Мольба Мариам - Джин П. Сэссон

— Если это сон, пожалуйста, Аллах, я не хочу пробуждения! — вскричала я, прижимая к своей груди молодого человека. — Сын мой! Сын мой!

Это был самый счастливый момент в моей жизни.

Дюран молчал.

— Каким ты стал красивым, — сказала я, пытаясь совладать со своими чувствами.

Мой сын отстранился и холодно посмотрел на меня.

— Ты тоже считаешь, что мне надо сделать пластическую операцию? — неожиданно произнес он. — Терпеть не могу свое худое лицо и обтянутые скулы.

Контрабандисты рассмеялись.

— Мамаша рыдает от счастья при виде сына, — между взрывами хохота заметил один из них. — А сынка волнует собственный вид!

Мой сын перевел взгляд на контрабандистов и смутился.

— Я тоже рад, что ты приехала за мной, — наконец произнес он.

Я залилась краской радости.

— Дюран, сын мой, ты даже представить себе не можешь, как долго я мечтала об этом моменте.

Контрабандисты обменялись взглядами и встали.

— Мы вас оставим, — заметил их главарь. — Вам надо поговорить с глазу на глаз.

Я улыбнулась, выпроваживая их за порог. Мне не терпелось остаться наедине с Дюраном. Я хотела как можно скорее преодолеть разделяющую нас бездну времени. А для этого мы должны были получше познакомиться и поделиться всем, что произошло с нами за эти годы.

— Однажды я видел твою фотографию, где ты с отцом, — пробормотал Дюран. — На тебе было белое платье. Я сказал отцу, что это похоже на свадебную фотографию, а ты выглядишь как невеста.

— И что тебе ответил отец?

— Он сказал, что однажды был в Америке на свадьбе и все присутствовавшие на ней женщины хотели с ним сфотографироваться. Он сказал, что ты тоже там была. Я видел эту фотографию лишь один раз, потому что потом отец ее убрал куда-то.

Я кивнула, чувствуя, что Дюран готов говорить об отце и обо всей той лжи, которая вбила клин между нами. Однако я воздерживалась от того, чтобы говорить о Каисе что-либо дурное. Возможно, Дюран меня просто испытывал. Может, он просто искал повод для того, чтобы оттолкнуть меня.

В тот день я должна было сконцентрироваться лишь на положительных вещах.

Я улыбнулась, не сводя глаз со своего сына. Я не могла на него наглядеться.

— Пожалуйста, говори еще, — попросила я, — я хочу слышать твой голос.

Дюран закряхтел.

Я прикусила язык, чувствуя себя на грани пропасти. Один ложный шаг — и все будет потеряно.

— А как твоя мачеха, Дюран? Она была добра с тобой?

— Нормально, — пожал он плечами. — Она была глупая. Иногда она была доброй, иногда злой. Но когда отец бил меня, она иногда пыталась меня защитить.

— О! — воскликнула я, закрывая лицо руками. Это я должна была защищать свое дитя. — Твой отец плохо с тобой обращался, Дюран? — спросила я.

— Только тогда, когда я его не слушался. Тогда он бил меня.

Таков был Каис. Всякий раз, когда ему отказывались повиноваться, он пускал в ход свои кулаки. Я глубоко вздохнула.

— Расскажи мне все, Дюран, и хорошее и плохое.

И тогда плотина молчания, разделявшая нас, рухнула, и мой сын начал говорить.

Он сообщил, что, когда ему было шесть лет и он смотрел из окна второго этажа на улицу, кто-то толкнул его и он вывалился из окна. Он бы сломал себе шею, если бы не попал в густые кусты. Ему так и не удалось выяснить, кто его вытолкнул — отец или мачеха.

Я узнала, как однажды в морозный день, когда Дюран не мог справиться с домашним заданием, Каис избил его и вышвырнул на снег. И пока мой сын, дрожа от холода, лежал в сугробе, Каис кричал ему, что заставит его провести в снегу всю ночь и, возможно, лишь это чему-нибудь его научит.

Дюран рассказал, как в одиночестве добирался до дома дяди, который жил довольно далеко, чтобы его отогрели. И я представила, как мое дитя, облаченное лишь в легкую пижамку, пробирается через снежные заносы.

Я узнала, что, когда Каис присоединился к русским, Дюран неоднократно становился свидетелем его пьянства.

Я выяснила, что Каис купил ему прекрасный рояль, чтобы Дюран выучился играть на инструменте.

А потом Дюран рассказал, как рояль разбили после прихода к власти «Талибана».

Он поведал мне о том, каким религиозным человеком начал прикидываться Каис, когда к власти пришел «Талибан», и как он нанял священнослужителей, чтобы те научили Дюрана читать Коран наизусть.

А потом к Каису пришел один из руководителей «Талибана», который сказал, что у них есть много людей, наизусть читающих Коран, зато им нужен человек, владеющий английским и разбирающийся в компьютерах. И тогда мой сын стал компьютерным экспертом.

Я узнала, как в сердце моего сына росла ненависть к «Талибану». Он любил играть на рояле, петь и танцевать, но с приходом «Талибана» к власти все эти удовольствия были запрещены.

Я выяснила, что мой сын так возненавидел «Талибан», что это чувство распространилось и на ислам. Я узнала, что мой сын даже подумывал о том, чтобы обратиться в христианство, и мое мусульманское сердце сжалось при мысли об этом.

Чем больше он говорил, тем сильнее его лицо покрывалось потом, и он начал производить впечатление больного человека.

Для того чтобы отвлечь его от столь болезненной темы, я попросила его спеть мне. Сердце мое затрепетало, когда я услышала его прекрасный голос.

В ту ночь я впервые за долгие годы спала спокойно.

Однако на следующий день один из контрабандистов отвел меня в сторону и прошептал:

— Будь осторожна, вполне возможно, что его отправил к тебе его отец для того, чтобы он получил американский паспорт. Возможно, он не говорит тебе всей правды.

Я посмотрела на Дюрана, который в это время оживленно беседовал с двумя другими контрабандистами.

— Видимо, вы правы. Но мне придется рискнуть. Интересно, узнаю ли я теперь свою родину, — промолвила я, пытаясь сменить тему разговора. — Сохранились ли здания, которые я помню с детства.

— Мало что уцелело, — приподняв одну бровь, ответил контрабандист. — От наших сокровищ ничего не осталось. «Талибан» уничтожил все.

Сердце у меня сжалось от боли за мою страну. Когда я была маленькой, Афганистан переживал эпоху расцвета, но за ней последовали годы тяжелых потрясений. И теперь все было утрачено. Впервые за многие годы я подумала о том, что могло произойти с нашими семейными ценностями — коллекцией марок дедушки Хассена и моей собственной коллекцией монет. Казалось, прошло сто лет с тех пор, как я запрятала их в своей комнате. Может, их нашел какой-нибудь ребенок?

На следующий день мы отправились в Исламабад сдавать анализы на ДНК, чтобы Дюран мог получить американский паспорт. И хотя я понимала, что это может быть ловушкой Каиса и этот молодой человек может оказаться одним из многочисленных сирот, выброшенных за борт исторических конфликтов, что-то подсказывало мне, это действительно мой сын. Однако я понимала, что для американцев материнский инстинкт никогда не сможет стать доказательством.

Американское посольство было поставлено в известность о нашем приезде. Там деловито взяли у нас кровь и сообщили, что результаты будут получены через две или шесть недель.

— От двух до шести недель? — пришла в ужас я. — А где мы будем жить? Мы не можем жить все это время в дешевой гостинице с контрабандистами. — Я огляделась по сторонам. — Может, мы можем остаться здесь?

Но чиновникам посольства было плевать на мои переживания. Они не могли позволить себе личной заинтересованности.

Так что нам ничего не оставалось, как вернуться к контрабандистам. Они согласились охранять нас и заботиться о нашей безопасности на протяжении всего периода нашего вынужденного пребывания в Исламабаде.

Дюран продолжал вести себя со мной очень осторожно, и его настроение непредсказуемо менялось. То он готов был изливать мне душу, то раздраженно отворачивался, обуреваемый подозрениями.

— Ну и что с того, что он бил тебя? — однажды вечером осведомился он. — Это еще не повод для того, чтобы разводиться. Ты была его женой, а муж имеет право бить свою жену.

Я вздрогнула. Чему Каис научил моего сына?

— Нет, Дюран, хороший муж никогда не бьет свою жену, — осторожно ответила я.

— В Коране сказано, что муж имеет право бить свою жену. Это позволено.

— Зато в Соединенных Штатах это запрещено, — пробормотала я.

Дюран отвел глаза, избегая моего взгляда.

— Мой отец говорит, что все женщины нуждаются в порке. Иначе они не будут знать своего места.

— Твой отец бил твою мачеху?

Дюран кивнул:

— Да. Я слышал, как она кричала и плакала. Он не позволял ей видеться с ее родственниками и посещать свадьбы. Ей приходилось все время сидеть дома. Помню, когда он однажды избивал ее, она пригрозила выкрасть меня и уехать, так чтобы он никогда не смог меня найти.