В поисках смысла (сборник) - Андрей Десницкий

Но тогда, полвека назад, душила его унылая советская серость и мелочность, хотелось чистоты смыслов, жертвенной борьбой за счастье людей. И всё это можно было найти на той единственной Гражданской, где одна из сторон была во всем заведомо права. Так казалось тогда… а уже в наши дни довелось мне услышать такую оценку: конечно же, молодой Окуджава хотел воевать за белых! Комиссары-то склонятся над ним, не снимая шлемов — значит, они на другой стороне! Но это уж надо совсем быть незнакомым с его песнями и с духом шестидесятых, чтобы так рассуждать.

Но надо признать: еще в советские времена, в семидесятые, в белых перестали видеть исключительно врагов. Заговорили о «трагическом непонимании», и вот сначала с киноэкрана пел пронзительную песню «Русское поле» белый офицер-эмигрант, а затем, уже в восьмидесятые, пели по студенческим компаниям про поручика Голицына и особо не скрывались. Состоялось если не полное примирение, то по крайней мере серьезная переоценка: в Гражданской перестали видеть борьбу сил света с силами тьмы и восприняли ее как национальную трагедию, как бойню, в которой погибли лучшие. И в других песнях Окуджавы звучит эта светлая память о мальчиках, ушедших умирать во имя Родины и чести. Он сам склонил голову в память о них.

Сегодня «единственная Гражданская» отчего-то снова вытаскивается из риторических запасников и пускается в ход. Только теперь на белом коне — белые. Снова на дворе унылая серость, хочется драйва и экшена? Или чистоты смыслов? Борьбы за христианские ценности, желательно с оружием в руках?

Только к христианству это имеет мало отношения. Да и к реальной истории тоже. Некогда монархист и убежденный противник всего красного Василий Шульгин сказал: «Белое движение было начато почти что святыми, а кончили его почти что разбойники». Может быть, это слишком резкая оценка… Но в самом деле, с чего началось это движение? С Ледового похода, когда горстка офицеров, студентов и гимназистов отказалась признать власть большевиков и почти без оружия и снабжения ушла в заснеженную степь. Ушла не за победой, невозможной по всем правилам военного искусства, а за достойной смертью в борьбе за правое дело… и победила!

Генерал Деникин впоследствии описывал это так: «Пока есть жизнь, пока есть силы, не все потеряно. Увидят светоч, слабо мерцающий, услышат голос, зовущий к борьбе — те, кто пока ещё не проснулись… Не стоит подходить с холодной аргументацией политики и стратегии к тому явлению, в котором всё — в области духа и творимого подвига». А потом из области духа и подвига всё вернулось к расчетам и выгодам. Лучшие погибли, слишком много стало вороватых интендантов и тех, кто желал не Отечеству послужить, а вернуть отеческое имение да перевешать коммунистов на столбах. И такая армия проиграла Гражданскую.

Характерно, что в начальный период войны в Добровольческой армии не принято было награждать за подвиги Георгиевскими крестами. Ведь эта награда не просто свидетельствовала о подвиге на поле боя (за выслугу лет или к юбилею таких крестов не давали!). Крест оставался крестом, символом жертвенного служения, готовности отдать жизнь ради защиты ближних. Можно ли было его давать за убийство своих сограждан, пусть даже вынужденное и оправданное? Вот и не давали… сначала.

И как странно, как горько было видеть уже в недавние времена, после падения Советской власти, на улицах пузатых дяденек в опереточных каких-то обмундированиях, то казачьих, то белогвардейских, с богатой коллекцией крестов на груди у каждого… Какую они взяли неприятельскую батарею, какую крепость удержали перед многократно превосходящим противником? Или, точнее, на каком банкете выхлопотали себе этот «орден»? Что некогда было свидетельством исключительной храбрости и символом жертвенности, стало простой бижутерией. Такое, к сожалению, может происходить и со словами…

Другое важное историческое свидетельство о Гражданской — позиция Св. Патриарха Тихона, который не стеснялся высказывать открыто всё, что думает о большевиках, предавал их анафеме — но Белого движения не поддержал, своего благословения, пусть даже тайного, ему не преподал. Думаю, он тоже видел в этой войне колоссальную трагедию народного раскола, и прекрасно понимал, что на стороне белых, пока они одерживают победы, будет слишком много желающих отомстить, и что сдержать эту месть никто будет не в силах. Если такое и будет происходить, то никто, по крайней мере, не сможет прикрыться церковным благословением. Христос в такие моменты не идет, как в поэме Блока, ни перед красным, ни перед белым патрулем, Он всегда стоит у расстрельной стенки.

Сравнивая в 1919 году «красный террор» с избиением Вифлеемских младенцев, патриарх Тихон делал свой выбор: «Нам ли, христианам, идти по этому пути. О, да не будет! Даже если бы сердца наши разрывались от горя и утеснений, наносимым нашим религиозным чувствам, нашей любви к родной земле, нашему временному благополучию, даже если бы чувство наше безошибочно подсказывало нам, кто и где наш обидчик. Нет, пусть лучше нам наносят кровоточащие раны, чем нам обратиться к мщению, тем более погромному против наших врагов или тех, кто кажется нам источником наших бед. Следуйте за Христом! Не изменяйте Ему! Не поддавайтесь искушению. Не губите в крови отмщения свою душу. Не будьте побеждены злом. Побеждайте зло добром (Рим. 12:21)».

Поражение, капитулянство? Или мудрое предвидение: силой большевиков не побороть, значит, надо как-то иначе? Думаю, что прежде всего — стремление жить по Евангелию даже там и тогда, где и когда это не приносит выгод и смертельно опасно. И ясное понимание, что в такие переломные моменты, как говорил и Деникин, «всё — в области духа и творимого подвига». Это невероятно трудно, это с мирской точки зрения безумно, но… это и есть христианство, если всерьез.

Риторические призывы к новой Гражданской слышны сейчас с разных сторон, и от имени власти, и от имени оппозиции. Не думаю, что кто-то, кроме откровенных безумцев (а их немного), всерьез хочет такую войну развязать. Кажется, всем очевидно, что Россия в XX веке исчерпала свой лимит «великих потрясений» и еще одного ей, скорее всего, не пережить, вне зависимости от того, кто объявит себя победителем. Это просто такие слова… Очень легко увязываются они и с христианскими ценностями, без малейших сомнений.

Только у слов есть своя сила, свой цена. Вызывая из небытия духов «единственной Гражданской» ради риторических целей, можно их однажды и по-настоящему довызываться, и тогда никому мало не покажется, никто их тогда не сможет остановить. И дело не только в подборе слов, а скорее в этом духе непримиримости и монополии на правду, в стремлении дожать и раздавать врага любой ценой, пусть пока словесно, в отказе признать за ним право на частную правоту… Тогда всё тоже именно так начиналось.

В заключение — одно очень банальное замечание. Не вечна никакая война, никакая партия или организация, пусть даже церковная. Не вечны ни народ, ни страна, ни демократия: было время, когда всего этого не существовало, и однажды снова настанет такое время. Есть только одно в этом мире, что принадлежит и нам, и вечности — это наша душа. «Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?» (от Матфея 26:26). Тем более, тут даже не весь мир…

Призывая, пусть даже только на словах, к единственной Гражданской, очень легко устроить маленькую гражданскую в собственной душе, а из такой войны никому не удавалось выйти победителем.

54. Фальшивое средневековье

Есть такой замечательный французский фильм «Пришельцы». В нем рассказывается, как благородный граф Годфруа де Монмирай и его слуга Жакуй-пройдоха попали из начала двенадцатого века в конец двадцатого. Конечно, им пришлось трудно: они не понимали ни обычаев, ни законов, не умели обращаться с современной техникой. Но глядя на их забавные приключения, невольно начинаешь тосковать о том времени, когда жили на земле такие графы с их прямодушием и непоколебимыми представлениями о чести, достоинстве, благородстве. Каким все-таки мелочным и убогим кажется весь этот современный комфорт при одном взгляде на них…

Только не надо забывать, что на одного благородного графа на самом деле приходился не один вороватый и трусоватый слуга, а тысячи таких слуг. Собственно, фильм и начинается с эпизода, когда Годфруа заслужил свой графский титул: он спас в критической ситуации своего короля от врагов. Не всегда истории европейских знатных родов начинались с такого славного подвига, но в любом случае их основатели чем-то выделялись из серой массы: своей храбростью, или силой, или умом. Слово «аристократия» и значит в переводе с греческого «власть лучших». Пусть они далеко не всегда были лучшими с нравственной точки зрения, но какого-то рода естественный отбор они все же проходили. А дальше их грубость и невежество, кровожадность и дикость умерялись и преображались придворным этикетом, кодексом чести, но прежде всего — евангельской проповедью. Так возникло то, что мы сегодня называем «рыцарством».