Новгород и Ганза - Елена Рыбина

В переписке ганзейские города нередко извещают друг друга о прибытии договоров, указывая на подлинность оригиналов и на факт их последующего перевода. Например, письмо 1417 года от магистрата города Дерпта городу Ревелю сообщает о приезде новгородских послов с двумя грамотами, одна из которых заверена печатью архиепископа Новгородского (den enen under des ertzebisscopes ingesegele «одна за печатью архиепископа»), а другая — городской печатью Новгорода Великого (den anderen under Grote Nougarden ingesegele «другая — за печатью Новгорода Великого»). Это указание, несомненно, означает, что привезены оригинальные русские новгородские грамоты, заверенные печатями, причем только в русскоязычном варианте, так как содержание этих грамот приводится в письме по-нижненемецки после традиционной вводной фразы: «в немецком переводе гласящие от слова до слова как здесь ниже писано» (по-нижненемецки: up Dusch utgetolket ludende van worde to worden, alse hiir na steid gescreven). В том же 1417 году совет Дерпта сообщает совету Ревеля о тех же новгородских грамотах в другом письме, в котором повторяются те же фразы, а в конце еще раз указывается, что для города Риги с них были сделаны немецкие переводы: «Эти вышеописанные русские грамоты, переведенные на немецкий, мы отослали в Ригу» (Desse vorgescrevene Russche breve, utgetolket in Dusch, hebben wi… na gesant tor Rige). Иногда с переводом возникали сложности, как в 1415 г., когда произошел казус, описанный в грамоте-письме из Дерпта в Ревель. В Дерпте не оказалось переводчика, знающего русский язык, и город обращается к магистрату Ревеля с просьбой, в том случае, если Ревель располагает русскоязычным писцом, перевести грамоту и отослать ее дальше по назначению.

С посольствами немецких городов в Новгород посылались собственные переводчики, что видно как из многочисленных упоминаний в посольских отчетах (в грамоте 1436 г.: Hermen unse tolk «Герман, наш толмач»), так и из последующих финансовых отчетов. Например, отчет юрьевского посла Томаса Шрове (Thomas Schroue) в Москву в 1494 году упоминает среди расходов и жалованье переводчику: Den tolcke gegeven vor 18 weken Ion 131/2 марок, то есть «толмачу выдано за 18 недель жалованья 13 с половиной марок», что в полтора раза больше, чем заплачено за то же время слуге.

Многочисленные письма также переводились силами ганзейской стороны: исходящие из Новгорода — на нижненемецкий язык, проекты ганзейских писем Новгороду — на древнерусский. В письме 1421 г. рассказывается о тяжелых событиях, связанных с пленением немецких купцов в Новгороде и гибелью ганзейского гонца от рук новгородцев. Он был перехвачен новгородцами с письмами купцов на волю, которые новгородцы заставили его перевести (de breve worden den Nouwarders utgetolket, то есть «письма были по требованию новгородцев переведены») и прочитать им перевод вслух. Автор письма был свидетелем этого прочтения в суде: «мы же слушали, как переведенное письмо (Е. С: т.е. перевод письма) зачитывалось в суде» (jodoch so horde wi den utgetolkeden bref lesen in deme dinge). Надо сказать, что чтение переведенной грамоты вслух было обычной формой ее вручения и доведения ее содержания до сведения адресата. Таким же обычным было и зачитывание ответа. О таком эпизоде рассказывает письмо ганзейской общины Новгорода в Дерпт: они описывают сцену ответа на послание, привезенное посольством Ивана Эппеншеде в 1409 году: «На послание был дан ответ в епископском подворье (в епископских палатах) где его (ответ) зачитали в нашем присутствии».

Не только ганзейские инстанции, но и канцелярии Ливонского ордена в своих сношениях с Новгородом должны были сами обеспечивать перевод документов. Письмо магистра Ливонского ордена Вальтера фон Плеттенберга Верховному магистру Альбрехту от 22 мая 1515 года наполовину посвящено трудностям перевода в дипломатическом общении с русским двором. Дело в том, что орденскому послу было предписано истребовать у русской стороны ответ на латинском или немецком языке, однако ему удалось получить, «по обычаям их канцелярии», как пишет Плеттенберг, лишь русский текст ответа. В результате пришлось срочно переводить письмо самим. Далее автор оправдывается в проволочках с передачей грамоты, указывая, что их причиной было то, что «нашего присяжного переводчика не оказалось на месте». Из жалоб магистра Плеттенберга ясно видно, что западная сторона в сношениях с Русью должна была полагаться на своих собственных переводчиков.

В начале XVI века, однако, в Новгороде русская сторона уже могла располагать своими переводчиками, знающими немецкий язык. В отличие от сообщения магистра Плеттенберга 1515 г., Иоган Роде в своем отчете о посольстве в Новгород 1510 г. пишет уже о целом штате переводчиков и писарей при дворе великого князя. Первым послов приветствовал княжий переводчик Власий (Blasius, des grotforsten tolk), на следующий день к послам приходил с дарами от князя писарь «в сопровождении четырех переводчиков и многих бояр» (myt 4 tolken unde etlicken bojaren). Еще через день, в понедельник, состоялось вручение письменного послания, которое во вторник было переведено под руководством Власия в резиденции посольства, то есть в присутствии немцев: «так что господа послы… лично могли услышать и убедиться, как оно [послание] было переведено» (в оригинале: dar de heren sendebaden… sulvest mochten horen unde weten, wo idt utgetolket worde).

На вопрос, когда именно сложилось такое положение, точно ответить трудно. Однако на основании письменных исторических источников можно приблизительно определить время, когда в процесс перевода активно включилась русская сторона. Для этого интересно сопоставить два свидетельства, относящихся к 1436 и 1448 гг.

Посольство 1436 года в Новгород было одним из первых, от которых сохранился полный текст посольского отчета, в котором процедура оформления и перевода договорных документов описывается шаг за шагом. В нем сообщается о том, как писался итоговый документ переговоров: после улаживания последнего нерешенного вопроса, «с большим трудом придя к согласию, мы составили вместе с ними [т. е. с русскими] договор на русском языке, который приводим ниже переведенным на немецкий» (worde wy id ens myt groten arbeyde, unde ens breves vorrameden samtliken myt ome up Rusch, hirna uthgetolket up Dutzsch) (далее следует немецкий текст договора). Из этого описания совершенно ясно, что, во-первых, русский текст был первым вариантом договора, так как представители князя в этот же приход еще обсуждали с послами один из спорных пунктов переговоров. Во-вторых, говорится, что этот русский текст обе стороны составляли вместе в резиденции посольства и, в-третьих, что немецкий перевод делался не только позднее, но, возможно, уже специально для отчета. В следующем параграфе отчета говорится об обмене грамотами, заверенными печатями обеих сторон, и указывается судьба оригинала, полученного немецкой стороной: «Далее: грамота с печатями русских находится в магистрате Дерпта» (Item de Russen besegelde breff is by deme rade van Darpte). Два нижненемецких перевода этого договора имелись в Ревеле и Любеке. Здесь уже не говорится о княжеских толмачах или переводчиках; по всей видимости, переводы составлялись одной немецкой стороной.

Однако уже в 1448 г. ситуация иная: направляя к новгородцам посольство, город Любек обращается к архиепископу Новгородскому с просьбой предоставить немецким послам хорошего толмача. Как видим, для ганзейцев уже не только очевидно наличие нужных специалистов в штате владычной канцелярии, но и их высокая квалификация не вызывает сомнений. Для Новгорода 1448 года можно, следовательно, предположить, что перевод двусторонних документов на нижненемецкий делался при участии немецкой стороны и новгородских толмачей и переводчиков. С таким же основанием можно считать для времени, предшествовавшего этому году, типичной ситуацию, когда совместно составлялся русский вариант, а перевод делался только немецкой стороной. Сделанный таким образом перевод обычно хранился в копиях, помимо центральных инстанций в Висбю, Любеке или Ревеле, в других причастных к рассматриваемому делу городах.

Ратушные толки

В одном из приведенных только что примеров есть важное указание на присягу, под которой находился профессиональный переводчик. При наличии переводчика только с одной стороны его роль в переговорах, разумеется, становилась исключительной, и в этом участники переговоров отдавали себе отчет. Однажды присяжный толмач, обвиненный в неточной передаче смысла, был приговорен к смерти, но сумел избежать ее, доказав правильность своего перевода. В 1404 г. произошел случай, когда толмач и переводчик Ганс Дюркоп был предупрежден о том, что если он неточно переведет доверенное ему письмо от магистрата Ревеля городу Новгороду, у него будет под корень вырезан язык. О высоких требованиях к качеству и надежности работы ганзейских лингвистов свидетельствует то, что на подобный риск Дюркоп шел, переводя не с русского, а, напротив, на русский, то есть чужой ему язык, что справедливо считалось гораздо более сложной работой.