Зимний дворец. Люди и стены. История императорской резиденции. 1762-1917 - Игорь Зимин

Говоря о восстановлении интерьеров дворца, следует иметь в виду, что на многие принимаемые решения оказывал давление такой мощнейший фактор, как время. Царь публично обозначил сроки ввода дворца в строй, поэтому архитекторам постоянно приходилось изыскивать решения, которые позволяли бы решать множество возникающих задач в кратчайшие сроки. Кроме этого, восстановление дворца обходилось в колоссальные суммы, поэтому в ходе работ использовались «бюджетные варианты»: вместо натурального мрамора использовался искусственный мрамор или алебастр, вместо бронзовых люстр подвешивали покрытые позолотой люстры, сделанные из папье-маше, золотили цинковые светильники.

С другой стороны, эти работы выполнялись так тщательно, что невозможно было определить, по какому материалу наносилась позолота – по резному дереву, по бронзе или по папье-маше. То есть непременным требованием для применения подобных удешевляющих и ускоряющих технологий являлось требование непременного сохранения достойного внешнего вида интерьеров, «по образцу прошлых лет».

Сырость дворца при ведении отделочных работ представляла очень серьезную проблему. Решая ее, прибегали к строительным методикам, вводимым буквально «с колес». В этом была доля риска, на который сознательно шли члены Комиссии, прекрасно понимая, что произойдет в случае неудачи. Упомянем в числе таких решений возведение пустотелых колонн, в которых циркулировал воздух, просушивая их. Или устройство в колоннах небольшого пространства между кирпичной основой и мраморной обшивкой.

Конечно, имелось в виду, что потом, по окончании строительства Зимнего дворца, постепенно, уже без спешки, произойдут необходимые замены. Но, как известно, «потом» бывает очень редко, и то, что делалось «по временной схеме», осталось навсегда. И существует по сей день. Хотя в 1840-х гг. цинковые светильники заменили на стандартные бронзовые. В апреле 1838 г. Николай I распорядился «во всех комнатах, где будут ковры, делать паркеты простые из дубового дерева»[318]. Со временем на парадном втором этаже дубовые паркеты заменили причудливыми наборными, штучными. На третьем же этаже во многих комнатах этот дубовый паркет так и остался.

Вместе с тем проектировщики и строители стремились выполнить работы с максимальным качеством. Ради этого они пытались изменить схему технологических решений, вполне оправдывавших себя. Например, в 1839 г. рассматривался проект по изготовлению и установке наружных рам из лиственницы. До этого имелась устоявшаяся производственная схема: внутренние рамы делали из сосны, а наружные – из дуба. Мотивировалась предполагавшаяся замена тем, что лиственница будет более устойчива к петербургскому климату. Отметим, лиственница тогда являлась «стратегическим материалом» и использовалась только для строительства кораблей.

От этого проекта отказались, поскольку было невозможно в отпущенные короткие сроки собрать столько необходимого дефицитного материала. Хотя архитекторы в поисках лиственницы пытались «ограбить» склады Адмиралтейства. Но там не нашлось необходимых запасов, и схему рам оставили прежней[319].

Обязательной частью реставрируемых интерьеров стали зеркала. Часть зеркал сумели вынести из дворца во время пожара. В ходе восстановления часть спасенных зеркал вернули на привычные места. Но большая часть зеркал вновь заказывалась на императорском Стеклянном заводе или выписывалась из Франции. В архивных делах сохранился реестр зеркал, устанавливаемых во всех помещениях на императорских половинах. Львиная их доля, конечно, устанавливалась на половине Александры Федоровны. Например, в Зимнем садике на половине императрицы поставили три зеркала, одно «во всю стену» и два «в глубине». Как известно, в дворцовых анфиладах зеркала расширяли пространство буквально до бесконечности. В ванной Александры Федоровны поставили пять зеркал: одно «в стене» и «три в стенах и одно в дверях»[320].

При восстановлении гостиных императрицы требовалось огромное количество шелковых тканей, которые заказывались по имеющимся образцам. Примечательно, что все заказы разместили среди отечественных производителей. Для Золотой гостиной шелк – вишневый с лебедями – заказали московскому фабриканту Кондрашеву (178 аршин и 11 вершков). Эта ткань должна была пойти в том числе и на драпировку четырех окон и мебели. Этому же фабриканту заказали малиновый шелк для Малиновой гостиной. Шелк шел на стены и драпировку двух окон. Белый шелк с розовыми цветами для Розовой гостиной (на стены, драпировку окон и мебель) заказали московскому фабриканту Колокольникову. Он же поставил желтый шелк с малиновыми цветами «для Гостиной Государя Императора»[321].

В восстанавливаемых интерьерах старались максимально полно использовать спасенные во время пожара вещи. Как правило, их возвращали на свои места. Однако после пожара часть помещений перепрофилировали. Например, половину императрицы Марии Федоровны превратили во Вторую запасную половину, отделанную совершенно новыми вещами. Поэтому, по распоряжению царя, спасенные «из бывшей тронной комнаты» императрицы Марии Федоровны четыре серебряных стола использовали в зале Петра I, установив два стола «в простенках»[322]. Там они стоят и сегодня.

Николай I на своей половине также старался вернуть на свои места давно привычные вещи, спасенные во время пожара. Поэтому в октябре 1839 г. «Государь Император высочайше повелеть соизволил: поместить в комнаты Его Величества в Зимнем Дворце ширмы с панорамическими видами, находящиеся в заведовании Секретаря Ея Императорского Величества»[323].

Поскольку время было дорого, то множество самых разных вещей выписывали из-за границы. Периодически возникали проблемы с таможней, поскольку ряд предметов доставлялся россыпью, и посчитать их было делом трудным, а самое главное – долгим. Все эти проблемы моментально решались «на Высочайшем уровне». Например, так были решены проблемы «на пропуск богемского хрусталя для люстр», «на пропуск из Парижа бронзовых украшений для драпировки окошек Зимнего Дворца». Кстати говоря, оконные приборы для каждой из парадных комнат подбирались индивидуально.

Николай I, как и его окружение, прекрасно осознавал значение ввода в строй Зимнего дворца. Причем ввода в строй в обозначенные самим царем сроки. Поэтому совершенно оправданно и справедливо, что Пасха 1839 г. стала двойным и очень значимым праздником. Праздником для царской семьи, по сути, входившей в новый Дом. Для придворных, обретавших привычный мир в «старых – новых» стенах. Для многочисленного чиновного люда, организовывавшего и контролировавшего процесс восстановления Зимнего дворца, увязывавшего и состыковывавшего многочисленные технологические цепочки. Для тысяч рабочих, полтора года трудившихся в залах дворца. Для инженеров, рассчитывавших и прокладывавших многочисленные инженерные коммуникации дворца. Для архитекторов, разрабатывавших и воплощавших оригинальные интерьерные решения.

Всех их собрали на Пасху в стенах возрожденного Зимнего дворца. Для участия в празднике пригласительные повестки разослали почти трем тысячам лиц (2982 приглашений). Кроме того, младших архитекторов, чиновников строительной комиссии и «главных мастеровых всех частей» пригласили без повесток.

26 марта 1839 г., «в день высокоторжественного праздника Святой Пасхи», придворных собрали в уцелевшем здании Малого Эрмитажа. Все приглашенные выстроились по формату Большого выхода. Затем вся процессия прошла вслед за императорской фамилией по залам Зимнего дворца.

Для тех, кто видел страшный пожар и обугленные стены Зимнего дворца, этот проход по возрожденным величественным парадным залам стал настоящим потрясением. Один из современников вспоминал: «Ночное шествие царственной семьи, в сопровождении блестящего двора, многочисленного духовенства с крестами и святою водою и огромного хора певчих по этим сияющим палатам, так недавно еще представлявшим одни обгорелые развалины, было в высшей степени величественно и поразительно. Запустение и пепел сменились ликующею жизнию; пожиравшее пламя – огнями радости! В Белой зале процессия продвигалась между двумя длинными рядами главных мастеровых, участвовавших в возобновлении дворца – большею частью русских мужичков с бородами и кафтанами. Многие, кланяясь почти до земли, плакали. Государь казался чрезвычайно довольным и веселым»[324].

По окончании шествия и церковной службы начался последний акт праздника – разговение. Как отмечали современники, это был единственный случай в истории Зимнего дворца, когда представители всех сословий, в том числе приглашенные купцы 1-й и 2-й гильдий, разговлялись в Зимнем дворце: «Все разделяли грусть о пожаре дворца: Государю угодно было, чтобы все разделяли радость и радость об успешном и быстром его возобновлении»[325].