Иная - Сьюзан Хаббард

— Ты хорошо держишься в седле, — сказала мама. Это была ее первая похвала в мой адрес, и я широко улыбнулась. — Но езда не всегда такая мягкая. Потом мы наберем скорость.

Утоптанная тропа вела сквозь мангровые заросли, мимо маленьких прудов и заболоченных лужков к реке, широкой и синей, пахнущей солью. Здесь мы спешились и уселись на большом плоском камне в тени мангровых деревьев.

— Здесь мы устраиваем пикники, — сказала мае.

Некоторое время мы обе молчали. Ветер играл нашими волосами, а мы смотрели на пасущихся лошадей. Оцеола был истинным красавцем: высокий, мускулистый и прекрасный во всех отношениях. Джонни Кипарис был маленький и веселый, как раз для меня.

— Я хочу кататься на нем каждый день, — прошептала я, не сознавая, что говорю вслух, пока мае не откликнулась:

— Разумеется, так и будет.

— Мае, мне надо рассказать тебе кое-что. — И снова я не собиралась этого говорить. А затем слова хлынули потоком.

— Я убила одного человека, я не хотела, ты не знаешь, кто я, все произошло так внезапно… — Неуклюжие слова, но каким облегчением было их произнести.

Она подняла ладонь — жест, заставивший меня умолкнуть и вспомнить о папе.

Взгляд ее голубых глаз был ясен и безмятежен.

— Не торопись и расскажи все по порядку.

Я поведала ей историю безвременной гибели Роберта Риди в лесах близ Эшвилла. Она перебила меня дважды, чтобы спросить, видел ли кто-нибудь, как я садилась в машину (этого я не знала), и оставила ли я какие-нибудь улики (не оставила, к тому же я была в перчатках).

— Тогда, по-моему, беспокоиться не о чем, — сказала она, когда я закончила.

— Но это же убийство.

— Скорее самооборона, — возразила она. — Он бы изнасиловал тебя.

— Тогда почему мне так плохо? — Я обхватила себя руками за плечи. — Почему я все время об этом думаю?

— Потому что у тебя есть совесть. То, чего он, по всей видимости, был лишен. Ариэлла, судя по тому, что ты мне рассказала, я сильно сомневаюсь, что ты была первой девушкой, которую он отвез туда. Радуйся, что ты последняя.

Я помотала головой.

— Тебя даже не шокировало, что я… что я…

Она рассмеялась.

— Ты так похожа на своего отца, — сказала она. — Вся эта озабоченность вещами, с которыми ничего не поделать. Нет, я не шокирована. С чего бы? Я знала, что ты вампир — хотя не люблю употреблять это слово, — с самого начала.

Если быть точной, сказала она, она с первого триместра поняла, что беременность у нее не «нормальная».

— Я чувствовала себя ужасно. — Она потерла лоб и запустила пятерню в волосы. — Меня все время рвало, а по отношению к твоему отцу я вела себя отвратительно. Я во всем винила его. Но на самом деле беременность была моей затеей.

— Для этого обычно требуются двое. — Это прозвучало так чопорно, что она снова рассмеялась, и я наконец улыбнулась.

— В нашем случае движущей силой была я, — сухо сказала она. — Он тебе ничего об этом не рассказывал?

— Кое-что. Он сказал, что беременность протекала тяжело. И он сказал, что это ты хотела меня. — Я смотрела на реку.

— И это тоже не совсем верно. Посмотри на меня. Ты уверена, что хочешь это услышать?

Я больше не была в этом уверена, но сказала:

— Я должна знать. Такое ощущение, будто от моего знания зависит все.

Она кивнула и рассказала мне свою историю.

Вообразите, что вы нашли любовь своей жизни, а потом потеряли ее. Да, люди постоянно теряют любимых во время войн или эпидемий, в результате аварий или убийств. Но представьте, каково смотреть, как любимый меняется у вас на глазах, превращаясь в некое иное существо, и вы бессильны его вернуть.

Мама рассказала мне, как она встретила Рафаэля, об их первых неделях вместе, о том, как собиралась в Англию словно на медовый месяц. Она описала их воссоединение: ужас видеть, что в теле Рафаэля поселился совсем другой человек, и тщетное желание восстановить того, кем он был прежде.

— Он был потрясающе умный, — сказала она. — И веселый. Он умел танцевать, и рассказывать анекдоты, и, разумеется, был красив…

— Он до сих пор красивый, — вставила я.

— Но кое-чего ему не хватает, — сказала мама. — Того, что делало его моим Рафаэлем.

Она надеялась, что время и любовь помогут ему стать прежним.

— Самое странное, это то, что он сам навязал себе новую личность. Это не было результатом его так называемого «недуга». Он был охвачен чувством вины. Сделался в некотором роде монахом, настолько озабоченным тем, чтобы не совершать ошибок, что казался застывшим, запрограммированным.

— Когда-нибудь ты узнаешь меня как следует, — сказала она мне, — но ты уже видела достаточно, чтобы понимать, что я импульсивна и порой даже глуповата.

— Мне нравится.

— И отцу твоему тоже нравилось когда-то. В любом случае, пожениться была моя идея. Он считал, что неэтично вампиру жениться на смертной. А я заявила, что любовь не есть предмет этических построений!

С минуту мы молчали. Вдруг по воде пробежала рябь, и у меня на глазах серо-белая масса поднялась к поверхности и обрела форму. Я тронула маму за плечо и одними губами спросила: «Ламантин?»

Она кивнула. Ламантин отвернул от нас свою морщинистую морду и медленно ушел обратно в глубину.

— Подумать только, они и вправду существуют, — выдохнула я.

Мае протянула ко мне руки и крепко обняла.

Слушать маму в тот день было все равно что слушать, как дошкольникам на прогулке читают ужастик. Ничто в окружавшем меня пейзаже и живых существах не перекликалось с рассказываемой историей.

— Я заманила его в ловушку, — говорила она. Рядом на цветущий куст садились бабочки. — Он не хотел ребенка. Я говорила ему, что пользуюсь двумя способами контрацепции, так что ему не надо. Я солгала ему.

Впервые у меня возникло ощущение, что я и впрямь слышу больше, чем хочу знать.

Казалось, она почувствовала мою неловкость.

— Поэтому, когда я узнала, что беременна, я почувствовала себя победителем — ненадолго. Потом мне сделалось плохо.

О беременности она узнала в ноябре — пиковый сезон депрессий в Саратога-Спрингс.

— Погода стояла ужасная, и я сидела дома. Он ненавидел себя за то, что уступил мне, и поэтому старался быть безупречным. То есть изображал идеального мужа — нет, скорее сиделку, — заботился обо мне, изучал вопросы ведения беременности и приема родов на дому, следил за моим питанием, брал анализы крови. Они с Деннисом кудахтали надо мной, будто две наседки. Мне из-за них хотелось визжать.

Две сойки — самцы, хвосты и крылья у них были ярко-синие — опустились на камни у реки и уставились на нас. Внезапно, совершенно неожиданно мне стало жаль папу. Он старался делать то, что считал правильным, учитывая обстоятельства. А мама жадничала.