Проект «Украина». Крым в годы смуты (1917–1921 гг.) - Вячеслав Зарубин

Ибриш Садовников: Бадраклы, Айвазов убеждали татар не давать солдат Добрармии.

Сулейман Мирза Крымтаев, член кадетской партии, депутат меджлиса: Обвиняемые были в контакте с Турцией, получая оттуда деньги, и Украиной. В Киев ездили к Петлюре Озенбашлы и Везиров. В Советскую Россию – Чапчакчи и Боданинский. Стремились к отделению Крыма от России. Утверждали, что Добрармия – враг татар.

Амет Бекиров: Главными участниками переговоров с украинцами об отделении Крыма от России были Хаттатов, Озенбашлы, К. Усеинов, А. Челебиев и Дж. Сейдамет. В газете «Миллет» Кермин Чакли «писал чисто большевистские статьи: «долой войну, довольно крови, долой империализм…» В начале 1919 года члены Директории заявляли, что «власть советская непобедимая, твердая, самая лучшая».

Обвиняемые не признали себя в принадлежности РКП(б). Только Кезлевли заявил, «что в 1918 году он был товарищем Председателя Следственной Комиссии в Совете Р. и К. Депутатов. В 1919 году он был товарищем Председателя Военно Революционного Совета, в круг обязанностей которого входило наблюдение за правильностью реквизиций всякого рода продуктов и вещей для войск Красной армии; затем был назначен товарищем Председателя Следственной Комиссии, переименованной впоследствии в Чрезвычайную Комиссию»527.

Отделить зерна от плевел, распутать этот клубок чрезвычайно сложно. Все документы, проливающие свет на то, чем завершилось следствие, нам не известны. Вывод, однако, напрашивается: противоречия между крымско-татарским и белым движением приобретают к концу 1919 года антагонистический характер. Усиление крена первого в сторону большевизма стало неизбежным528.

Деятельность контрразведки и властей не могла не вызвать осуждения либеральных слоев. Свидетельства тому – мемуары В. А. Оболенского, пытавшегося оказывать посильную помощь преследуемым и гонимым. По его словам, в Крыму сложилась не столько военная диктатура, сколько военная анархия, когда пьяные полковники «не признавали никаких властей – ни консерваторов, ни либеральных», действуя по своему усмотрению. «На местах мы видели у власти, – продолжает он, – в лучшем случае чиновников-карьеристов, а в худшем – злобных реставраторов, мстительных и жестоких, сводящих счеты со всеми политическими противниками, и еще больше – просто людей, развращенных безвременьем, спекулянтов и мошенников, стремящихся использовать свою власть, чтобы поживиться за счет казны и населения…» Однако, по мнению Оболенского, при всех творящихся гнусностях нельзя ставить знак равенства между красным и белым террором. «Контрразведка всегда старалась скрыть свои преступления, она делала их тайно. Если местные власти закрывали глаза на то, что делалось в контрразведке, а иногда и поощряли ее беззакония, то считали своим долгом хотя бы делать вид, что принимают меры для смягчения насилий и произвола, или просто отрицали самый факт.

Если центральная власть была бессильна в борьбе с тысячами палачей, садистов и вымогателей, то никогда она их не оправдывала.

Чрезвычайки же открыто и с полным одобрением местных властей и центральных делали свое кровавое дело.

В Добровольческой армии шло на наших глазах падение моральных устоев, но все-таки критерием поступков оставалась общечеловеческая мораль. Отступали от нее и руководители и исполнители, но все же не отрицали ее и, нарушая, сознавали, что поступают дурно.

Большевики заменили общечеловеческую мораль классовой. И эта классовая мораль позволяла им творить их кровавое дело с гордо поднятыми головами. (…)

Нельзя, однако, не сознавать, что летом 1919 года, когда в Крыму белый террор сменил собою красный (достаточно мягкий в период КССР. – Авт.), первый оказался более жестоким и разнузданным.

Это была просто случайность, но случайность, давшая благоприятную почву для большевистской агитации в Крыму»529.

Недовольных происходящим было немало, но активное сопротивление белым оказывали в основном коммунисты. Крымский областной комитет компартии вынужден был, в связи с положением на фронте, перебраться в Одессу, где сформировалось его бюро, которое, в свою очередь, эвакуировалось сначала в Киев, затем в Москву. Подполье в Крыму переживало кризис: связи разорваны, центр отрезан, денег явно не хватает, ибо оставленные советские знаки отменены деникинцами, организация слаба и засорена случайными людьми и агентами. Члены партийного цента – С. Я. Бабахан, А. Ольнер, Хайкевич, И. Шульман – были не готовы к подобной работе. На совещании представителей Севастопольской и Евпаторийской коммунистических организаций в Севастополе в декабре 1919 года создан подпольный обком партии в составе С. Я. Бабахана (секретарь), С. Я. Просмушкина (Спера), Б. А. Горелика (Моисея), а также двух кандидатов А. Н. Бунакова (Рытвинского) и А. И. Федоровой. На переломе 1919–1920 годов образован подпольный Крымревком и ревкомы в ряде городов. Их целью стала подготовка вооруженного восстания. В ревком, помимо большевиков, вошли два представителя Южной группы анархистов-коммунистов, левый эсер (по другим данным – анархо-синдикалист530), социал-демократ-интернационалист (Л. П. Немченко): интернационалисты порвали с меньшевиками. Недовольство господством белых ширилось.

Одна за одной, с помощью с огромным риском прорывавшихся из центра работников, возникают местные парторганизации. Первыми – Севастопольская (В. В. Макаров, И. А. Севастьянов, А. Н. Бунаков (Рытвинский) и другие),

Симферопольская (руководители: С. Я. Просмушкин, Б. А. Горелик), Феодосийская (во главе с авторитетным И. А. Назукиным), позже Ялтинская (под руководством П. М. Ословского) и т. д.

Диверсионные акции (например, попытка потопления крейсера «Генерал Корнилов» 22 декабря), индивидуальный террор, освобождение арестованных, повстанческое движение, подпольная печать – все это в сильной степени подрывало тыл белых и побуждало искать самые действенные формы борьбы с подпольем – от провокаторства и жестоких казней до императивных аналитических «разработок».

В январе – марте 1920 года контрразведка смогла добиться успеха. Почти все упомянутые выше лидеры большевиков были выявлены и расстреляны. Но подполье отнюдь не было уничтожено. Оно постоянно возрождалось.

Так гражданская война, принимавшая всевозможные обличья, делала из человека все более совершенную машину для истребления соотечественников. Правда, среди приказов Главнокомандующего мы изредка обнаруживаем нечто, напоминающее гуманность. 14 декабря было объявлено «прошение с восстановлением во всех правах, не исключая и права на чин и звание, заслуженные в старой русской армии, тем лицам, служившим в красной армии и советских учреждениях, а также способствовавшим и благоприятствовавшим деятельности советской власти и ее войскам», которые отбывают наказание, но не подлежат смертной казни и каторжным работам. Впрочем, приговоренные к каторге могут в качестве рядовых «загладить свою вину перед родиной»531. Но в чем смысл этого выбивающегося из общей колеи приказа? Разумеется, в том, чтобы после поражений подкрепить ВСЮР.

Экономика продолжала дрейфовать в сторону все большей случайности и хаотичности принимаемых мер и в то же время полного пренебрежения интересами трудовых слоев. 12 августа вводится свобода торговли. Цены сразу взлетают вверх. Первое влечет за собой второе – отмену хлебной монополии. Разворачивается денационализация, в том числе имений. Цены взлетают еще выше. Бессмысленно озлобляя крестьян, власти повышают арендную плату до трети урожая, вывозя при этом хлеб за границу десятками тысяч пудов: разрушается сельское хозяйство. 22 июня Деникин утверждает правила о возврате землевладельцам или арендодателям половины сбора трав на лугах и сенокосных угодьях, скошенного как отдельными лицами, так и обществами. В случае отсутствия землевладельца или арендодателя эта доля предназначалась военным властям532.

Стремясь пополнить бюджет, Главноначальствующий 19 августа вводит вольную продажу вина («не выше 16-гр.»533), потом, с 15 ноября – водки. Но какой пассаж… ее просто нет в Крыму.

Могли ли такие меры обеспечить хотя бы относительную стабильность экономики – одно из слагаемых победы?

Администрация подумывает о восстановлении крымских денег. Затем Главноначальствующий обнаруживает, что «за последнее время на территории Крыма явочным порядком возникло большое количество меняльных лавок и контор разных наименований, занимающихся главным образом покупкой и продажей русской и иностранной валюты и своими действиями способствующих искусственному снижению курса рубля». Следует суровый приказ от 5 марта 1920 года: все лавки закрыть, сделки в иностранной валюте прекратить, виновных в нарушении – предавать военно-полевому суду534. Запрещалось обращение советских денег. Они изымались банками под «бесплатные» квитанции, расчет по которым должен быть произведен по окончании гражданской войны.