Слишком дружелюбный незнакомец - Мюссо Валентен

Франсуа больше не вызывал у нее никакой жалости. Она смотрела на него с безразличием, почти клинической отстраненностью — должно быть, так поступают медики, занимаясь лабораторными крысами или сообщая пациентам плохие новости.

За это ты можешь винить только себя самого, Франсуа. Если бы ты в тот вечер действовал более рассудительно… Если бы ты тогда не стал разыгрывать всю эту комедию…

Когда она снова подумала о том вечере, он показался окутанным завесой тумана. Это было выражение Франсуа; так он говорил, когда еще ясно мыслил. В то мгновение, когда он наконец понял, она прочла в его глазах панический страх.

Пиво… пустые бутылки на столе… Это было невозможно, но тем не менее…

Он оставался совершенно безучастным перед неподвижным телом Людовика. Сидя на своем месте, Франсуа лишь смотрел на юношу, распростертого у стола, и следил глазами за тем, что она делает.

«Я не могу позволить ему уйти…»

Должно быть, в его голове возникли еще более мрачные мысли. Он сказал «надо позвонить в „Скорую помощь“!» или еще что-то в этом роде. С трудом приподнявшись, он подошел к ней;

— Что ты сделала?

Он повторил этот вопрос много раз. Точнее, это был не вопрос, а констатация факта, произнесенная до крайности растерянным тоном.

Она в свою очередь поднялась, чтобы преградить ему дорогу. Что он себе вообразил: что она даст ему позвонить! Он принялся кричать, все громче и громче, орать на нее. Затем, поняв, что она не уступит, Франсуа схватил ее за руки… сжал… так сильно… и как у него еще недавно было столько силы, которую она даже в нем не подозревала. У него ужасно болела нога, Матильда это хорошо видела, так же как замечала, что у него трясется все тело, даже когда он не впадает в гнев. Она отбивалась, косясь на стол в поисках ножа на случай того, что ей понадобится защищаться.

Борьба их перепутанных рук… Прерывистое дыхание Франсуа, который уже начал уставать… Их крики, ее решимость…

Она оттолкнула его. Изо всех сил. Не раздумывая.

Франсуа мог бы просто потерять равновесие и ухватиться за стол… Но нет, она еще видела его тело, падающее навзничь, и беспорядочные движения рук, колотящих по воздуху.

Ужас на его лице. Падение на пол из утоптанной земли. А затем больше ничего.

Может быть, именно тогда у нее был ее первый провал в памяти, ее первая пустота?

Должно быть, так и было, так как мгновением позже — для нее было именно так — Франсуа больше не лежал на полу, а вытянулся на кушетке. Кто же его туда уложил, если не она?

Его лицо было искажено странной гримасой. Припадок? Франсуа дышал с трудом, был не в состоянии говорить, тело почти скрюченное, правая рука судорожно прижата к бедру. Затем ему с трудом удалось пробормотать ее имя.

«Не двигайся, лежи спокойно».

Его дыхание становилось все более и более прерывистым. Он отбросил голову назад, будто человек, безуспешно пытающийся держать лицо над водой.

«Надо вызвать „Скорую“… для Людовика… и для меня…»

Каждый произнесенный слог был для него мучением. Лицо его уродливо сморщилось, будто кожица переспелого фрукта.

Она сказала ему:

«Ничего этого бы не произошло, если бы ты тогда позаботился о Камилле». И снова взгляд Франсуа наполнился ужасом. Но за ним, казалось, сверкнула молния озарения: как будто он только что поставил на место последний кусочек мысленного пазла, что дало ему возможность наконец увидеть ситуацию в целом.

«Она ни в коем случае не должна была приходить в этот амфитеатр». Не поддавшись панике, Матильда поднялась в ванную комнату. Каким странным было спокойствие, внезапно охватившее ее; оно являло собой полную противоположность тому, что сейчас с ней происходило. Будто она внезапно оказалась в том мире, куда не долетают никакие эмоции.

Из аптечного шкафчика она взяла все, что попалось под руку. Бензодиазепины[34], содержащие опий анальгетики, шприц.

Она снова поднялась в гостиную. Людовик мог подождать: она позаботилась о том, чтобы подмешать ему достаточно снотворного, в то же время не подвергая опасности — в этом Интернет оказался наилучшим союзником. Матильда знала, что он придет в сознание лишь через несколько часов и что его пробуждение, без сомнения, будет тяжелым. Она лишь взглянула, чтобы убедиться, что он не слишком сильно ударился, упав на пол.

Франсуа все еще находился в лихорадочном возбуждении, гримасничая и корчась на кушетке. Несмотря на боль, он принялся отбиваться, когда она попыталась сделать ему укол.

Удушающий захват, ватка, смоченная спиртом, заставить вену выступить наружу…

— Успокойся, это для твоего же блага.

Что было тогда у него в голове? Его взгляд… просто сгусток паники. Или он мог решить, что она захотела избавиться от него?

Средства, содержащие морфий, действуют быстро — это она знала по опыту, но никогда не давала ему такой большой дозы. Прошло не так много времени, и Франсуа уже задремал, забылся в беспокойном полусне, что дало ей возможность выиграть время.

Она и сама не знала, откуда у нее взялись силы, чтобы все сделать. Спустить Людовика в погреб оказалось тяжелее, чем она думала. Его вес, его длинные громоздкие конечности… она чуть не уронила его с лестницы… Пятясь задом, ступеньку за ступенькой, удерживая у груди слишком тяжелое тело и таща его за собой…

К счастью, там решетка. Ниша, которая запирается на ключ. Без этой «прихоти» Франсуа — именно так она назвала его желание установить ее там — все это оказалось бы невозможно.

Матильде пришлось притащить туда матрас из пристройки. Позже надо будет убрать все из комнаты, сложить вещи Людовика и уничтожить все следы его пребывания…

Франсуа спал глубоким сном в нижнем этаже. Она сочла за лучшее проверить его дыхание и пульс. По прошествии времени доза морфина, которую она ему вколола, казалась ей совершенно неразумной.

Снова спустившись в погреб, она освободила Людовика от обмоченной одежды и медленно вымыла с помощью банной рукавички и таза теплой воды. Затем она снова одела его в чистое белье — то, которое погладила еще днем и которое было сложено в прачечной. То, которое Людовик намеревался забрать на следующий день перед отъездом.

Сидя в темном углу погреба, Матильда смотрела, как он спит. Ее кажущееся спокойствие начало давать трещины. Медленно.

По животу пробежали мурашки.

В ушах какой-то голос.

Голос, который говорил ей, что она переступила черту. Что отныне невозможно вернуть все назад.

4

Провал в памяти.

Еще один…

Снова вернувшись в реальность, Матильда обнаружила, что стоит в кухне у окна. Она не знала, что здесь делает.

На огне в кастрюле кипит белым ключом вода, поднимая целый столб пара. Рядом чашка, из которой торчит пакетик чая. Она часто отпивает глоток-другой, а потом ставит в сторону, чтобы чай остыл. Она повсюду находит чашки чая в доме, в самых неподходящих местах, как если бы кто-нибудь ради развлечения вздумал играть с ней злую шутку, чтобы разозлить и подвергнуть ее нервы тяжелому испытанию.

Она в кухне и в то же время чувствует, что что-то не так. Подняв глаза, она видит, как за окном, прямо у нее перед глазами тормозит красный грузовичок, а затем Ле Бри открывает кузов.

Сперва Матильда не поверила в реальность этого зрелища, которое наблюдала сквозь пузырчатое стекло. Она не понимала, как же возможно, что она ничего не слышала, как мог этот старый грузовичок затормозить и при этом не привлечь ее внимания.

Это было уже слишком. У нее совершенно не было сил, она не знала, что делать…

Машинально она гасит огонь. Вода уже льется через края кастрюли. В спешке Матильда нечаянно опрокидывает пустую чашку, которая переворачивается в воздухе, а затем разбивается об пол, разлетевшись на невероятное количество осколков.

Не было счастья, да несчастье помогло… Грохот разбившейся чашки вывел ее из летаргии. Она пересекает кухню, осколки похрустывают под ее подошвами.