Взлетная полоса длиною в жизнь - Владимир Кондауров

Надо сказать, мои полёты по испытаниям МиГ-29 тоже не всегда проходили гладко. Был и обрыв топливопровода, когда керосин «свистел» наружу и я успел к посадочному «Т» за двадцать секунд до остановки двигателей; и РУД заклинивало на полном форсаже при выполнении переворота. Вспоминается полёт на высший пилотаж перед показом иностранной делегации сразу после гибели В. Лоткова.

На нисходящей части фигуры, когда до земли «рукой подать» и в запасе не «наскребёшь» и сотни метров высоты, активная система ограничения от сваливания (СОС) неожиданно включилась преждевременно, задолго до выхода МиГ-29 на максимальные углы атаки, на которые и был рассчитан весь манёвр. СОС резко «отбила» ручку управления «от себя» и истребитель «клюнул» носом вниз. Инстинктивно, не успев осознать, что произошло, потянул её обратно. Повторное срабатывание СОС и — новый «клевок». Находясь ещё в крутом пикировании, я глянул на надвигающееся заснеженное поле аэродрома и всей своей кожей почувствовал — ещё один «клевок», и больше ничего не потребуется. «Что-то связано с закрылками, — мелькнула догадка, — если пересилить систему, чтобы увеличить углы атаки, можно свалиться. Прыгать? А может, вытяну, если удержусь вблизи срабатывания СОС?» Аккуратными движениями рулей я вывел самолёт на максимально-возможные углы атаки и, затаив дыхание, ждал, ждал своей Судьбы. Она и на этот раз оказалась ко мне благосклонной. Моё предположение позднее подтвердилось: действительно, от пульта управления закрылками в систему СОС прошёл ложный сигнал о том, что они находятся в выпущенном положении.

Одним из ярких эпизодов в испытательных полётах на МиГ-29 вспоминается полёт в свой день рождения. Я тогда находился в Подмосковье на авиационном заводе, готовящемся к выпуску с конвейера МиГ-29. Шли испытания первых образцов будущих серийных двигателей Р-33. Испытательной бригадой был взят на вооружение девиз: «В воздушном бою лётчик должен думать, как победить противника, а не об ограничениях в эксплуатации двигателя». Поэтому последний проверялся самым беспощадным образом ради достижения высокой его надёжности. Я с удовлетворением отмечал, что в первые годы массовой эксплуатации к этим двигателям не было никаких претензий. Затем началась знаменитая «перестройка», и вместе с нашей «демократией» стала падать технологическая дисциплина на заводах и ремонтных органах, что не могло не отразиться на надёжности силовой установки. Но всё это предстояло в будущем, а сейчас я «издевался» над ними, как хотел. Хорошо хоть их было два. Один «гоняешь», а второй бережёшь, чтобы можно было сесть там, откуда взлетел. В этот день, после поздравлений, ведущий инженер предложил:

— Давайте сегодня предоставим имениннику выходной — после полёта.

Под общий смех я отправился готовиться к вылету, пообещав в свободное время «серьёзно» подумать о совместном ужине. Через час в высотном снаряжении я усаживался в кабину истребителя.

Заводской аэродром остался далеко позади. На высоте 12 км я ухожу от него подальше специально для того, чтобы на расчётной дальности развернуться в сторону аэродрома и, хорошенько разогнавшись, приняться за выполнение задания, неуклонно приближаясь к нему. Так-то оно спокойнее. Всё шло своим чередом: самолёт подошел к звуковому барьеру и как бы приостановился на время в раздумье — протыкать уже порядком надоевший ему скачок уплотнения или нет. Но двигатели, не уставая, толкали и толкали его вперёд.

«Надо сказать, прежние истребители меньше „думали“, но зато крутиться так не могли», — спорил я сам с собой, глядя, как стрелка числа М переваливала за «единицу» и медленно поползла дальше. Медленней, чем хотелось бы (запас топлива «таял» на глазах), добралась до цифры М=1,7. Всё, пора! Переворачиваю самолёт вниз головой, отдачей ручки удерживаю его в горизонтальном полёте и отклоняю правую педаль. На скорости 1800 км/ч от отрицательной перегрузки и огромного скольжения мой «жеребец» даже «захрипел» от возмущения. «Это только начало, дорогой», — пообещал я ему, чувствуя, как лицо наливается кровью. Оставив правый РУД на полном форсаже, снимаю левый с упора и быстро ставлю на «Максимал». А глаза прямо «сидят» в приборах контроля двигателей. Всё нормально! Энергично двигаю РУД обратно в прежнее положение и стараюсь зрительно запомнить показания приборов: заброс оборотов на один процент, температура в пределах, форсаж включился. Теперь убираю РУД до малого газа и через две секунды (мысленно отсчитываю в уме) возвращаю его в прежнее положение в темпе приемистости. «Ну, если и сейчас…», — закончить эту мысль не успеваю. Глаза режет сигнал «Вибр. дв.». «Вибрация левого двигателя», — слышу в наушниках спокойный приятный женский голос речевой информации. «Вижу, дорогая, вижу», — мысленно отвечаю ей, плавно уменьшая обороты к малому газу.

Нет, сигнал не снимается, придётся выключить. Руки и ноги работают раздельно, но одновременно. И вот уже самолёт в нормальном полёте. Левый двигатель выключен, правый на малом газе — тормозимся. На оборотах авторотации сигнал вибрации пропал.

«На сегодня хватит, — с облегчением подумал я, — будем садиться на одном». Впереди внизу между облаками показалась полоса аэродрома. Не успел начать манёвр для снижения, как началось… «светопреставление»: один за другим загорелись сигналы различных отказов правого двигателя. Сначала жёлтые, а затем и красные — самые опасные. Аварийное табло светилось и мигало жёлто-красным светом, в котором было всё, вплоть до пожара. «Моя женщина» молчала, не найдя в своей программе подобного случая. Не отвергая мысли, что на борту может трахнуть маленький, но вполне достаточный взрыв, выключаю второй двигатель. Что делать? Прыгать сразу или посидеть ещё, пока есть высота? Обороты авторотирующих двигателей уменьшались по принципу: чем меньше у одного, тем быстрее падают у другого. Через несколько секунд запуск станет невозможен.

«Неужели ты собрался запускать? — спросил я сам себя. — А хуже не будет?» Эти вопросы ещё звучали в голове, а руки уже переводили самолёт в крутое снижение, увеличивая тем самым скорость, а значит, уменьшая темп падения оборотов. Начиная запускать левый, думал только об одном: начнётся вибрация — есть все шансы не дотянуть до полосы. Обороты медленно, как в замедленном кино, ползли вверх к малому газу. Сигнала вибрации пока не было. «Есть управление самолётом!», — ликовал я и уже выводил истребитель на посадочную прямую. Отсутствие «лишней» высоты не позволило выпустить шасси заранее, но зелёные огоньки выпущенного положения успели загореться в начале выравнивания над ВПП. «Вибрация левого двигателя», — раздался вдруг опять женский голос, но колёса уже коснулись бетона.