По следам солнечного камня - Ромуальдас Неймантас

Из-за престола выбежали несколько девушек, похожие на тех, что были запечатлены на настенных рисунках. На них были красные, оранжевые и зеленые набедренные повязки.

Они надели на шею главного барабанщика гирлянду из живых цветов. Сидящий на престоле, видимо довольный искусством его игры, подарил ему накидку. Барабанщик поклонился, коснувшись лбом мрамора, и вместе со своими товарищами скрылся за каменный престол.

Вместо них появилось несколько десятков мужчин и женщин в длинных белых одеждах. Они выстроились вдоль левой и правой стены. Вслед за ними вышли тридцать музыкантов и начали рассаживаться на белом покрывале, которое прислуживающие им девушки расстелили вдоль торцовой стены, невдалеке от каменного престола. У одних музыкантов были семиструнные вини — струнные инструменты, похожие на рабалы. Другие принесли с собой бамбуковые флейты — баукши, деревянные трубы — нагасварамы, небольшие барабаны — канджиры.

Как только музыканты уселись, люди в белом начали петь. Песня напоминала барабанный бой. Она тоже струилась над землей, взлетая ввысь, снова возвращалась. Казалось, мелодия порхала над скалами, ударялась о горы, задевала деревья.

Мегастен, сидевший рядом с Айстисом в первом ряду, недалеко от престола из слоновой кости, стал тихо переводить слова песни. Певцы и музыканты рассказывали о царевиче Манаме, который путешествовал через пустыни, воды, горы и леса, пока не добрался до могущественного владыки — махараджи. Живя в его владениях, он многому научился, женился на милой девушке-красавице, а сейчас с женой возвращается в свой край, снова едет через пустыни и леса…

Хор продолжал пение, а на сцену выбежали три танцора — двое мужчин и девушка в легкой яркой одежде. Лица их были покрыты краской разных цветов, на руках, ногах, пояснице, шее — множество украшений и серебряных колокольчиков, которые звенели в такт музыке.

Хор, следя за движениями танцоров, рассказывал, как в лесу на путешественников напали разбойники. Их предводителю очень понравилась молодая жена Манама. Очарованный ее красотой, разбойник вызвал царевича на поединок, предлагая сражаться за красавицу.

Танцоры изображали ожесточенный поединок, в котором царевич терпит поражение: меч выпал из его рук, жена подняла меч, но отдала не мужу, а разбойнику! Ее поступок решает исход поединка. Манам, тяжело раненный, умирает. Его жена, с первого взгляда влюбившаяся в разбойника, спешит к нему, чтобы обнять победителя. Однако разбойник, ужаснувшись поступку красавицы, отвергает ее и оставляет одну в джунглях… Красавица горюет, обращается к богам за помощью, но все от нее отворачиваются, проклиная за предательство.

Танец глубоко взволновал Айстиса, напомнил о доме, об Угне… И он снова в мыслях возвратился на корабль, который уносил его вдаль через Ворота слез.

…— У меня и мысли не было, что когда-нибудь в жизни доведется поездить верхом на слоне! — улыбался Айстис, рассматривая после праздника вместе с Мегастеном подарки махараджи. На долю Айстиса выпал танцующий слоненок, вырезанный из коричневого ствола дерева розы.

— Туземцы верят, что человек, поездив верхом на слоне, перенимает частицу его силы и живет на десять лет дольше, — объяснил Мегастен, любуясь своим подарком: ему досталась танцовщица, высеченная из белого камня.

— Удивительно! — произнес Айстис в задумчивости, даже не сознавая, что заговорил на родном языке. — Мне кажется, будто я уже лет десять не был дома! Слышите ли вы меня, Боги?

— Как ты сказал? — насторожился Мегастен, услышав молитву Айстиса на его родном языке. — Повтори!

Айстис повторил. Раз. Другой. Третий. Мегастен все больше удивлялся.

— Знаешь ли ты, что твой язык очень похож на древний язык жителей северной Индии?

— Как это может быть?

— Послушай: дхумах, сунух, шува, акис…

Мегастен произносил все новые слова. Они звучали непривычно, но Айстис их понимал! Ведь на его родном языке «думай» — дым, «сунус» — сын, «шуо» — собака, «акис» — глаз!..

— Санскрит[119], — только это и мог сказать переводчик, сам не понимая, почему в Индии он обнаружил слова, близкие греческому, а вот теперь — и языку, на котором говорит Айстис. — Санскрит… — еще раз повторил он, вызывая у Айстиса страх и одновременно желание узнать тайну схожести языков. Но Мегастен больше ничем не мог ему помочь.

— Меня очень заинтересовал твой рассказ о танцах Индии! Ты так много о них знаешь… — Похвалил Айстис друга, в душе завидуя ему и желая сменить тему разговора.

— О! О танцах Индии можно говорить много, — посерьезнел всегда веселый Мегастен. — Я подружился с учителем танцев махараджи и, пока ты знакомился с факторией, кое-что узнал… Послушай, о чем он мне рассказал. Танцы людям подарил бог Шива через своего поверенного, небесного мудреца Бхарату. Не зря ему было дано такое имя! БХА — чувство, мимика; РА — мелодия; ТА — ритм. Вот это и есть главное в танце… От учителя я узнал, что индийцы верят, будто миром правят восемь чувств: любовь, веселье, печаль, смелость, злость, страх, отвращение, удивление, которые никуда не деваются, постоянно живут на земле, в воде, воздухе, предметах, ощущениях, поступках… Они распоряжаются жизнью предметов, людей, никогда не покидая нас, определяют прошлое, настоящее и будущее… Однако чувства проявляют себя как дикие звери! Они приносят больше вреда, чем радости, меньше пользы, чем надо, мало помогают человеку. Чувства необходимо приручать! Существуют различные способы этого достигнуть. Один из них — танец, через него происходит очищение чувств.

Мегастен поднялся, отыскал старый сверток, перевязанный белой веревочкой, развязал ее, и перед Айстисом оказалось несколько листов, испещренных странными знаками и рисунками.

— Это учебник индийского танца, — сказал Мегастен. — Чтобы понять, о чем повествует индийский танец, нужно уметь читать письмо танцев. На этих листах дается объяснение каранов: сто восемь движений танца одного из трех главных божеств туземцев — Шивы. Подобно тому, как пчелы строят из воска соты, индийские танцоры из этих движений «лепят» свой танец. Караны, или движения, они подбирают в зависимости от того, о чем хотят сказать. Казалось бы, основных движений немного, однако из них можно вылепить несметное множество различных повествований! Караны напоминают недвижимые каменные глыбы, из которых сооружаются храмы. Кроме них, в индийском танце обязательно присутствуют и более мелкие знаки, обладающие постоянным значением: их показывают пальцами, поворотом головы, взлетом бровей… Учебник содержит свыше шестисот описаний таких движений. Они понятны не только танцорам, но и всем туземцам. Понимать их люди учатся с малых лет. Я видел людей, которые разговаривают между собой при помощи лишь этих знаков, без слов… Поэтому танец в этой стране стал более важным, чем письмо, которое не всем понятно.

Айстис слушал, не скрывая интереса.

— Знаешь, что еще мне сказал старый учитель? — продолжал Мегастен. — Музыка, по его словам, это дерево жизни, а танцы — его цветы… И еще, говорил он, голос народа — это повествование. Слышал ли ты, как мудрецы рассказывают легенды, сопровождая рассказ игрой на ситаре?

Не дожидаясь ответа, Мегастен стал декламировать на языке санскрит мелодичные стихи.

— Что это?

— По словам учителя, это — эпос[120]. Наподобие наших «Одиссеи» и «Илиады»…

На следующее утро Моний пригласил к себе Айстиса и сказал:

— Я вынужден огорчить тебя, юноша. Мастера проверили состояние «Весты», и оказалось, что шторм нанес кораблю серьезные повреждения. Мы не справимся к тому сроку, когда подуют благоприятные ветры, несущие корабли в направлении Вечного города. А другого корабля нет.

Венициан, стоящий рядом, утвердительно покачивал головой.

— Целый год! — не сдержался Айстис. Он был в отчаянии.

— Что поделаешь… Шторм остается штормом. — Моний развел руками. — Придется переждать… Мы позаботимся, чтобы ты ни в чем не испытывал недостатка. Кажется, вы подружились с Мегастеном?

Мегастен обрадовался, что Моний сам сказал о задержке, хотел что-то добавить, но Айстис не дал ему даже вымолвить слово:

— Я не могу ждать так долго! Надо спешить домой! А если по суше?

Венициан ответил:

— Я моряк, поэтому у меня нет веры к суше. К ней я всегда отношусь с презрением. Однако если очень спешить, добраться до дому можно и по суше…

Айстис оживился:

— Это замечательно!

— Когда мы были в гостях у махараджи, я упомянул ему о тебе и выразил сожаление, что придется долго дожидаться корабля. В ответ на это он сказал, что ровно через месяц, если только звезды будут расположены благоприятно, его люди отправятся на север. Они пройдут до святой реки Ганг, затем до ее истоков высоко в горы. Далее по тропам, которые известны лишь им одним, они через горы доберутся до Храма Тысячи Пещер, где будут ожидать караван, направляющийся из ханьской столицы Лояна[121] в Газу. А оттуда рукой подать и до Остии!..