Агент «Никто»: из истории «Смерш» - Толстых Евгений Александрович

- Буди Овчинникова и никому ни слова! Сами разберемся! Бегом!

Через полчаса безуспешных поисков стало ясно, что в ночь с 6 на 7 мая 1946 года из Минской областной психиатрической больницы бежал агент немецкой разведки Кравченко-Доронин.

Глава седьмая. Запрос

- Да-а, интересная «история болезни», - прокурор Мозгов ткнул в пепельницу давно погасшую папиросу и отхлебнул остывшего чая. - Может, Белкина еще в буфет послать, ты как, Никишин?

- Это мы так с вами, товарищ полковник, до вечера чаевничать будем.

- Тогда давай заканчивать.

- Тогда самое любопытное из больничной «одиссеи» Кравченко-Доронина.

- Так все предыдущее - только увертюра, а оперу ты только сейчас запоешь?

- Нет, опера прозвучала, остались две-три арии. Дебошир, которого кинулся усмирять Павленко, на следующий день был выписан из клиники в связи с резким улучшением здоровья. Бывает же так! Следователи, допрашивавшие персонал о той «веселой» ночке, так и не смогли выяснить, а кто же позвал на помощь сержанта Павленко. Богданова и ее напарница боролись с буяном в палате, а голос Павленко слышал из дальнего конца коридора. Но кроме двух санитарок в эту ночь в больнице никого не было! Больные женщины? Их на ночь просто запирали в палатах, да и размещались они этажом выше. Дальше, Кравченко бежит из больницы в ночь с 6 на 7 мая. По всем воинским уставам сержант Павленко обязан был немедленно доложить о происшествии дежурному по Управлению контрразведки, а наутро написать подробный рапорт на имя своего начальства. В лучшем случае, к обеду и Павленко, и Овчинников должны были сидеть под замком. Но Павленко докладывает в «Смерш» о побеге Кравченко спустя четыре дня! Только 10 мая, в 14.00! Объяснение? Читаю протокол: «…Я и Овчинников рассчитывали его сами поймать, а потом доложить». Если бы это написал пацан, отсидевший всю войну с мамкой в Ташкенте, а вчера призванный послужить, я бы еще поверил в его искренность. Но пишет фронтовик, награжденный орденом «Красной Звезды» и медалью «За отвагу», сержант военной контрразведки, знающий цену каждой минуте, когда идет охота за врагом. Пишет человек, понимающий, что день промедления - дополнительные пять лет лагерей, если за халатность не подведут под ВМН!

- Какой прокурор… Я бы, может, пожалел парня, а кто другой запросил бы на полную катушку.

- И Павленко не мог об этом не знать! Не дурак! Но четыре дня он ищет опытного агента абвера под кроватью, за шкафом и в кустах больничного сада!

- Хорошо, а персонал больницы? У них-то должен был сработать инстинкт самосохранения.

- Товарищ полковник, вы, как всегда, в точку!

- Не льсти, Никишин! Во-первых, не умеешь; во-вторых, не тому льстишь; в-третьих, тебе от меня ничего не надо. Наоборот, какую поблажку тебе не предложишь - ты отказываешься. Дуй дальше про Кравченко.

- Врач Акимова 7 мая, не обнаружив своего пациента на больничной койке, трясущимися руками - видно по почерку - пишет записку о побеге. И не главврачу, не в здравотдел, а, как положено, в Управление контрразведки! Но записка эта лежит в чьем-то столе вплоть до поимки Кравченко!

- С чего ты взял?

- Если бы она пошла в дело, перво-наперво уже 7 мая арестовали и допросили бы Павленко и Овчинникова! А они вели «розыски» Кравченко аж до 10-го числа! Значит, кто-то придержал докладную врача Акимовой. Кто? Ну, об этом мы вряд ли когда узнаем, хотя с того мая прошло всего десять лет. Но на этом странности не кончаются. Кравченко «гуляет» почти неделю. Его задерживают двое ребят из охраны железнодорожного полотна 12 мая. Да как задерживают! Он сам идет на них! Офицер абвера, занимавшийся разведкой дислокации партизанских формирований, имеющий четыре боевых награды рейха, знающий на зубок законы конспирации, два месяца успешно симулировавший психическое расстройство, вдруг топает по железнодорожной насыпи в несуразном наряде, без документов прямо на пост НКВД! Как будто договорились: ты убежишь, а мы тебя потом поймаем.

- А может, он и впрямь сбрендил в этой психбольнице? Я как-то был там пару раз по делу - тягостное впечатление, скажу тебе. Я диву давался, как там врачи еще сами не свихнулись. Тут иной раз по службе на дурака нарвешься, день в себя прийти не можешь. А там же сутки напролет с ненормальными! О-о, врагу не пожелаю.

- Да нет, Кравченко был в своем уме и трезвой памяти. Его взяли 12-го. Через 10 дней, 23 мая 46-го собирается комиссия в составе: заведующий областной психиатрической больницей Ольшевский, ординатор той же клиники Акимова и ассистент психиатрической больницы Плавинский. Эта комиссия в присутствии прокурора Белорусского военного округа Боровицкого в помещении Управления контрразведки освидетельствовала заключенного Кравченко Бориса Михайловича (он же Максимов Леонид Петрович), обвиняемого по статье 58-1 «б». Вот что они пишут: «В настоящее время Кравченко жалоб на состояние здоровья не предъявляет. Объективными исследованиями установлено следующее: Кравченко правильного телосложения, нормальной упитанности, со стороны внутренних органов без патологических отклонений. Очевидных расстройств центральной нервной системы не отмечается. Исследуемый ориентирован в окружающей обстановке, в инкриминируемых ему преступлениях. Мыслительные функции патологических отклонений не обнаруживают. Настроение ровное. Мимика и движения вполне адекватны. Память не нарушена. Комиссия пришла к заключению, что Кравченко, он же Максимов, признаков психического заболевания не проявляет и в отношении инкриминируемых ему преступлений является ответственным и вменяемым». Подпись, печать, как положено!

- Вот что значит контрразведка! Два месяца он лежал в психиатрической клинике - и все принимали его за дурачка: кормили таблетками, горшки за ним выносили. Он, извини меня, писал под себя - а доктора хлопотали: «Ах, несчастный, ему все хуже, скоро по-большому в постель накладывать будет». А тут привезли в контрразведку - и махом выздоровел! Те же врачи хором пропели - здоров, умен, к тюрьме готов! - Мозгов закурил, выпустил облако дыма, прошелся по кабинету, лицо его посерьезнело. - Мне кажется, эта комбинация преследовала некую цель, во имя достижения которой Кравченко сначала должен был выглядеть заблудшей, раскаявшейся овцой, чтобы уберечь его от «вышки». А потом - коварным, хитрым, изворотливым шпионом, который так и норовит надуть следствие, сбежать, чтобы снова вредить нашей стране.

- И здесь вы в точку. Это без лести! Вот смотрите, два документа. Первый датирован июлем 46-го года. Это характеристика на агента Кравченко-Максимова, участвовавшего в операции нашей контрразведки под кодовым названием «Костры». Читаю: «Перевербованный агент германского разведоргана “Абверкоманда 103” “Кравченко” с санкции начальника ГУКР “Смерш”» - а им тогда был расстрелянный в декабре 54-го Виктор Семенович Абакумов - так вот, Кравченко «использовался в оперативных целях до мая 1945-го». В легендируемую группу Кравченко германской разведкой пять раз доставлялись на самолетах и сбрасывались на парашютах грузы с оружием, деньгами, питанием для радиостанции, продуктами, обмундированием. В период использования «Кравченко» по делу «Костры» он добросовестно выполнял даваемые ему задания, проявлял инициативу в составлении проектов агентурных комбинаций, а также участвовал в операциях по приему грузов, сбрасываемых с немецких самолетов. При участии «Кравченко» был задержан агент-парашютист германской разведки Е. Юхимук. Подписано офицерами Управления контрразведки Белорусского военного округа в июне 46-го. Не проходит и года, как появляется справка по следственному делу Кравченко, в которой говорится: «… к выполнению заданий наших органов относился пассивно, никакого желания не проявляя, вызывал подозрения в двурушничестве, так как по своим убеждениям является антисоветской личностью и социально опасной для общества. Будучи арестованным за активную преступную деятельность в пользу немцев, Максимов-Кравченко, имея намерение скрыться от ответственности за совершенные преступления, 11 апреля 1945 года бежал из-под стражи. После этого, будучи водворенным в тюрьму, он вторично, в мае 1946-го, совершил побег, симулировав психическое расстройство. В этот раз скрывался в течение 12 суток и только принятыми активными мерами розыска был задержан. Начальник Управления контрразведки МГБ Белорусского военного округа, генерал-майор Ермолин. Февраль 1947-го». Каково?