Человеческое, слишком человеческое (СИ) - Дормиенс Сергей Анатольевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не стоит.
— Протокол четко…
— Не стоит, — сказал я с нажимом. — Я блэйд раннер, у меня там развернут МВТ.
Старший сержант посмотрел на босса, и у того из-под козырька шлема опустился на глаз сканирующий довесок — микроволновой преобразователь, наверное. Сейчас моя дверь выглядит для него, как яркая витрина, и в стены от нее ведут тончайшие нити света.
— Подтверждаю, установлена высшая защита, — просипел лейтенант и крутанул кистью: дескать, сворачиваемся. — Всего доброго, Икари-сан. Получили коды вызова?
Я помахал брелоком на запястье.
«Виндикаторы» развернулись и загремели вниз по лестнице. Я уже совсем было обернулся к двери, чтобы открыть ее, когда мне на руку легла тяжелая перчатка.
— Большая честь опекать вас, старлей.
Он больше ничего не сказал, не стал даже ответа ждать — просто пожал мне предплечье и потопал за своей командой. Ну, еще бы. Сам победитель террористов, во всем белом и сияющем. Наверное, я сварился бы от отвращения к себе, если бы это было по-прежнему важно.
Дверь. Коридор. Ванная.
Я так и не вытер пол, тут очень тяжелый запах, но зато тут тепло, вода подогревалась — или, вернее, не вода, а темно-оранжевая жидкость, сквозь которую даже ее тела не рассмотреть. Выдохнув сквозь зубы, я прикоснулся к ее шее, отыскивая там надежду.
«Она спит. Очень крепко спит».
Я сел в засохшую лужу крови, туда, где сидел вчера, и ощутил тепло внутри — слабое, делающее слабым меня самого. Я был бы рад и просто этому теплу, но вместе с ним пришло еще и понимание того, что все сделано правильно.
«Она того стоит».
Ее пальцы, сжавшие искореженный металл, шевельнулись, и я вскочил. Успел. Ее веки медленно поднимались, ноздри тянули первый глубокий вдох. Это все было не по-человечески, это была чудовищно слабая Ева…
— И-икари.
Я улыбался. Ничего лучше я еще в этой жизни не видел. И не слышал.
— С возвращением, Аянами.
У меня уже болели щеки, сводило скулы от этой идиотской улыбки, а в глазах что-то было совсем нехорошо, и сквозь эту дрожащую пелену я увидел, как к моему лицу тянется рука — сжатый кулачок с выставленным указательным пальцем.
Я замер, а руку свело судорогой, и она с плеском упала в воду. Рей опустила взгляд, изучая поверхность вонючей жидкости, а я протер глаза.
— Ты еще слабая, — сказал я. — Давай тебя помоем, и пока полежишь просто в воде. Потом закажу «регеногеля».
Она серьезно посмотрела на меня, а потом кивнула.
А еще я вспомнил, где видел этот ее жест.
Глава 14
За окном барабанил нескончаемый дождь.
Я вслушивался в его шум, в гудение кондиционера, в едва различимый — на грани слышимости — шорох голосов из соседних квартир. Глаза сами собой слипались, и хотелось разве что слушать. Еще, конечно, хотелось курить, но использование ушей по назначению не противоречило медицинским предписаниям, а вот сигареты… Возбуждение, восторг, почти нереальное ощущение того, что я счастлив, тревога — все это схлынуло к ночи. Я повернул голову: Рей спала на самом краю моей кровати, и сейчас как никогда походила на девушку, обыкновенную человеческую девушку — и плевать на то, что она лежала неестественно ровно. В плохо размешанном полумраке комнаты выделялся профиль ее лица, и я отчетливо видел, что у нее приоткрыт рот. Одна крохотная трогательная деталь — как и во всем ее поведении.
Да, человек не может выдавить пули заживающими ранами, зарастить мышцу за несколько часов, восстановить почти перемолотые легкие, выкашливая попутно то, что восстановлению не подлежит. Меня накачали наномашинами, чтобы залатать надорванное сердце и простреленные руки-ноги, а она лечится сама.
«Вот и здорово. Вот и умничка».
Я встал и пошел на кухню, понимая, что сон куда-то пропал. Слабость и усталость остались, а сон не шел. Так иногда бывает: выматываешься настолько, что, кажется, готов стоя спать, а уж едва утопишь голову в подушку, — сразу отойдешь. Ан нет, внутри все звенит аж, а спать не хочется. Я задумчиво поскреб заросший подбородок, включил кофеварку и отправился в ванную: наутро бриться все равно не захочу, так что есть смысл сделать это сейчас — заодно накажу организм за нежелание предаваться отдыху.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})Изучая свою внешность в зеркале, я пришел к неутешительным выводам: во-первых, появилась проседь — «берсерк» таки взял свое. Во-вторых… Во-вторых, я себе не нравился. Вообще. Вот с такой мыслью можно и приступить к бритью. Под аккомпанемент шуршания бритвы и плеска воды мысли в голову полезли самые неприятные.
«Странное дело. „Виндикаторы“ не нашли ничего в подъезде, никаких средств слежения. Откуда же „Чистота“ знает о Рей?»
Это была увлекательная задачка, но решения она не имела. А вот куда забавнее было то, что у меня скоро появится шанс решение узнать — сразу после оглашения вердикта Трибунала.
«А ведь тебе же придется убивать, брат. Готов?»
Я скосил глаза на ванную — вымытую и почищенную. О муках Аянами напоминал только искореженный бортик. Несколько вспышек перед глазами, плеск тяжелых капель, выливающих ее жизнь на ступеньки, понимание, что я могу умереть — и не спасти ее…
«Да легко», — понял я. Пожалуй, мне даже выпить не захочется.
Развернув бритву, я принялся мучить шею. Есть тут, правда, оно «но». То есть, что это я, — далеко не одно «но».
«Во-первых, это могла быть проделка Нагисы, и „Чистота“ тут не при чем».
Увлекательно. И вполне, надо сказать, в его духе, с той лишь разницей, что он вообще не должен быть в курсе насчет Аянами. «Или должен?» Если предположить, что у него есть всемогущие хозяева, то его могли проинструктировать на предмет слабостей противника. Только тогда придется делать неприятное допущение…
«Да. Тогда получается, что об Аянами знают все. Кроме управления».
Стоп. Панику пока можно отставить. В конце концов, тот же Нагиса мог выманивать меня — я сам ведь обратил внимание на двузначность записи автоответчика.
Я уперся в края раковины, тяжело глядя на самого себя в зеркало: голова привычно уже гудела, и шум воды болезненным скрежетом терзал уши. И еще бы. За моей спиной спит нелегальное существо, ради которого я готов убивать представителей своего биологического вида, убивать расчетливо и безжалостно, просто чтобы никто не узнал. И получается, что против меня чуть ли не весь мир, а те, кто не против, просто еще не в курсе.
«Давай уедем».
Я вздрогнул. Откуда эта мысль? Она когда-то приходила мне в голову?
Ополаскивая лицо горячей водой, — которая казалась мне почти ледяной, — я вдруг понял, что это выход. Я не смогу убивать вечно — это удел супер-героев, а меня учили, что один человек рано или поздно ошибется, я же сам уже давно хожу по грани. Я не могу скрывать ее вечно, оставаясь здесь, — слишком многим о ней известно.
А вот колонии кажутся выходом.
«А что? Выбрать самую захолустную планету где-нибудь на окраине человеческого пространства, и свалить туда. Нет. Лучше сначала на крупной колонии поменять свою личность, переоформить Рей, затеряться, а потом — на фронтир…»
И я вдруг понял, что всерьез рассуждаю на этот предмет и даже сообразил нечто вроде плана. Неплохого, надо сказать, плана.
«А ты ведь втрескался в нее, блэйд раннер».
Вот так я впервые и оформил эту мысль: льется вода из-под крана, в зеркале — потухшее лицо, под челюстью затаились остатки пены, в глазах — недоумение. А внутри тепло, и я только что, наконец, догадался дать этому теплу имя.
«Молодец. А теперь вот что. Тебя не отпустят — на тебе дело со статусом „браво“. Тебя не отпустят — ты свидетель Трибунала. Тебя не отпустят — ты на прицеле у „Чистоты“ и у корпораций. Так что люби ее, сколько хочешь, планируй себе на здоровье. Оно, знаешь, не вредно — мечтать, пока не путаешь мечты с реальностью».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})Хорошо. Ведро умозрительной холодной воды — это хорошо, покончим с мечтами, перейдем к планированию. Для начала надо срочно разобраться с синтетиками. Плевать, кто там их опекает и кто позволил им сбежать — если их зарыть, то дело «нулевых» закрывается, как бы ни грустил по этому поводу Кадзи-сан и всия СКЕ. Срать я хотел на корпоративные дела, здоровее буду. Может, производители Ев попутно решат, что коль скоро я не стал под них подкапываться, то стоит дать мне, такому доблестному, популярному и осторожному, подышать еще чуть-чуть. Все легче. Я ведь приму участие в фарсе с «Чистотой». Это, кстати, второй пункт программы — фашистов нужно по возможности стереть в порошок, чтобы никто и пикнуть не успел. Уж я в суде приложу все усилия и разукрашу их самым красивым дерьмом, чтобы при обнаружении их логовищ сначала стреляли, а потом разбирались.
