ПОНЕДЕЛЬНИК - Дима

- Считают, что у Никиты с головой нелады.

- Кто считает? – удивляется мужчина и даже на секунду отрывает глаза от дороги, чтобы

взглянуть на тебя. – Впервые слышу. Он же человек науки, уважаемый профессор. Хотя все

они не от мира сего.

Похоже, вы исчерпали тему, – повисает молчание. В твоем следующем вопросе нет ни

живого интереса, ни сочувствия, а только желание полностью удовлетворить свое

любопытство и больше никогда к этой истории не возвращаться.

- Вам плохо? – начинаешь ты осторожно. – У вас лицо какое-то мрачное. За Семеновых

переживаете?

112

Водитель по-прежнему смотрит прямо на дорогу, но он, похоже, тронут вниманием, –

уголок его губ, тот, что виден с твоей стороны, еле заметно приподнимается, а у глаза

собирается несколько морщинок. Правда, эти явные признаки хорошего настроения

испаряются по мере того, как мужчина отвечает:

- Семеновых жалко, конечно, но у меня и собственных проблем по горло. Мой хороший

товарищ исчез пару недель назад. Знаете, по телевизору иногда сообщают: «Без вести пропал

такой-то…», и не обращаешь на это никакого внимания. А теперь для меня это реальность.

Не пойму, что с ним стряслось. Он бы непременно предупредил меня, если бы собрался

уезжать из города. Я уже думаю о самом плохом…

Опять воцаряется тишина. Чтобы отогнать ее вместе с мрачными мыслями, посланник

Адель включает cd-проигрыватель, и остаток пути вы преодолеваете под какую-то

дурашливую иностранную песенку. Молча.

В отделении – это одноэтажный, скромный домик, засевший между «Центральной»

гостиницей и краеведческим музеем – водитель передоверяет тебя коротко стриженому

юнцу в мятой форме, по лицу которого будто бы размазана злобно-презрительная ухмылка.

Похоже, он кривит губы при виде тебя, но по мере того, как вы углубляетесь в недра здания,

становится ясно, что у парня атрофированы лицевые мышцы, его недобрая улыбка и глаза с

прищуром – это всего лишь неудачно застывшая маска. Юнец тихо объясняет, что Семеновы

очень влиятельные и уважаемые люди в городе, история их бедствий не может не опечалить,

а ты тем временем тщетно борешься с чувством, что его презрение и озлобленность все-таки

предназначаются тебе. Если на лице застыло такое отталкивающее выражение, невольно

станешь вести себя ему подстать, хотя бы в целях самозащиты.

Спустившись на подвальный уровень, вы еще некоторое время бродите по коридорам с

низкими сводчатыми потолками, и, наконец, кривой провожатый распахивает перед тобой

дверь в нужный кабинет. Это небольшое помещение с оконцем, как будто просочившимся в

потолок, за письменным столом курит Никита, около него сидит охранник, Адель бросается

к тебе откуда-то из-за двери.

- Слава Богу! – восклицает она и трясет твою руку. – Я так боялась, что вы откажетесь и

не придете. Спасибо! Спасибо.

У девушки красные от слез глаза, бледное личико трогательно припухло, и смотрит она

на тебя почему-то с надеждой. Ты впервые замечаешь ее уши, маленькие и не оттопыренные,

– прежде они всегда были скрыты распущенными волосами, а теперь на голове у Адель

тугой пучок, какой-то драматичный: видимо, пришлось забыть о прическах с того момента,

как она обнаружила тело Степана Михайловича. После смерти одного близкого человека –

мужа – Адель еще могла держать себя в руках, но инфаркт свекра и признание брата, это

было уже чересчур.

- Поговорите с ним, - умоляющим голосом просит твоя знакомая и нервно тычет пальцем

то ли в сторону Никиты, то ли в охранника. – Может, хотя бы вы…

- Адель, прошу тебя, - спокойно перерывает ее брат. – Я несу ответственность за

совершенное преступление, и это вовсе не тот случай, когда меня кто-то сможет

переубедить. Зачем понапрасну тревожить людей, тем более, не имеющих никакого

отношения ни к этой истории, ни к нашей семье?

- Ты не совершал никакого преступления! – несколько раздраженно вскрикивает Адель и,

скорее всего, не в первый раз.

- Милая, - в тихом, ровном голосе Никиты слышна дружеская нежность, - конечно, ты не

веришь. Это естественно. Но я убил Сысоя и признался именно потому, что осознаю, какое

это страшное преступление. Адель…

- А почему раньше не признался, раньше?

Никита молча курит.

- Вот видишь, - победоносно восклицает Адель.

- Ничего я не вижу.

113

- Ты не отвечаешь, потому что это глупо прозвучит.

- Адель, умоляю тебя, возвращайся домой, ты устала.

- Никита не признался раньше, - говорит девушка, обращаясь к тебе, - потому что не был

уверен.

- В чем? – уточняешь ты.

- В том, что это он убил Сысоя!

- Адель, еще раз, - на всякий случай Никита повышает голос и мрачно отчеканивает

слова, - Сысоя убил я. Ты – моя сестра и, естественно, отказываешься верить. Но я не

отступлю. А ты, если, как и прежде, будешь разумной женщиной, вернешься домой и не

станешь устраивать здесь сцен.

- Не надо указывать мне, что делать, - неожиданно спокойно отвечает Адель, смотря на

брата в упор. – Когда самый дорогой мне человек роет себе могилу, дома я отсиживаться не

буду.

- Могилу? – удивленно переспрашивает Никита. – При чем тут это? За убийство я отсижу

положенный срок.

- Литература! – как будто по-цыгански возглашает Адель.

Затем, по-видимому, отказываясь продолжать бессмысленный разговор, она отводит тебя

в сторону и шепчет:

- Умоляю вас, поговорите с ним. Он думает, что убил Сысоя, но это совершенно не так.

- Почему?

- Я знаю Никиту, а этого достаточно. Он не убийца, он даже не дрался в жизни никогда. А

чтобы заколоть человека статуэткой… Господи, какой он все-таки упрямый!

- Но я-то тут при чем? – с сомнением уточняешь ты. – Наймите лучше хорошего адвоката

или…

- Никита вас не знает. Мнение близких и знакомых для него сейчас не играет никакой

роли, потому что эти люди пристрастны. А у вас нет никакого интереса, и, значит, вы

сможете говорить с ним объективно. Пожалуйста! Вы моя последняя надежда. Поговорите с

ним…

Ты неуверенно пожимаешь плечами. Отказаться неудобно, тем более после того, как

глаза Адель вновь наполняются слезами, и, немного помявшись, ты все-таки соглашаешься.

- Сомневаюсь, что выйдет, - напоминаешь для проформы.

Адель не обращает внимания на твои слова, взяв под руку, она подводит тебя к Никите и

усаживает на стул.

- Пожалуйста, несколько минут, - обращается девушка к охране.

Сумрачный, молчаливый человек покорно встает и покидает комнату, закрыв за собой

дверь. По-видимому, Семеновы, действительно, пользуются в городе уважением и влиянием.

А тебе, как и прежде, хочется только быстрее вернуться домой.

Никита и ты сидите друг против друга, между вами зеленая, матерчатая поверхность

стола и грязная пепельница на ней. Адель затихает в дальнем от вас углу. Ее брат

продолжает курить и смотрит на тебя в недоумении.

- А, мы с вами, кажется, встречались на презентации, - неожиданно вспоминает он.

- Да, - подтверждаешь ты, мысленно удивляясь, почему никто в этом городе не считает

нужным угостить тебя сигаретой.

- Адель, это, в конце концов, глупо, - не выдержав, бросает Никита сестре.

- Расскажи, как ты убил Сысоя.

- Зачем?

- Я требую.

Помолчав с минуту, Никита нехотя признается, глядя тебе в глаза:

- В последнее время мы с Сысоем не ладили. Он занялся книжным бизнесом и решил

открыть по всей стране магазины, которые бы торговали бульварными романами, такая сеть

114

книжных салонов с пластмассовой мебелью и пластмассовой литературой по очень низким

ценам… Адель, ну, это странно, честное слово…

- Продолжай, - строго требует сестра.

- Хорошо… Мне его проект казался вульгарным. Я, наоборот, большую часть жизни

выступаю за очищение русской литературы, и Сысой об этом прекрасно знал. Разумеется,

такая книжная сеть принесла бы денежную прибыль, но она также нанесет серьезный

идеологический урон. К сожалению, Сысой не хотел наравне с бульварщиной продавать в

своих магазинах классическую литературу или качественные произведения современных

писателей, он делал ставку исключительно на массовое чтиво. Я не раз пытался убедить его,

что это аморально. Большой выбор самой разнообразной литературы есть только в столицах,

а российская провинция всегда страдала от нехватки книг. Библиотечная система по стране

развалилась вместе с СССР. Люди в глубинке испытывают книжный голод, но удовлетворять

его таким извращенным способом, подсовывая им вместо хорошей литературы отбросы, –