Ритуал последней брачной ночи - Виктория Платова

— Гостиница на Крестовском? — Я с хрустом доела яблоко и прополоскала рот коллекционной «Изабеллой». — Не та ли гостиница, в которой недавно укокошили известного виолончелиста?

— Та самая, — с готовностью подтвердил Чорбу. — А вы откуда знаете?

— Там не так много гостиниц. И потом, я ведь журналистка. А журналистам хорошо известен этот прискорбный инцидент.

— Да какая разница! Мы же не понятыми туда поедем. Вы будете моей гостьей..

Гостьей я уже была и хорошо помнила, чем это кончилось.

— В другой раз.

— Другого раза не будет. Через три дня я уезжаю к себе в Кишинев.

— А что там вообще произошло, в гостинице? — Я самым топорным образом подталкивала Аурэла Чорбу к нужной теме.

— Я не вдавался в подробности. Хотя они довольно пикантные. Его убила женщина.

— Да, я читала об этом.

— Должно быть, из-за неразделенной любви, — добавил молдаванин, слегка шевеля меланхоличными усами. — Все преступления в мире совершаются женщинами и только из-за неразделенной любви. В меня самого стреляли три раза.

— Что вы говорите! — изумилась я. — И кто?

— Женщины, на которых я не женился. Они очень переживали.

— Но в конечном счете…

— В конечном счете я пользуюсь услугами проституток. Хоть эти не требуют обручального кольца на палец. — Как и всякий большой поэт, Аурэл Чорбу был предельно циничен. — Десять лет я общаюсь только с блудницами. Но сегодня… Вы такая невинная…

Я едва не рухнула с дивана, Пошеруди рогами, бедняжка Аурэл, тоже, нашел Орлеанскую девственницу!..

— Ну так как? — подстегнул меня Чорбу. — Поедем на Крестовский?

— Я перестану быть невинной, если соглашусь поехать с вами сегодня, после двух часов знакомства, — резонно заметила я.

— А после, например, трех? Или пяти? — Он стремительно повышал ставки.

— Ненавижу гостиницы VIP-класса. Ненавижу охранников…

— Ну, положим, охранники у нас тише воды ниже травы — после того, как произошел тот самый, как вы говорите, «прискорбный инцидент», их всех заменили… Да и зайдем-то мы не через центральный ход… Никто не увидит.

— Не через центральный? Никто не увидит?! — изумление мое было неподдельным. — Разве такое возможно?

— Ну, конечно…

Я затолкала в глотку очередную порцию «Изабеллы» и глубоко задумалась. Аурэл Чорбу, сам того не подозревая, открывал передо мной невиданную перспективу: вернуться на место преступления и еще раз посмотреть на все — теперь уже другими глазами. Но…

Как на все это посмотрит он сам: малознакомая подвыпившая телка с радостью прыгает к нему в кровать… Я ущипнула себя за подбородок: ты ли это, Варвара Андреевна Сулейменова? Ты ли это, девочка по вызову? Ты ли это, сексуальная доппаечница?..

Аурэл Чорбу, видя мои колебания, приблизил улыбающиеся усы:

— Вам ничего не угрожает, Римма. Я старый, мудрый, уставший от жизни человек…

О, сколько неподдельной грусти было в его голосе! Невинная, малоопытная крошка сразу бы поверила в искренность его лживых слов. И я сделала вид, что поверила, — в полном соответствии с новым для меня образом целки-невидимки.

— Хорошо…

По телу молдаванина пробежала легкая дрожь. Он взял мою (совсем не сопротивляющуюся!) руку и приложил к лицу. И сразу же ладонь закололи жесткий подшерсток щетины и мягкий войлок усов.

— Вы дарите мне лучшие минуты в этом городе!…

Я вздохнула: а что уж говорить обо мне самой?..

…Спустя несколько минут мы уже выходили из кабинета. Аурэл отправился в торговый зал — разгребать последствия вечеринки, я же — изгонять из организма излишки коллекционных вин.

И у ватерклозета нос к носу столкнулась с Сергуней. Он вышел оттуда с легкой улыбкой на лице и с брошюркой Романа Попова под мышкой.

— А ты все гуся дергаешь. — Я укоризненно посмотрела на синенковский пах. — Не злоупотребляй мастурбацией, Сергуня… От этого ладони шерстью покрываются.

— Много ты понимаешь, — огрызнулся он. — Думаешь, если завалила каких-то несчастных двух хануриков, то все тебе позволено? Есть и покруче тебя. И ничего, не выпячиваются. И не поучают…

— Прости. — Ссора с Сергуней не входила в мои планы. — Прости.

— Да ладно… — Он тоже пошел на попятный и с надеждой спросил:

— У тебя планы на сегодня?

— В общем, планы.

— Когда вернешься?

«Лучше б — никогда», — сквозило в его отрешенном, очарованном маньяком-некрофилом взгляде. Да, черт возьми, битву за криминального репортера Сергея Си-ненко я проиграла окончательно!

— Не знаю…

— Если меня не будет, — покорми Идисюда. И песочек ему поменяй, хорошо?

Хоть от дома не отказывает — и то радость. Я перевела дух и кротким голосом домохозяйки произнесла:

— Конечно… Я вот о чем подумала, Сергуня… Может быть, мы начнем? С завтрашнего дня…

— Что — начнем? — не на шутку перепугался он.

— Книгу писать. Я созрела и готова поведать тебе некоторые подробности из жизни женщины, убившей дву… Договорить я не успела.

— Знаешь… Только не обижайся, пожалуйста, — Сергуня виновато улыбнулся. — Ты молодец… Хладнокровная. Бесстрашная. И история у тебя замечательная… Но на книгу она не потянет. Извини. Так, статейка… И на подвал не наберется. А статейки меня уже не интересуют. Профессионально вырос. Вот так.

— Понятно, — я щелкнула кончиками пальцев по брошюре, торчащей из Сергуниной подмышки. — Вавилонская блудница.

— Без обид?

— Конечно. Но…

— Но ты все равно можешь пожить у меня… Ты мне не мешаешь…

Я благодарно ткнулась в его щеку — холодную и равнодушную, как засиженный голубями памятник Сергею Мироновичу Кирову.

Отныне рассчитывать на связи Сергуни не приходится. И откуда ты только взялся, культуролог Роман Попов?..

…Когда я появилась в галерее, стройные ряды винных бутылок уже одержали победу над шайкой журналистов. Полную и окончательную. Платки с петухами, нанятые предусмотрительным Аурэлом Чорбу, приводили в порядок поле боя: выносили битые черепки, складывали в пакеты ошметки мамалыги и плэчинте, подтирали блевотину и разлившееся вино. А Барашковые Шапки складировали у выхода особенно отличившиеся в битве журналистские тела.

Я подошла к Аурэлу и философски произнесла:

— Придется делать еще один ремонт.

— После русских всегда приходится делать еще один ремонт, — так же философски ответил мне Чорбу. — А все почему?

— Почему?

— Потому что вы относитесь к жизни, как к водке: обжечь нутро и поскорее забыться. А к жизни нужно относиться, как к вину: сделать маленький глоток и почувствовать послевкусие. Послевкусие — вот что важно.

Мы добирались до Крестовского больше часа. И все из-за проклятого удивительного вина, которым был забит микроавтобус Аурэла Чорбу. Бутылки были везде — на сиденьях и под сиденьями, в плетеных корзинах и льняных полотенцах; в яблоках, в давленой черешне, в подсохших лепестках цветов.

— Вино не терпит одиночества, — поучал меня Аурэл Чорбу, перебирая лепестки в жестких пальцах. — Так же, как и мужчина. И обожает поклонение. Так же, как и женщина.

Теперь я была более осмотрительна: дегустировала еще неизвестные мне сорта наперсточными дозами и старалась сохранять ясную голову. Тем более что молдаванин обращался именно к моей голове. На все остальные части тела ему было ровным счетом наплевать.

Это потрясающее ощущение — чувствовать себя чуть более хмельной, чем на самом деле. И чуть более умной. Может быть, именно это и есть настоящая жизнь, к которой нужно относиться, как к послевкусию?..

У въезда на Крестовский Чорбу остановил свой микроавтобус, достал еще одну бутылку вина и позвал меня наружу:

— Идите сюда, Римма.

Я повиновалась.

Молдаванин подвел меня к старой липе — почти отцветшей, но еще сохраняющей тонкий приторный аромат — и снова откупорил бутылку.

— А бокалы? — удивилась я.

— Подставляйте ладони, — подмигнул мне Чорбу. — Только сожмите их крепче.

Я сложила ладони лодочкой, и он осторожно налил в них вино. А потом припал губами к этой импровизированной чаше. И быстро добрался до дна.

— А теперь? — спросила я, холодея от предчувствий.

— А теперь — вы.

Я перехватила бутылку пальцами, подсушенными неторопливым молдавским ртом, и опрокинула ее в живой Ковшик ладоней Аурэла.

— Можно?

— Пейте, — позволил мне Чорбу.

Вот что было гвоздем вечера — вино из рук мужчины! Самая натуральная сцена соблазнения, как же я раньше этого не поняла?! Но думать об этом не хотелось — во всяком случае, до тех пор, пока не закончилось вино.

— Ну, как? — спросил у меня он.

— Потрясающе.

— Определите букет? Я задумалась.

— Немного базилика — но это вино, не вы…

— А я?

— Металл… Чуть-чуть дерева… Нет, пожалуй, только металл. Но не обычный… Очень старый… — Слова выскакивали из моего горла без всякой посторонней помощи.