Из Ниццы с любовью - Елена Валентиновна Топильская

со мной только по-молдавски. Я заинтересовалась и попросила его сказать что-нибудь на молдавском языке. Оп замялся и после долгой паузы что-то пролепетал.

— Зачем вам переводчик? — насмешливо спросила я его. — Ведь вы плохо говорите по-молдавски, гораздо лучше — по-русски.

В его глазах засветился мистический ужас. Он решил, что я сама говорю по-молдавски и уличила его в незнании языка. Но он довольно быстро справился с замешательством и объяснил, что да, русским языком он владеет хорошо, но переводчик ему нужен в связи с тем, что он не понимает юридических терминов, в изобилии содержащихся в процессуальных документах. Делать нечего, раз имело место такое заявление подследственного, мне пришлось искать переводчика.

Не так это было просто — его найти. Те люди, которые владели молдавским языком, либо были родственниками обвиняемого, либо отказывались идти со мной в следственный изолятор, либо не считали эквивалентной затраченным усилиям ту оплату их труда, которую я могла предложить в соответствии с расценками бухгалтерии прокуратуры: тридцать копеек в час, как сейчас помню. Один из тех, кого я как-то безуспешно пыталась привлечь к участию в расследовании в качестве переводчика, язвительно напомнил мне, что в прошлый раз, приведя его в следственный изолятор, я строго предупредила: за правильный перевод вам — тридцать копеек, а за неправильный — до пяти лет.

Наконец я раскопала женщину — лейтенанта милиции, которая взялась за это трудное дело просто из чувства долга. Вместе с ней я пришла в следственный изолятор. Привели подследственного, он заметно испугался переводчицы, с грехом пополам объяснился с ней на молдавском языке и замолк.

— Он просит, чтобы я ему перевела постановление о привлечении в качестве обвиняемого, — пояснила переводчица и, вздохнув, начала рассказывать ему постановление на молдавском языке.

Я сначала отвлеклась, а потом прислушалась — и с изумлением услышала молдавскую речь, перемежаемую знакомыми словами «постановление», «преступление, предусмотренное», «статьи Уголовного кодекса», «обвиняется» и т д. Отозвав в сторону переводчицу, я тихо спросила ее, почему она говорит эти слова по-русски, а не переводит, ведь обвиняемый просил переводчика именно из-за того, что не понимает юридических терминов. Переводчица устало вздохнула.

— Дело в том, — объяснила она, — что в молдавском языке нет таких слов, мы пользуемся русскими терминами. И это всем прекрасно известно.

«Ах ты, скот!» — подумала я.

Обвинительное заключение я составила с душой, отправила ему в тюрьму перевод, написанный на молдавском, с русскими терминами, объясняющими, в чем он обвиняется и чем это доказывается. Негодяй получил десять лет, при этом в суде даже и не заикался про переводчика. Приговор он понял и так.

ПОДВИГ РАЗВЕДЧИКА

В 1994 году Санкт-Петербург готовился к очередным демократическим выборам. В числе прочих кандидатов на посты в главном городском законодательном органе числился молодой политик фашистского толка, лидер Петербургского отделения националистической партии по имени, скажем, Николай Комаров. Он выступал с лозунгами типа «Родина! Они тебя предали!», «нация превыше всего» и т. и., но в силу странного, если не сказать — преступного менталитета некоторой части нашего населения находил кое у кого поддержку. И даже пару раз умудрился крикнуть «Хайль Гитлер!» с телеэкрана.

Комаров был партийным лидером новой формации: не престарелый гуру, еле таскающий ноги, а физически крепкий молодец, закалявший свою партию не только в идеологических баталиях, но и в спортивном зале, где он с соратниками по партии регулярно практиковался в восточных единоборствах (наверное, распаляя себя мечтами о погромах, где точные удары ногами были бы главным идеологическим аргументом).

Кроме спортзала, партийный лидер так же регулярно появлялся у местной «стены плача», как прозвали хронический строительный забор у Гостиного двора, оклеенный листовками всяких сомнительных политических компаний. Возле него собирались желающие обменяться мнениями о внутренней и внешней политике, собрать и сдать пожертвования на политическую борьбу, поискать себе политическое движение по вкусу. Комаров стоял там с кружкой для пожертвований то в пользу братьев-сербов, гибнущих в этнических войнах, то узников совести, осужденных за разжигание межнациональной вражды… Пенсионеры, традиционно являющиеся у нас наиболее политизированной частью населения, несли к «стене плача» и бросали в комаровскую кружку свои скудные стариковские сбережения. А во время следствия партийцы рассказали мне, что когда кружка наполнялась звонкой монетой, они весело пропивали пожертвования в ближайшей пивнушке за углом.

Выборы должны были состояться в мае. А в феврале коллеги из ФСБ сообщили в уголовный розыск, что им стало известно об убийстве, совершенном кандидатом в депутаты Комаровым год назад. Естественно, что органы федеральной безопасности присматривали за националистическим движением, разворачивающимся в Питере под руководством Комарова; бог знает как им удалось найти подход к одному из ближайших соратников Комарова — Александру Филиппову. Молодой парень поначалу увлекся революционной борьбой, ушел в подполье, активно занимался восточными единоборствами, горя желанием громить врагов партии. Но вскоре стиль партийного руководства Комарова стал вызывать сомнения у молодого революционера Филиппова. Ему странно было пропивать медяки, которые деды бросали трясущимися руками в комаровскую кружку для пожертвований; непонятно было происхождение благосостояния партийного босса — новые машины, дорогие костюмы, он удивлялся, почему Комаров, яро призывающий воевать в горячих точках, сам так ни разу и не воевал.

В результате филигранной работы оперативников Филиппов пришел в ФСБ с официальным заявлением о том, что в феврале 1993 года в спортзале, во время тренировки, членами националистической партии под руководством Комарова был убит человек, объявленный Комаровым провокатором.

На основании заявления Филиппова было возбуждено уголовное дело, и я приступила к расследованию.

В ходе расследования выяснилось, что в начале 1993 года к членам партии, во время какого-то митинга, прибился странный человечек, назвавшийся Виктором. Других данных о нем не знал никто из членов партии. Виктор пообещал новым знакомцам выгодно пристроить их ваучеры, но все допрошенные говорили, что ваучеры явно были для него не главной темой, тем более что с ваучерами он их просто «кинул». На самом деле Виктор интересовался деятельностью партии. Он выспрашивал, чем ребята занимаются, какие акции планируют, кто входит в партию, какие функции выполняет… При этом Виктор изо всех сил пытался сблизиться с Комаровым, но тот допускал к себе только наиболее проверенных партийцев. В конце концов среди проверенных партийцев поползли разговоры о том, что Виктор неспроста интересуется лидером — не выполняет ли он некое задание неких органов? Виктор ненадолго затаился, а потом вдруг опрометчиво пришел на тренировку. И тут же был схвачен.

Партийцы позвонили Комарову и сообщили о задержании «засланного казачка». Комаров, которому уже давно не нравилась суета Виктора вокруг его