Огненная лилия - А. Айнгорн

Воины напряженно сгрудились в центре поселка, с оружием в руках. У Онор сжались кулаки, и ногти впились в беззащитную кожу ладоней — она узнала Монта. Волк попытался втолкнуть ее в вигвам, но она помотала головой, высвобождаясь.

— Нельзя так, Волк. Я не хочу вечно прятаться. Нужно глядеть правде в глаза. Он один.

— Это твой муж? — жестко спросил Волк.

— Нет! — она протестующе подняла руку. — Это Максимилиан де ла Монт, которого я считаю своим злейшим врагом. Я не хочу, чтобы кто-то называл его моим мужем. Тем более ты. Я его знать не желаю!

О чем думал Волк, выслушивая ее гневный протест, неизвестно, но он спокойно обнял ее плечи, и они вышли вперед. Вышли как раз тогда, когда лошадь вынесла Монта в центр поселка, и он увидел, что находится под прицелом десятков луков. И еще он увидел Онор. Он потерял дар речи, но мгновение спустя, вспомнив хитрость, на которую она способна, он обрел уверенность и заговорил.

— Полагаю, произошло недоразумение… Эй, кто-нибудь понимает меня?

— Я понимаю тебя, незнакомец, — со сдержанным достоинством заявил Волк. — Остальные поймут достаточно, чтобы знать, что несет с собой твой визит — добро или зло.

— Добро или зло? О черт, мне начихать на все войны мира! Я приехал за моей женой, госпожой де ла Монт. Я вижу, она здесь. Вышло недоразумение, которое я надеюсь исправить. Вы держите ее у себя незаконно. Мне сказали, ваш народ сохраняет нейтралитет последнее время, и вы не воюете с Францией. Я и моя жена — подданные Франции. Могу я надеяться, что вы отпустите ее?

Его сбивчивая речь звучала немного странно, но он держался неплохо для человека, впервые попавшего в центр внимания полудикого племени, вооруженного и враждебно настроенного.

— Эй, так вы вернете ее, и кто-то вообще меня понял или нет?

— Мы поняли тебя, бледнолицый. Но недоразумение в другом. Здесь нет твоей жены, — сказал Волк.

— Прошу прощения? Нет? Да вот же она! — он ткнул пальцем в Онор, словно и не замечая, что она стоит, крепко прижавшись к Волку, так что вряд ли б кто-то смог ее оторвать.

Монт поспешно убрал руку, осознав, что вызвал враждебный ропот неуважительным обращением с Онор.

— Женщина, которую ты указал, бледнолицый, моя жена, Тигровая Лилия.

Монт не был дураком и понял, что это не шутка и не ошибка. Все странности, происшедшие за последнее время, сложились в его мозгу в один стройный ряд. Постепенно развивавшаяся, будто сама по себе, любовь Онор к нему, ее ненавязчивое стремление в Новый Свет, странная сонливость, напавшая на него накануне ее исчезновения. Она сама бежала сюда! Никто ее не похищал! Его чувство к ней не было всепоглощающим, и сердце его не разбилось от осознания, что эта женщина посмеялась над ним, но досада, гнев, возмущение, раненое самолюбие взыграли в нем, как адский коктейль.

— Так ты разыграла комедию! Ты поплатишься за это, Онор-Мари!

Проклятие! Лживая дрянь! — он представил себе, каким посмешищем станет.

Жена сбежала к индейцу! К дикарю! Подумать только! Саркастический, издевательский смех уже звучал у него в ушах.

— Почему бы тебе не убраться отсюда? — выговорила Онор через силу, сжимая начинающие дрожать зубы. — Не оставить меня в покое и не жить своей жизнью? Почему бы тебе не считать, что Онор-Мари без вести пропала? Почему бы тебе не перестать искать на свою задницу приключения?

Но он не мог признать победу этой женщины, не мог довершить унижение до конца и уйти, поджав хвост, подобно побитому псу. Он привык считать, что она его собственность, его вещь, его красивая безделушка.

— Как ты смеешь, ты, дешевая уличная девка! Ты думаешь, я позволю тебе марать мое имя?!

— Твое имя немногого стоит, шевалье де ла Монт! И ты единственный, кто распустил язык, трезвоня, кто я такая! Уезжай, и я навсегда останусь Тигровой Лилией.

— Я тебе не позволю! — загремел он, соскакивая с лошади, напрочь позабыв, где он и кто его окружает. Волк загородил собой молодую женщину.

— Уходи, бледнолицый. Ты все сказал и услышал ответ. Моя жена останется здесь. Если ты сейчас покинешь землю гуронов, ты уйдешь с миром, и никто не тронет тебя. Если же нет, пожалеешь.

Сыпля отборными ругательствами, Монт бросился на Волка с кулаками, здравый смысл оставил его наедине с кипящим гневом. Естественно, никто не позволил ему дотронуться до вождя. Не успел он вздохнуть, как его скрутили, и он рухнул на колени с выкрученными руками. Крепкие ремни охватили его кольцами, и Монт, шипя от злости, повалился на бок.

Скрученный, как сосиска, он не представлял больше опасности, и одновременно был мечом, занесенным над головой осужденного на казнь.

— Лилия, если ты хочешь, его отвезут подальше из нашей деревни и отпустят, — услышала она сквозь туман. Словно издалека она услышала и свой ответ.

— Я не знаю, Волк. Не имеет значения. Что бы мы не сделали, ничего не имеет значения. Я навлекла беду на твое племя.

Солдаты вернулись на следующий же день после пленения Монта. На этот раз они не собирались шутить. Исчезновение Максимилиана де ла Монта, который, как выяснили, собирался посетить деревню гуронов и не вернулся, превратило подозрения в уверенность — индейцы взялись за старое и вновь берут пленных. И то есть, они первые нарушили договор.

Завязавшееся сражение было жестоким и страшным. Ни та, ни другая сторона не искала повода увильнуть от боя. Кровь лилась рекой. Монт, оказавшийся вновь на свободе, был единственным, кто не собирался рисковать жизнью. Он был уверен, его помощь не станет решающей, и готов был бежать, бежать, лишь только разыщет Онор.

Онор не удалось скрыться от него. Рядом не было никого, кто мог бы ее защитить, а нож, приставленный к ее горлу, отбил у нее охоту царапаться и кусаться. Монт был в том состоянии духа, когда запросто мог пустить его в ход. Он тащил ее за собой, награждая по дороге пинками и проклятиями.

— Грязная шлюха!

— Негодяй! — она смотрела в его ненавистное лицо с топорщащимися усиками и небритым подбородком, смотрела и в тот же горький для нее миг она почувствовала, как за ее спиной умирают тысячи лет цивилизации, той цивилизации, к которой принадлежала она, ее деды и прадеды. Она принялась извиваться, пытаясь вырваться на волю.

— И не надейся, сука бесстыжая, — он влепил ей пощечину. — Думала сбежать от меня? Не на того напала! Я живо научу тебя послушанию! Дрянь!

Девка подзаборная! И тебе не противно, скажи на милость? Додуматься же надо, переспать с дикарем! Ты что, полная идиотка?

— Тебе-то что с того? Ревность мучает?

— Ревность? Да ты с ума сошла! Какая еще ревность? И к кому? К краснорожему дикарю, утыканному перьями? Чем же он так хорош, скажи мне, а?