ЭХО. Предания, сказания, легенды, сказки - Владимир Муравьев

Кукушка

Вот что было.

Жила на земле бедная женщина. Было у нее четверо детей.

Не слушались дети матери. Бегали, играли на снегу с утра до вечера.

Вернутся к себе в чум — целые сугробы снега на пимах натащат, а мать — убирай.

Одежу промочат, а мать — суши.

Трудно было матери.

Вот один раз летом ловила мать рыбу на реке. Тяжело ей было, а дети ей не помогали. От жизни такой, от работы тяжелой заболела мать. Лежит она в чуме, детей зовет, просит:

— Детки, воды мне дайте. Пересохло у меня горло. Принесите мне водички.

Не один, не два раза просила мать. Не идут дети за водой.

Старший говорит:

— Я без пимов.

Другой говорит:

— Я без шапки.

Третий говорит:

— Я без одежи.

А четвертый и совсем не отвечает.

Сказала тогда мать:

— Близко от нас река, и без одежи можно за водой сходить. Пересохло у меня во рту. Пить хочу!

Засмеялись дети, из чума выбежали. Долго играли, в чум к матери не заглядывали.

Наконец захотелось старшему есть — заглянул в чум. Смотрит он, а мать посреди чума стоит. Стоит и малицу[18] надевает.

И вдруг малица перьями покрылась.

Берет мать доску, на которой шкуры скоблят, и доска та хвостом птичьим становится.

Наперсток железный клювом стал.

Вместо рук крылья выросли.

Обернулась мать птицей и вылетела из чума.

Закричал старший сын:

— Братья, смотрите, смотрите, улетает наша мать птицей!

Тут побежали дети за матерью, кричат ей:

— Мама, мы тебе водички принесли!

Отвечает им мать:

— Ку-ку, ку-ку! Поздно, поздно. Теперь озерные воды передо мной. К вольным водам лечу я.

Бегут дети за матерью, зовут ее, ковшик с водой ей протягивают.

Меньшой сынок кричит:

— Мама, мама! Вернись домой! Водички на! Попей, мама!

Отвечает мать издали:

— Ку-ку, ку-ку, ку-ку! Поздно, сынок, не вернусь я.

Так бежали за матерью дети много дней и ночей — по камням, по болотам, по кочкам.

Ноги себе в кровь изранили. Где пробегут, там красный след останется.

Не вернулась мать-кукушка.

И с тех пор не вьет себе кукушка гнезда, не растит сама своих детей.

А по тундре с той поры красный мох стелется.

Рогатый князь Тукан-мари (Вл. Муравьев)

Верстах в двух от реки Виче, там, где сейчас на старой гари растет дремучий лес, в давние времена стоял большой крепкий дом, окруженный многочисленными сараями и амбарами. Жил в этом доме богатый и жадный мужик-коштан[19] по имени Поктемыр.

Разными обманами и хитростями кусок за куском, поле за полем Поктемыр прибрал к рукам всю годную под пашню землю в округе.

Окрестные мужики и сами не заметили, как остались без земли.

Пошли они к Поктемыру и сказали:

— Совсем ты нас обездолил, Поктемыр. Неправдой владеешь ты нашей землей, верни нам наши поля.

Усмехнулся Поктемыр:

— Забудьте про то, что земля была вашей. Теперь она моя и всегда будет моей. А если у вас нет хлеба и вы голодаете, так уж и быть — выручу, дам зерна взаймы. Но осенью, с урожая, за каждую меру вернете две.

Вконец разорил Поктемыр мужиков: все перешло к нему в амбары — и мужицкий хлеб с полей, и добытый на охоте мех, и собранный по лесам сладкий мед диких пчел. Нечего стало есть мужикам, нечем платить дань тархану[20].

Тархан требует дань, а мужики жалуются:

— Нет у нас ничего, все Поктемыр отобрал: и землю, и добро. Нечего нам есть, нечем платить дань.

Разгневался тархан:

— Завтра я сам приеду и прикажу Поктемыру вернуть вам все ваши земли.

Но не хотел Поктемыр возвращать мужикам землю и придумал хитрость. Ночью вырыл он на четырех углах своих обширных владений четыре ямы величиной с хороший погреб. В ямы посадил четырех своих взрослых сыновей и каждому наказал:

— Когда будет кто спрашивать, чья эта земля, ты отвечай: «Эта земля Поктемыра».

Потом Поктемыр закрыл ямы дерном так, чтобы их не было заметно, и вернулся в дом.

Наутро приехал тархан.

— Ты почему отобрал поля у мужиков, и поэтому они не могут платить мне дань? — грозно спросил тархан Поктемыра.

— Не отбирал я землю у них, — ответил Поктемыр. — Она мне дана богом. Если не веришь, спроси у самой земли.

Пошли все на поля и остановились возле опушки леса.

— Чья эта земля? — спросил тархан.

А из-под земли послышался голос:

— Эта земля Поктемыра.

Удивился тархан, испугались мужики. Пошли дальше.

На втором поле опять тархан спросил:

— Чья эта земля?

А из-под земли слышится ответ:

— Поктемыра.

И в третий, и в четвертый раз на вопрос тархана земля ответила:

— Поктемыра… Поктемыра…

Перепугались мужики, отступились от своих жалоб. Так вся земля и осталась во владении хитрого коштана.

На радостях Поктемыр зазвал тархана к себе, угостил на славу хмельной брагой, мясом, блинами.

Но не знал Поктемыр, какое горе уже ступило на порог его дома!

День и ночь и еще день пировали тархан с Поктемыром. А как уехал тархан, пошел Поктемыр выпустить из ям сыновей.

Пришел он на опушку и весело сказал:

— Радуйся, сын, осталось нашим это поле. Когда я умру, оставлю его тебе в наследство.

А в ответ — ни звука.

— Эй, сын! — закричал Поктемыр и припал ухом к земле. — Отзовись!

Но молчала земля. Молчал сын.

Разбросал коштан дерн и заглянул вниз: сын лежал мертвый — он задохнулся, сидя в яме.

Поктемыр бросился на другое поле. Открыл яму и увидел, что второй его сын тоже мертв. Задохнулись и третий, и четвертый…

Так погибли сыновья Поктемыра.

Обратилась у Поктемыра радостная удача в горькую печаль.

Тайком ото всех, не на кладбище, а в частом осиннике, похоронил в ненастное утро Поктемыр сыновей.

В большой печали возвращался Поктемыр с тайных похорон. Он брел, низко склонив голову и спотыкаясь о пни и корни.

Вдруг впереди, в кустах, сверкнула огненная полоса. Изгибаясь, словно змея, она ползла к Поктемыру.

— Вувер — злой дух! — в ужасе прошептал Поктемыр.

Он хотел бежать, но от страха отнялись ноги; хотел прочесть заклинание, да память отшибло.

Вувер выполз на дорогу, изогнулся кольцом, ударился о землю под дубом и превратился в человека в красном кафтане, в красной шапке и в красных сапогах.

— Да это ты, Поктемыр, а я принял тебя за честного человека! — рассмеялся вувер, и его гулкий смех разнесся по всему лесу.

Поктемыр поднял голову, поглядел на вувера и узнал в нем разбойника Яксая, которого мужики за его злодеяния лет десять назад убили и бросили в болото.

— Это ты, Яксай?

— Я.

— Тебя же мужики убили!

— Убить убили, а зла не избыли. Я вувером стал, чтобы мужикам творить зло.

— Значит, по твоей милости мужики обнищали, с голоду пухнут, от злых болезней мрут?

— Нет, Поктемыр, то не мое дело, — ответил Яксай. — Это ты за десять лет столько зла принес мужикам, сколько мне за двадцать не сотворить. За это отблагодарю я тебя, чем ты только захочешь.

Совсем приободрился Поктемыр:

— Оживи моих сыновей!

— Ты сам убил своих сыновей, поэтому для тебя я не могу их оживить. Проси еще чего-нибудь. Проси золота, серебра…

— Я и так богат. Думал, помру — оставлю богатство сыновьям. А теперь для кого копить? Помру — все чужим достанется.

Тяжело вздохнул Поктемыр. Как только подумал он, что его богатство уйдет в чужие руки, почернел от тоски.

— Ладно, — сказал вувер Яксай, — я не могу оживить твоих сыновей, зато могу дать вечную жизнь тебе. Будешь сам беречь свои богатства и приумножать их. Все золото, какое есть в марийском крае, соберешь в свои амбары, если только исполнишь одно условие.

Загорелись у Поктемыра его жадные глаза, и он сказал:

— Все исполню, что повелишь!

— Ты будешь богат и силен до тех пор, пока твое сердце не будет знать жалости к людям, пока тебя не тронут людские слезы, а видя страдания, ты будешь веселиться. Но если пощадишь когда-нибудь или старого старика, или малого ребенка, все твое богатство и вся твоя сила развеются в прах.

Усмехнулся Поктемыр: легкое условие ставил ему Яксай. Уже почти полвека прожил Поктемыр, но ни разу еще не было в его сердце жалости к людям, ни разу не тронули его слезы бедных вдов и крик голодных младенцев, никому не простил он даже медной копейки.

— Поначалу даю тебе, Поктемыр, жизни сто лет, — продолжал вувер. — Сто лет будешь бездолить людей, богатства копить. А через сто лет, если сердце твое останется таким же жестоким и беспощадным, открою тебе тайну вечной жизни. Прощай и помни наш уговор. А чтобы крепче помнил, даю тебе памятку, которую ни выбросить, ни потерять. Через сто лет приходи снова к этому дубу.