Опасные пути - Георг Хилтль

— Кто Вам наговорил все это? — спросила маркиза.

— Оставим это! Я — враг сплетен. Я люблю благочестивые дела и потому на многое закрываю глаза! — и маркиз улыбнулся не без некоторого злорадства.

— Успокойтесь, маркиз! Я давно знаю, что мое влечение к добрым делам возбуждает толки. Но что мне до этого? Разве я когда-нибудь спрашиваю о Ваших делах, маркиз? Я предоставляла Вам делать все, что Вам угодно, как в Париже, так и на войне; почему же Вы хотите следить за моими посещениями “Дома Божия”?

— Ах, моя милая, об этом я вовсе не думаю! И вообще я стал совершенно чужд модному свету: лагерная жизнь и война навевают новые мысли, новые понятия, вызывают новые отношения. Итак, делайте все, что хотите… Вчера, проходя по Вашей половине, я мельком заметил, что в мое отсутствие Ваши комнаты приняли совершенно новый вид: очень красивый, очень интересный, очень…

— Благочестивый, хотите Вы сказать в насмешку, — перебила его маркиза. — Предоставьте мне поступать по моему желанию!

— Черт возьми! Но ведь надо же принимать в соображение и средства! Неужели Вы думаете, что я буду молчать, когда Вы платите чудовищные цены за кающихся Магдалин, Святых Севастьянов и тому подобные картины только для того, чтобы окружить себя ореолом святости? Разве Вы не можете заниматься благотворительностью, не употребляя вместо вывески произведений Джиордано, Дольче и других знаменитых художников.

Мария посмотрела на мужа взглядом, полным ненависти, и воскликнула, вставая:

— Маркиз! Я требую полной свободы действий! Вы знаете, что эти покои, эта мебель, все, что Вы видите в этом доме, принадлежит роду Обрэ. Если уж хотите торговаться, как на базаре, то вот что я Вам отвечу: эти так высмеиваемые Вами картины придают дому Бренвилье больше блеска и красы, чем великолепные лошади, элегантные экипажи, егеря, собаки и оружие, которые Вы приобрели на деньги моего отца. Пусть Ваши друзья не входят в комнаты, украшенные по моему вкусу; Вы сами также можете держаться от них подальше, но повторяю Вам: предоставьте мне поступать так, как я хочу!

— Ваш батюшка, которого я глубоко уважаю, — ответил маркиз, — может только одобрить мое замечание о необходимой бережливости. Даже в делах благотворения не следует быть расточительным. Кроме того Вы сами просто изводитесь. Наверное и в прошлую ночь Вы были заняты делами милосердия, потому что, кажетесь, очень бледной и измученной. Простите мне, милейшая, мой вопрос, но как далеко простирается Ваша личная помощь в этих добрых делах?

Маркиза вплотную подошла к мужу и положила руку ему на плечо. Ее глаза и вся ее фигура внезапно приняли то выражение кротости, которое она умела напускать на себя.

— Я уже осушила немало слез, — спокойно сказала она, — немало лихорадочных, бессонных ночей превратила в ночи покоя и отдохновения; немало ран перевязала, заслужив благословение страдальцев. Как благодетельно действует успокаивающая рука, как счастлив раненый, когда к его ложу приближается желающий облегчить его страдания — это Вы, как солдат, сами знаете. Смотрите-ка! — вдруг сказала она, взяв в свои руки руку маркиза, — вот на чем я могу показать свое искусство. Мне кажется, это — новая рана; я ее перевяжу и…

Маркиз был видимо смущен. Он хотел было скрыть свою рану от пытливого взгляда жены, но она быстро и уверенно сняла наскоро наложенную повязку; из раны опять пошла кровь.

— Наполовину — укол, наполовину — порез, — сказала Мария, — гм! Странно! Уж не пришлось ли Вам быть замешанным в дуэли из-за сплетен в лавке Лавьенна? Не пришлось ли Вам, едва вернувшись с поля битвы, снова обнажить шпагу в защиту чести своей оскорбленной жены? Ну, да! Конечно это так! — воскликнула она, скрывая свою злобу под очаровательной улыбкой. — Вы из-за меня снова обнажили свою шпагу, и это, вероятно, случилось сегодня ночью, после полуночи… Ах, да! Верно! Я смутно припоминаю, что слышала какой-то неясный шум, спустя много времени после того, как уснула. Вы, вероятно, спешили на место поединка? Но не стану расспрашивать Вас; я не хочу знать имя Вашего противника. Прежде всего бальзам на рану и перевязка!

Бренвилье молча опустил голову. В глазах маркизы сверкнул огонь торжества, — она одержала победу.

Она поспешно вышла из комнаты; маркиз в смущении глядел ей вслед; потом он слегка покачал головой и посмотрел на свою раненую руку.

— Она слышала, как я вернулся, — пробормотал он, — надо быть осторожнее.

Мария вернулась, тщательно промыла и перевязала рану.

— Вы и меня совратите на свой путь благочестия, — засмеялся маркиз, — я нахожу, что Вы просто очаровательны, исполняя подобную обязанность. Я с удовольствием посмотрел бы на Вас в роли сестры милосердия. Но, я думаю, Вы умеете лечить и души? Вылечите душу моего друга, Годэна де Сэн-Круа, которого я собираюсь представить Вам сегодня!

— Ах, да! Ведь это — Ваш спаситель! Вы уже сегодня приведете его? Мне не хотелось бы принимать его: мне нездоровится. Нельзя ли отложить его посещение?

— Невозможно: я только что послал к нему Матье, на мызу Картезианского монастыря, где стоит его полк. Через несколько часов он должен быть здесь.

— Но после первых приветствий Вы позволите мне уйти, не правда ли? Меня призывают мои обязанности.

— Опять! — с раздражением воскликнул маркиз, — у Вас только и разговора, что о благочестивой жизни: о смирении, об обязанностях! Но подумайте, что скажут в свете, если узнают, что Вы приняли спасителя Вашего мужа лишь мимоходом, как человека, являющегося в дом с визитом, только для соблюдения приличия?

— Вы правы, — кротко ответила маркиза, — я буду ждать шевалье де Сэн-Круа на своей половине.

Через спальню маркизы можно было выйти в галерею, отделанную богатыми панелями с золочеными розетками и ведущую в библиотеку. В проходных комнатах висели ценные картины самых знаменитых художников. Все они изображали сцены из библейской истории.

Окна в библиотеке были снабжены пестрыми стеклами. Их рисунки также воспроизводили картины библейского содержания, изречения или гербы.

В одном углу комнаты была устроена роскошная исповедальня. Этот угол задергивался портьерой из тяжелой материи. Против стула исповедника стоял высокий аналой; над ним висело большое распятие.

— Милости просим! Входи же, входи! — приветствовал маркиз Бренвилье поручика Сэн-Круа. — Ты — самый желанный гость в моем доме! Но прежде всего пойдем к моей жене!

Взяв поручика под руку, он повел его в галерею, соединявшую библиотеку с комнатой маркизы. Годэн почти машинально следовал за своим другом. Пол качался под его ногами; ему казалось, что сейчас земля расступится и он провалится прямо в ту комнату, где ждала его Мария.