Население: одна - Элизабет Мун

«Высоко в небе у них крылатый охотник, – говорит другой. – Зоркий охотник, который рассказывает им, как выглядит мир, и предупреждает, когда приближаются бури».

«Хранитель умеет ходить по воздуху без крыльев?»

«Мы не видели. Но видели летающих чудовищ, рядом с гнездовьем… и они проглатывали живьем чудовищ поменьше».

«Народ хранителя отправился в путешествие, – предполагает певчий. – А когда вернется для гнездования, то узнает про нас». Певчий вздрагивает, и его горловой мешок издает гулкий стук. Остальные вздрагивают тоже. Те, кто вернулся с певчим, рассказали о долгих серьезных беседах, последовавших за истреблением разорителей гнездовья. Вожаки рассудили, что победой они обязаны скорее везению, чем мастерству; небесные чудовища не ждали беды, и одно только это свидетельствовало об их невероятном могуществе.

«Мы все – сочные прыгуны, которые забрались далеко от родной норы, – говорит один из охотников. – Как на ладони, спрятаться негде. Дичь для тех, кто видит с высоты, даже если рядом нет холмов; дичь для тех, кто оставляет шрамы в облаках, рассекая небесную плоть. У прыгунов есть зубы», – напоминает он.

«Но и они боятся ножей, – возражает другой. – Наши ножи перед оружием небесных чудовищ – что зубы перед ножами».

«Народ хранителя вернется, – говорит певчий. – Если это сородичи тех, кого мы убили, выстучать песню гармонии будет непросто».

«Дорога длинная, и на пути нет ни одного лагеря», – говорит кто-то из желторотых. Путь в обе стороны дался им нелегко. Он напоролся левой ступней на шип, и даже после того, как шип вытащили, наступать на ногу было больно. «Может быть, это все-таки другие создания».

«Они похожи в некоторых вещах», – говорит певчий. С этим никто не спорит. Певчие вместе с выжившими хранителями гнезд внимательно осмотрели мертвых чудовищ; певчий заметил бы детали, ускользнувшие от охотников в пылу битвы. «Разница, – продолжает певчий, – в основном в возрасте и одежде. Как любые живые существа, чудовища меняются с возрастом. Длинные травы на их головах белеют, как трава с наступлением холодов; кожа покрывается пятнами и обвисает. И если они стареют как мы, то с возрастом становятся медлительнее».

«У этого чудовища очень горячая кожа, – говорит охотница. – Про остальных я судить не возьмусь: они были мертвы. Но в жилах этого существа течет горячая кровь; в этом оно скорее похоже на нас, чем на чешуйчатых. Кто-нибудь видел, как оно плавает?»

«Нет. Оно не плавает, но каждый день поливает себя водой… а в особенно жаркие дни и по несколько раз в день».

«Под одеждой, – добавляет другой охотник, – оно носит вот тут, – он потирает грудь, – мешки, но мы никогда не видели, чтобы оно пользовалось ими, и не знаем, как они открываются».

Певчий притопывает левой ногой. «Да, такие же мешки были у некоторых из мертвецов. Я видел один такой мешок, рассеченный ножом, это часть существа, часть его тела. Один из хранителей осмотрел несколько таких существ и заметил, что у тех, кто покрупнее, есть дополнительное отверстие между ног».

«Ждали гнездования!» – выкрикивает та, что тоже ждет гнездования.

«Возможно. Но не забывай, что это чудовища. Хранитель гнезда предположил, что так они запасают жир для производства молоди».

«Можно спросить это чудовище», – предлагает охотник.

Певчий снова стучит, на этот раз правой ногой: несогласие. «Обращать внимание на то, что хранитель гнезда не завершил трансформацию, будет невежливо. Что, если существо рассердится? Откажется с нами разговаривать?»

«Может быть, оно и разговаривает с нами только потому, что ему некого воспитывать?»

«Слишком самонадеянно принимать нас за детей».

«Оно одиноко. – Голос желторотой дрожит. – Оно одиноко, народ покинул его».

Остальные обступают ее, тихонько постукивая пальцами левых рук и ног, успокаивая, утешая… «Ты не одна, мы рядом, мы твой народ…»

«Но у моих детей не будет хранителя!» От ее горестного вопля другие желторотые невольно вскрикивают тоже; горловые мешки раздуваются и вспыхивают оранжевым – цветом угрозы.

Певчий заглушает их возгласы уверенным ритмом, который сменяется традиционным контрапунктом гнездового гимна. «Здесь безопасное гнездовье, здесь надежное укрытие, здесь твоим детям ничего не грозит. Здесь могучий хранитель, – продолжает певчий, – способный преодолеть любые опасности, он сильнее всех, кого ты знаешь». Ждущая гнездования вздрагивает снова и, успокоившись, обмякает в заботливых руках остальных.

«Оно будет защищать моих детей?» – наполовину вопрос, наполовину утверждение.

Певчие не лгут, но создают в своих песнях новые истины, новые способы прийти к согласию.

«Хранители мудры, – говорит певчий. – Этот хранитель очень стар; этот хранитель дает пищу нашему разуму так, как если бы мы были детьми. Этот хранитель будет защищать твоих детей; я пропою, чтобы так было».

Желторотая внезапно засыпает, как часто делают те, кто ждет гнездования, и певчий жестами призывает остальных к тишине.

Они не знают, как называет себя чудовище. Певчий решает, что у такого мудрого старого существа наверняка есть имя, которое оно предпочитает. Оно скрывало его из вежливости, а не из жадности; как и все хранители, оно заботилось об их нуждах. Певчий не сомневается, что этот хранитель согласится защищать их молодь. Почти не сомневается. Если только его народ не вернется, ведь тогда долг велит ему в первую очередь заботиться о своей молоди.

Прислонившись к стене, певчий вспоминает ощущения от поющего камня. Поющие камни! В здании, где рождается с-с-с… И такие мощные. Многие в Народе мечтали о такой находке… Хотя он сомневался, что хранитель расскажет, откуда они. Такое сокровище… А маленькие поющие камешки в маленькой машине! Изобретатели могли бы скопировать ее конструкцию, будь у них такая возможность. Певчий понимает, что одно только с-с-с не позволит овладеть всеми инструментами чудовищ, но если они научатся создавать загадочное с-с-с сами, то могут попытаться придумать собственные инструменты.

Разум певчего, по своему обыкновению, скользит по извилистым дорожкам ночи, где лево и право сменяют друг друга так же часто, как сменяют друг друга сны. Да, сегодня поистине день чудес: увидеть своими глазами чудовище, услышать его речь, убедиться, что это и впрямь хранитель гнезда, самое священное из всех смертных созданий. Чудовище гуляло по снам певчего с куда большим изяществом, чем в жизни; быстро и уверенно, с непостижимой плавностью движений благодаря плоским стопам. Оно носило накидку хранителя, покрытую глазами – символом того, что ее владелец видит все и везде: снаружи и внутри, сверху и снизу.

В следующие несколько дней Офелия чувствовала себя под необычайно пристальным, хотя и не таким непрерывным наблюдением. Судя по всему, Лазурный занимал среди существ важный пост, потому что остальные исполняли все его прихоти. Одной из таких прихотей была Офелия.