Фол последней надежды - Юля Артеева

Отец Сорокина не выглядит как человек, который будет стучать в школу или родителям. Может, и стоило бы, конечно. Но он же нарколог, разве они не должны блюсти тайну клиента еще принципиальнее, чем юристы?

Он встретил нас прямо на пороге клиники, помог довести Арину до кабинета, сам ее осмотрел. Быстро опросил нас и так же скоро выпроводил за дверь. После вызвал медсестру и сам вышел, сказал нам ждать. Чем мы старательно и занимаемся уже, кажется, сто часов. Хотя на самом деле, конечно, всего сорок минут.

Я задумчиво перебираю Гелины волнистые пряди. Говорю:

— Ты сегодня волосы иначе уложила?

— Да, Аринка помогала. Правда, в начале вечера они выглядели лучше, — тут Геля невесело усмехается, — как и мы.

— Тебе идет. Зачем раньше выпрямляла?

Она пожимает плечами:

— Думала, так лучше.

Геля вздыхает, снова вертит в руках шоколадку, перебирая пальцами шуршащую обертку. А потом добавляет:

— У всех твоих девушек были прямые.

— И что?

Смотрю на Субботу в искреннем недоумении. При чем тут мои бывшие? В голове что-то ворочается, но поймать мысль я не успеваю. Из-за угла появляется Адам Григорьевич. Рослый, крупный, в медицинской форме с голубым камуфляжным принтом, он выглядит скорее как актер или спортсмен, точно не врач. Не глядя на нас, он заходит в палату к Арине.

Геля резко выпрямляется и замирает. От автомата с кофе к нам подтягиваются Богдан с Димой. Вчетвером мы таращимся на дверь, как будто это может чем-то помочь.

Я делаю глоток кофе и грызу бортик стакана. И то и другое на вкус отвратительно. Вытягиваю вперед левую ногу, которая неприятно ноет. Сегодня было немного не до того, чтобы ее беречь.

Когда дверь открывается, мы синхронно поднимаемся и выстраиваемся в шеренгу, как школьники на линейке. Адам Григорьевич упирается в противоположную стену лопатками и смотрит на нас цепким взглядом. Как будто щупает. Потом вздыхает и говорит:

— В порядке ваша девочка. Под капельницей полежала, готова ехать домой. Десять минут отдохнет, и можете забирать.

Я облегченно выдыхаю и роняю голову на грудь. Нервная дрожь морозцем прокатывается по телу. Я и не понимал, насколько был напряжен все это время. Смотрю на Гелю, и наконец вижу, как в ее глаза возвращается жизнь.

— Давайте еще раз, — прерывает серию наших эмоциональных выдохов Сорокин, — она принимала не по своей воле?

Ангелина отчаянно мотает головой и тараторит:

— Нет! Нам знакомый принес. То есть мы не знали его. И это вообще мой коктейль должен был быть. Арина случайно выпила.

В конце фразы ее голос срывается, и я крепко прижимаю Субботину к своему боку.

Адам Григорьевич устало растирает лицо, сжимает переносицу двумя пальцами, жмурится. Убрав руку и проморгавшись, он говорит:

— Знаете, я подросткам не доверяю. Но верю своему сыну, а он за вас поручился.

— Спасибо, — говорит Богдан тихо.

— Девочка худенькая, еще меньше, чем ты, — кивает Сорокин на Гелю, — коктейль замешивал какой-то долбоящер, дозировку плохо рассчитал. Поэтому хорошо, что промыли желудок и сюда приехали. Домой отвезете, пусть спать ложится сразу.

— Хорошо.

— Я хочу, чтобы вы запомнили, никогда нельзя брать напитки из чужих рук. Никогда. Я знаю, о чем говорю. Я много таких девочек видел в гораздо худшем состоянии и при худших раскладах. Поэтому делайте долбанные выводы.

Адам Григорьевич обводит нас указательным пальцем. Никто отвечать не решается, даже кивнуть ему как-то страшно, но я все же клюю носом воздух.

Складывая руки на груди, он продолжает:

— И еще кое-что. Вы можете написать заявление в полицию. Я должен рекомендовать вам это сделать, но должен и предупредить — скорее всего, выхлопа не будет. И пусть она будет готова к тому, что нужно будет пройти и неприятные процедуры, и неприятные разговоры. Это тоже надо понимать. Если есть видео, свидетели, все привлекайте, может его хоть на учет поставят.

— А если ничего нет?

— Тогда я надеюсь, что этого долбана хотя бы жизнь накажет. Такие, если не наказать, не понимают нихрена.

Я смотрю на него, а мне дышится с трудом, как будто грудь плитой придавило. А если бы это Геля была? Эта мысль покоя не дает. Это ведь просто случайность, что не она сейчас под капельницей лежала. А мы даже сделать ничего не можем?

— Спасибо вам большое, — говорит Тарас.

— Все, идите с глаз моих. Если я хоть одного из вас тут еще раз увижу, разговор будет другой. У сына спрошу, и если встрянете хоть разочек, ждите меня на пороге. Это ясно?

Дождавшись наших кивков и полностью проигнорировав благодарности, он уходит.

— Вот это мужик, — тянет Тарас.

Я хмыкаю, но не согласиться не могу. Отец у Виталика Сорокина просто мировой. Маскулинность, сдержанные ругательства и профдеформация. Ну что за гремучая смесь?

— Теперь понятно, почему Виталя…ну, такой, — говорит Геля, улыбаясь.

Не успевая подумать, я уточняю:

— Какой? Нравится тебе?

— Вань.

— Что?

— Гром, нервяк отпустил, ревнивца включил?

— Богдан, ухмылочку убери, ты сам, я смотрю, расслабился.

— Заткнитесь, а? — Тарас морщится и делает шаг, чтобы встать между нами. — Все на нервах, не нагнетайте.

— Подумайте лучше о том, куда мы поедем, — говорит Геля хмуро.

Я говорю:

— Я родакам сказал, что у Тараса до утра.

— И я у Тараса до утра, — улыбается Богдан.

— Я с Аринкиного телефона ее маме написала, что она у меня ночует, — говорит Геля растерянно, — а я тогда где?

— Я папе сказал, что мы вместе.

— Спасибо, Бо. Но ехать нам, получается, некуда?

Мы все поворачиваемся к Диме, и он выставляет вперед ладони:

— Сори, ребят, я к Лехе, а он с девушкой живет. Так что не вариант.

Я опускаю руку и сжимаю Гелины пальчики. Они холодные. Наверное, от стресса, потому что она до сих пор в моей куртке. Картина эта на самом деле так цепляет, что я ненадолго подвисаю, разглядывая ее. Останавливаюсь взглядом на подоле платья, который складками лежит над острыми коленками, когда Субботин тяжело кладет ладонь мне на плечо.

Я готовлюсь к претензии, но он спрашивает:

— Есть идеи?

Я машинально накрываю свободной рукой поясную сумку, которая застегнута у меня через плечо. Идея на самом деле есть. Может быть, не самая классная, но у нас, вроде бы, других нет. И я киваю.

Говорю:

— У меня есть ключи от одной квартиры. Но этот человек мне доверяет, и я не хочу его подвести.

Глава 51

Когда медсестра разрешает, мы забираем Арину. Она выглядит сильно подавленной, но хотя бы живой и трезвой. Щеки порозовели, а глаза, которые она