Репетиция Апокалипсиса - Сергей Козлов

— Вы верите во всю эту ахинею? — искренне удивился Садальский, и по его лицу скользнули хоть какие-то эмоции.

Никонов помолчал, зачем-то пожал плечами, затем демонстративно сплюнул на пол, как будто ответить ему мешало что-то неприятное и грязное во рту, затем сказал:

— Верю.

Садальский разочарованно развёл руками.

— Жаль, такой человек, как вы, мог бы стать министром обороны или начальником разведки. Я всегда восхищался такими людьми. Нисколько не лукавлю.

— Ещё бы, — согласился Олег, — мы, так или иначе, умирали за интересы таких, как вы.

— Не без этого, — даже улыбнулся от откровенности Леонид Яковлевич. — А этот горец тоже с пластидом? Он тоже готов умереть? — Леонид Яковлевич снова глянул в бумаги перед собой. — Тимур Низамиевич Казиев… Состоял в бандформированиях… амнистирован… Как-то вы, Олег Николаевич, на одной полке с Тимуром Низамиевичем не смотритесь. Сколько кровушки ваши бойцы пролили, сражаясь с такими, как он? Вы в Сибири-то как, отсидеться хотели?

По лицу Тимура заходили желваки, верхняя губа дёргалась, он вот-вот готов был вскочить и броситься на Садальского. Никонов был спокоен.

— А виски ещё можно? — попросил вдруг Макар. — Грамм двести, как и в первый раз.

Фраза Макара сделала обстановку окончательно нелепой, но и разрядила её.

— Виски, — сказал Леонид Яковлевич, и длинноногая лань снова появилась из подсобки с подносом.

— Ой, спасибо, — склонился перед ней Макар, и тут же приложился к бокалу.

Пил, громко глотая, отчего Никонов даже поморщился, представив себе второй бокал крепкого напитка без закуски и такими дозами.

— С бесом намедни пил, теперь вот с антихристом, — широко улыбнулся Макар, поставив на стол пустой бокал.

— Я бы хотел побеседовать с доктором, — не обращая внимания на юродство Макара, сказал Никонову Садальский.

— Я ему передам. Если только он сам захочет.

— Более не задерживаю, — Леонид Яковлевич тут же демонстративно переключился на другие дела, опять склонившись над бумагами.

Никонов поднялся, следом за ним Тимур. Макар встал последним и, ёрничая, посетовал:

— А третью, по старому русскому обычаю, не поднесли.

Леонид Яковлевич оторвал-таки взгляд от бумаг.

— Может, вам бутылку с собой дать?

— Не откажусь.

Садальский щёлкнул пальцами, и девушка выплыла с непочатой бутылкой «Деварс».

— Ещё что-нибудь?

— Проводите нас до машины, — сказал Никонов тоном, не терпящим возражений.

Садальский дёрнул губами. Это была единственная мимика, которую он позволил себе на протяжении всего разговора.

— Вас не тронут, я обещаю.

— И всё же…

2

— Нет, ну как вот вас, китайцев, стало так много, вы что, сексом любите заниматься?

— А вы нет?

Эньлай пытался смотреть в окно и следить за улицей, но хромой мужичонка с прооперированной грыжей донимал его досужими разговорами. Серый день на улице сгущался в сумрак всё так же, без какого-либо видимого или ощутимого движения воздуха и света, точно загустевал, как коллоидная масса. Сложно было пробиваться взглядом к больничному чугунному забору, к деревьям в парке, которые больше походили на декорации в киношном павильоне.

— Нет, ну мы тоже, что называется, не прочь. Но вы-то — больше миллиарда настругали. Я вот работал в Восточной Сибири, дороги строил, потом наша компания разорилась, потому что пришли китайские компании и стали один тендер за другим выигрывать. Вишь ли, у них дешевле. Так мы и разорились.

— Разорились вы потому, что начальство ваше, скорее всего, воровало, а потому цену заламывало.

— Не без этого. Но всё же, можно же и своим… как это называется? А! Протекционизм устраивать.

— Кто мешал? Те же продажные чиновники, которые от китайских компаний брали откаты, — Лю испытывал от этого разговора раздражение. Как будто он виноват в том, что китайцы докатились до Урала, подминая под себя бизнес и заброшенные сельскохозяйственные территории.

— Да ты не обижайся. Я китайцев люблю за трудолюбие. Культура опять же древняя. Ты вот в Китае — чем занимался?

— Я русский китаец, — в который раз повторил Эньлай.

— Вот как. Ну да. Но вы всё равно молодцы. Все стали чипы вшивать, а ваши сказали: пошли вы, не будем мы миллиард народу чипизировать. И армии двинули. Ма-лад-цы! Уважаю! Я-то, ещё когда нанотехнологии начали, говорил, что это специально — чтобы чипы эти сделать. И ведь что думали — младенцам их вшивать. И спутники эти — Глонасс да Джипиэрэс — всё ведь в одну схему укладывалось. За каждым свой небесный глаз. А ведь хитро придумали, реклама какая: вшейте чип, и никто никогда не украдёт у вас ваши деньги! Вас везде найдут и везде к вам придут на помощь. Лихо придумали. Дураки-то наши побежали чипы вставить. Первые-то, помню, гноились — у кого на лбу, у кого на руке. Ни хрена! Даже это сделать толком не могут. Я вот так думаю, что у нас план Конца Света сорвался, потому что русское разгильдяйство ему помешало. Где тут чипы вшивать, если полгорода бухает, а половина в потолок плюёт от тоски и безысходности.

— Хорошая мысль, — уловил Лю. — Я бы и не подумал, что Россию не удалось поголовно чипизировать из-за природного разгильдяйства.

— О! А говоришь, русский китаец. Значит, духом ещё не проникся! Нас так Сам Господь Бог берёг. Через разгильдяйство и авось. А то бы мы, как пунктуальные и щепетильные немцы, все бы в очередь выстроились. Где там! Нам приказали, нас убеждали — а нам плевать! Потому как власть себя за последние сто лет со всех сторон скомпрометировала.

— Русские тоже трудолюбивые. У меня жена — труженица. Я столько на ногах не могу, сколько она.

— О, а это другой разговор! Русские бабы, они во всём мире в цене. Потому что их Сама Богородица любит. Всякие, конечно, есть, но в основном — нет лучшей жены и лучшей матери.

— Да, — коротко согласился Эньлай, и слёзы вместе с образом Наташи подступили к глазам.

— Бабы-то наши и сказали всем правительствам мировым: не дадим младенцев чипизировать! Задницы себе чипизируйте, чтоб со спутников было видно, чем вы гадите! Молодцы бабы…

— Женщины, — поправил Эньлай.

— Ну, женщины.

Между тем в парке под окном Лю увидел, как с крыльца больницы сбежал Серёжа. Похоже, мальчик просто вышел погулять.

— Э-э-э… — отмахнулся от беседы Эньлай, — сказали же, не выходить никому.

Мужичок тоже выглянул в открытое окно вместе с Лю.

— Кто малыша не уследил?! — крикнул он начальственным тоном в пустой коридор, но никто, кажется, не услышал.

И тут с задней стороны двора, оттуда, где тёмными коробами стояли хозяйственные блоки, морг и мусорница, рванулись в сторону Серёжи несколько быстрых теней. Эньлай в сумраке не сразу понял, что это свора собак. Понял, когда услышал лай и рычанье. Не прошло и минуты, как они плотным двойным кольцом окружили мальчика и, рыча, стали подбираться всё ближе и ближе.

— Господи! — крикнул Эньлай, взобрался на подоконник, но посчитал, что если сломает себе ноги, то не сможет помочь Серёже, спрыгнул обратно и помчался по коридору к выходу. «Успеть, успеть, успеть!..» — мысль-слово — вслух или в сознании — неважно. Затвор автомата передёрнул на ходу.

Но когда он выбежал во двор, там уже был Пантелей. Он и Серёжа гладили по голове огромного чёрного пса, который, скорее всего, был вожаком. Пёс поскуливал, как щенок, и радостно вертел хвостом.

— А ещё печенюшка есть? Я ему ещё дам.

— Есть, одна ещё. Другие тоже просить будут.

Ватные ноги Эньлая подкосились, и он буквально шлёпнулся на крыльцо.

— Господи, не углядела! — с воплем выскочила на крыльцо Галина Петровна, а за ней и Даша.

Пантелей, Серёжа и два десятка собачьих голов с удивлением повернулись в их сторону.

— Баба Галя, собачек покормить надо, — сказал Серёжа. — У нас что-нибудь есть на кухне?

— Господи, Боже мой… — села рядом с Эньлаем Галина Петровна, держась за сердце.

— Надо их прогнать, — наконец-то пришёл в себя Эньлай, — они на людей напасть могут.

— На хороших — не нападут, — сказал Пантелей и потрепал за ушами вожака. — А покормить их действительно надо, всё ж таки твари Божии.

— Между прочим, собачье мясо вкусное, — заявил тот самый мужичок, что донимал Лю разговорами, свесившись из окна. — А вообще я читал в пророчествах, что из лесов придут дикие звери, чтобы пожирать трупы на улицах городов, и люди будут пожирать друг друга.

— Пожирать? — удивлённо переспросил Серёжа.

— Слышь! — крикнул, не поворачивая головы, Эньлай. — Окно закрой, пожалуйста, и больше не высовывайся!

— А я что… я ничего… я ж по делу… — мужичок, похоже, сообразил, что напугал ребёнка, и послушно закрыл окно.

Глядя, как Серёжа тискает посеревшую от грязи болонку, Эньлай с грустью вспомнил, что Ваня и Вася просили завести собаку. Сначала просили чау-чау, потом шарпея, потом золотистого ретривера. А он всё находил предлоги, чтобы отказать. «Если бы завёл собаку, где бы она сейчас была — с ними или со мной?» — озадачился Лю, но всё же пожалел, что собаку детям не разрешил.