого сделать, несмотря на все наши усилия. Казалось, что майора невозможно даже сдвинуть с места. Его форма уже начала тлеть. Он был тяжело ранен в левую сторону лица и в грудь. Мы поняли, что водитель также должен был по-прежнему находиться в машине. Вероятнее всего, он тоже тяжело ранен, поскольку не смог открыть свой люк. Ему мы тоже не смогли помочь. Начали гореть топливо и боеприпасы; из люков повалил густой дым. Мы не сдались от безысходности, но обнаружили, что находимся под мощным артиллерийским огнем и под огнем прямой наводкой бьющих по нас неприятельских танков. На противоположном холме на нас ползла бесконечная вереница русских танков. Один из них, должно быть, ранил «лидера медведей» через открытый люк. Другое попадание, вероятно, поразило командирский танк и вызвало пожар.

Я быстро оценил ситуацию. Обер-лейтенант Буркхардт, батальонный адъютант, сообщил мне подробности. Там на холме, а также на склонах, которые не были видны с южной стороны, предположительно должны были находиться позиции нашего 33-го моторизованного полка. Я обсудил оперативную обстановку с Буркхардтом. Ситуация становилась все более и более критической с каждой минутой. Требовалось что-то предпринимать, и предпринимать немедленно.

Я лично отдал приказания некоторым из подразделений. В случае с командиром легкого взвода, лейтенантом Болтеном, мне пришлось сильно постучать по башне его танка, прежде чем удалось привлечь его внимание. Никто не задавал вопросов, почему приказы отдавал я, батальонный врач. Вначале я не сказал в ротах, что их командир убит, чтобы не усугублять и без того тяжелую ситуацию.