В просторном мире - Михаил Никулин

— Зинаида Васильевна, поглядите, — я тут вбиваю гвоздь?

— Зинаида Васильевна, а я хорошую сумочку сшила?

— Зинаида Васильевна, а на втором уроке — русский?

Зинаида Васильевна, отвечая на вопросы, успевала давать советы, относящиеся к делу, которым они занимались.

— Сумочку ты, Таня, сшила превосходную. Раскрой ее чуть пошире… Правильное — и она из своей маленькой пригоршни ссыпала в эту сумочку двукрылые, похожие на желтых бабочек, семена клена.

— Гвоздь, Наташа, прибивай чуть повыше и на него повесь вот эту сумочку. Потом я тебе дам семена ясеня и акации.

Миша и Гаврик, по поручению Зинаиды Васильевны, понесли в четвертый класс макет геологических пластов. Он представлял собой большой лист плотной белой бумаги, на который наклеены были жирными полосами: «почва», «глина», «песок», «суглинок», «известняк», «древние глины». Вешая макет, Миша сказал четвероклассникам:

— Это вам, чтоб учились на четверки и на пятерки. Понятно?

— Понятно, — громко ответили ребята.

Гаврик, чтоб не показаться надутым молчуном, с шутливой угрозой добавил:

— Отвечаете вы дружно, а потом не скажете, что учиться «трудно»?

— Не-ет! — хором прокричали четвероклассники.

Миша и Гаврик повернулись, собираясь уходить, и очутились как раз против Зинаиды Васильевны. С глазу на глаз им заметнее было, что в темносинем шерстяном платье, с непокрытыми черными волосами, стянутыми розовой лентой в тугой сноп, она сейчас ничем не похожа была на хлопца.

Зинаида Васильевна слышала, какие пожелания Миша и Гаврик высказали ученикам четвертого класса. Усмехнувшись, она сказала:

— За пожелание — спасибо. Разговаривали авторитетно. Но всему свое время.

Она посмотрела на ручные часы, обтянутые металлической сеткой, и вежливо вывела ребят из класса в коридор.

— Идите, я вернусь и начнем урок.

В коридоре ребята задержались по вине Гаврика. Это он сказал, что Зинаида Васильевна похожа на Наташу Копылову.

— Ведь правда же?

— Не знаю, — уклончиво сказал Миша и зачем-то тут же спросил своего друга: — Гаврик, это хорошо, что она похожа на Наташу?

— Неплохо, — ответил Гаврик.

На этот раз на них наскочила Ольга Петровна, завуч, и со словами: «А ну-ка, в класс, в класс!», помахивая ладонью, точно легкой метелкой, погнала их в конец коридора.

Перед самой дверью, за которой уже не слышно было голосов, Миша озабоченно проговорил:

— Гаврик, что-то мы с тобой болтаемся, как «передовики», про каких Никита Полищук говорил: «Це таки передовики, — кто последний, я за вами».

В класс они вошли вместе с Зинаидой Васильевной. Они заметили, что все ученики молча смотрели в то окно, что через полынный пустырь и голые насаждения около железнодорожной насыпи глядело на залив.

— Что они там видят? — спросила Зинаида Васильевна.

— Зубриковы отправляются на станцию, совсем уезжают. Вон они, за окном, — объяснила Наташа.

И в самом деле, около самой школы, на стежке, что пересекала пустырь, стояла большая тачка. На ней, поверх ящиков и узлов сидел отец Юрки Зубрикова. Понуро опустив вспотевшую голову, он слушал спокойный разговор старого плотника.

— Колхозники на общем собрании сказали, что не можем мы большое дело променять на пустяковину. На всем склоне к морю будем сажать колхозный сад. Ваша усадьба и усадьба бабки Гули стоят в самом центре, а нам надо по-колхозному размахнуться.

Рядом с тачкой стоял Юрка. Он стыдливо посматривал на школу, на Ивана Никитича и на отца. На отца он смотрел с вопрошающей надеждой. Он ждал от него слова, после которого его покинут неловкость, смущение и ему можно будет смело и весело взглянуть на окружающее. Но заговорила мать:

— Иван Сысоич, ты долго еще будешь заседать на тачке? Поезд прозаседаешь! — крикнула она и деревянно-прямой походкой направилась к станции.

Зубриков слез с тачки, поплевал на свои широченные, как у кузнеца, ладони, взялся за ручки и, провожая жену невыразимо злым и тоскующим взглядом, сказал старому плотнику:

— Иван Никитич, а вдруг я сорвусь с веревки и назад… Примете?. Ведь я ж не последним работал в колхозе!

— Жизнь у тебя, конечное дело, подневольная. Думаю, что колхозники учтут это и сделают снисхождение, — ответил Иван Никитич и закричал кому-то, находящемуся за школой: — Иду! Иду! Сейчас примемся за дело!

— Давайте и мы приниматься за дело, только вот окон, к сожалению, закрыть нельзя, — сказала Зинаида Васильевна.

Шестиклассники сели на свои места, и урок ботаники начался. Несмотря на все старания учительницы, первая половина урока проходила неорганизованно. Ребята украдкой оглядывались, беспокойно перешептывались, когда в комнату врывался слабый свисток далекого паровоза или нарастающий шум колес.

Приложив к губам ладонь, Гаврик разгоряченно шептал Мише:

— Миша, ты заметил, что Юрка нынче был другой? Заметил, что ему жалко стало школу и все другое?..

Отняв ото рта ладонь, Гаврик старался смотреть на Зинаиду Васильевну, чтобы показать, что он внимательно ее слушает и может повторить хотя бы вот эту последнюю фразу: «Корень, стебель, лист, цветок — органы растения». Но сейчас Гаврика больше волновало не то, что говорила учительница, а что ему на его требовательный вопрос ответил Миша.

— Гаврик, я все заметил! Он еще вернется к нам!

Но больше всех волновалась Наташа Копылова, у которой, кроме общего для всех повода к огорчению, была еще одна причина, известная только ей: она знала, что в третьем классе, на уроке не было Алеши Кустова. Вчера он сказал, что бабушка Гуля завтра не хочет пускать его в школу, что она возьмет его с собой на станцию провожать Зубриковых. Но Алеша, уходя домой, обещал Наташе:

— Ты, товарищ командир отряда, не тревожься: я заранее убегу или дорогой вырвусь!

Беспокойными глазами Наташа косилась то на щель приоткрытой в коридор двери, то на окна и все время резко одергивала свои непослушные косички. И совсем неожиданно за окном раздался такой звонкий, такой счастливый крик:

— Товарищ командир! Наташка! Копылова! Не беспокойся, я вырвался! Погляди, я тут вот сам! Бегу на урок!

В классе громко засмеялись, узнав Алешку Кустова по его крикливому голосу. Наташа радостно всплеснула руками и, засмущавшись, закрыла лицо узенькими ладонями.

— Может, вы меньше будете интересоваться тем, что делается за окном, а больше прислушиваться к моим словам? — покраснев, заметила Зинаида Васильевна.

Но в классе стало тише, спокойней только тогда, когда Зинаида Васильевна заговорила о том, что на этом первом уроке и для нее и для ее учеников было самым важным и существенным.

— На дорогих и родных нам примиусских и самбекских просторах остались одни пепелища, — громче зазвучал ее голос. — Но земля уже отвоевана кровью советских воинов. Теперь наступила пора по-сталински работать и учиться, чтобы возродить все. Тот, кто этого не сознает, тот не дорог нам… Да, не дорог! — помолчав, настойчивей заявила Зинаида Васильевна, и все поняли, что слова эти она повторила не без умысла, и как раз в тот момент, когда со станции донесся свисток прибывающего поезда.

Гаврик под партой цепко схватил за руку Мишу, и Миша всем сердцем понял, что хотел этим рукопожатием сказать ему товарищ, о чем хотел спросить его и какого ждал от него ответа.

— Гаврик, мы будем работать еще лучше! — горячо прошептал Миша, и товарищи почувствовали, что они договорились по всем вопросам.

— …Мы не должны ограничиваться классной работой, книжной учебой. Скоро мы вместе с колхозниками будем сажать такой большой сад, какого до войны не было, — все отчетливей и убежденней звучал в затихшей комнате голос учительницы. — И к этому мы должны уже сейчас серьезно готовиться, как к ответственной дороге!

И, верно, потому, что за окнами, в просторном мире ничто сейчас не мешало ни учительнице, ни ученикам, Зинаида Васильевна, показывая на море, продолжала:

— Мы должны к этому готовиться, как моряки к дальнему плаванию.

Где-то за школой Иван Никитич, председатель колхоза и Мин Сергеевич рулеткой измеряли площадь, где должен быть посажен сад. Временами оттуда доносился озабоченный голос старого плотника:

— Сто… Сто пятьдесят…

Этот близкий голос не мешал ни Мише, ни Гаврику, ни их товарищам по классу слушать свою учительницу.