Амплуа — первый любовник - Маргарита Волина

Никогда не забуду спектакль «Без вины виноватые» в Таджикском театре драмы имени А. Лахути. Незнамова в нем играл Махмуд Вахидов. Второго такого Незнамова я не видел никогда. Он играл не «волчонка», не сломленного унижениями неудачника, а талантливого трагического актера. Как ему это удавалось, не знаю, но в его черных сверкающих глазах даже в минуты радости скрывалась печаль.

К сожалению, в нашем актерском деле часто бытует приблизительность — недостает точности в постижении психологии персонажа и в понимании авторского замысла.

Мне вспоминается, как когда-то мы были на гастролях в Севастополе. Там была великолепная гостиница, ресторан с шикарными люстрами, скатертями, но при всем этом роскошестве кормили очень плохо. Однажды я подозвал метрдотеля и спросил: «Что это у вас так невкусно?» А он ответил: «У нас ведь закрытый город. Все работники, и повара в том числе, члены партии, а готовить они еще не очень умеют». Увы, часто и у нас в самых роскошных театрах многие не очень умеют «готовить».

Как— то я заболел и попал в больницу. О диагнозе я ничего не знал, а потому нервничал и почти не спал ночами. И вот в одну такую бессонную ночь через приоткрытую дверь палаты я увидел, как к окну подошел хирург, только что закончивший экстренную операцию. Несколько часов он боролся за жизнь женщины (за дни лежания я успел с ней познакомиться), и вот ее вывезли из операционной. А этот сильный, большой человек буквально рухнул на подоконник и так тяжело вздохнул, что его вздох, кажется, должен был услышать весь корпус. Он долго и неподвижно смотрел в окно, куда-то вниз… Потом закурил… Он не промолвил ни единого слова, но и без слов было видно, как ему трудно, как он устал -до опустошения… В театре такая самоотдача — великая редкость.

Борис Бабочкин

Вот уж кто играл «до полной гибели всерьез» — так это Борис Андреевич Бабочкин. Его исполнительское мастерство отличалось поразительной точностью. Найденный им закон внутренней жизни своего героя становился для него самого непреложным.

Можно говорить, что у него был трудный характер. Впрочем, у настоящих, талантливых актеров характеры в большинстве случаев «трудные», точнее сказать, сложные. Нужно учесть, что в процессе создания роли у актера складывается целый комплекс творческих взаимоотношений с автором, режиссером, партнерами, художником. Увы, эти отношения не всегда протекают в духе взаимопонимания. Приходится порой и бороться, отстаивая свои убеждения, художественные и эстетические позиции. В этом сложном творческом процессе и формируются «трудные» черты актерского характера. «Трудность» характера Бабочкина была следствием его художественной требовательности и к себе, и к партнерам, и к режиссеру.

Он был убежден, что драматический актер должен обладать удивительной точностью в решении, в проникновении в суть данной пьесы данного автора, должен докопаться до глубин с ювелирной точностью, с какой в цирке работают акробаты. Когда в цирке смотришь воздушный полет, там все решают доли секунды, какие-то миллиметры, не точен — и ты уже не человек. Он считал, что и драматический актер тоже должен играть с той самой точностью акробата, который рискует собственной жизнью. Нельзя быть приблизительным. К сожалению, мы порой бываем приблизительны, не всегда хватает точности.

Сам Бабочкин именно так играл свою самую знаменитую роль — Чапаева. Бывали случаи, что люди, рассматривая фотографии Чапаева, не верили, что на фотографии действительно Василий Иванович. Они были убеждены, что настоящий Чапаев был в кино.

Его правдивость была дерзкой, а упрямость суровой и непреклонной… Все у него было свое — завершено, выразительно.

Паузы у Бабочкина (сценические паузы!) были не знаменитые игры в молчанку кто кого перемолчит на сцене. Они у него были всегда стремительные, в них бился бешеный пульс, чувства каскадом сменяли одно другое, и вот тут ярче, чем где бы то ни было, проявлялась его пластика. Даже полная неподвижность у него была крайне выразительна и динамична.

На сцену он не входил — он всегда являлся!… Недаром же каждый выход актера на сцену в драматическом произведении называется явлением. Какую бы пьесу с участием Бабочкина я ни смотрел, она неизменно начиналась для меня с его появления на сцене — все предшествующее было подготовкой, ожиданием…

«Небитым» его назвать было трудно — был бит, не раз и жестоко, а вот рубцы и шрамы он скрывал тщательнейшим образом. Я прекрасно помню его Чацкого в «Горе от ума» Ленинградского театра драмы. Боже мой, как же все ругали этот спектакль и Бориса Андреевича особенно. А это была великолепная работа исключительная жизненная правда выражалась простыми, скупыми и в то же время очень яркими средствами.

Я вспоминаю рассказ одного провинциального актера о том, как у какого-то героя-любовника был породистый пес. Он всегда возил его на гастроли. Играли обычно в летнем театре, и пес оставался около входа. Артисты репетировали очередную мелодраму, какого-нибудь «Ваньку-ключника», и как только репетиции заканчивались, собака тотчас прибегала на сцену. Как она догадывалась о конце работы — никто не мог понять. А я думаю, что все объяснялось просто — после репетиции артисты начинали говорить человеческими голосами, без фальшивых интонаций, завываний, не форсируя голос и эмоции. Собака чуяла это мгновенно. Так вот, я уверен, что, если бы эта собака услышала, как играет Бабочкин Чацкого, она бы тотчас появилась в зале, ибо он был нормальным, живым, страдающим человеком.

Я не сторонник строго научного объяснения того, что есть тайна искусства. Тайна — она потому и называется тайной, что не подлежит ни объяснению, ни разгадке. Но я хочу назвать черту его артистической натуры, которую ценю никак не меньше непознаваемого, а с течением лет все более. Профессионализм.

Если что и может погубить театр, то это разливанное море актерского дилетантизма. Как часто в спектаклях существует скрытая актерская безработица на актерских местах. Актеру рекомендуют отдыхать до и после спектакля, а не во время спектакля. Бабочкин во время спектакля никогда не отдыхал. Я не видел у него несделанной роли. Единицу сценического времени он наполнял до краев жизнью персонажа.

Вспоминаю старую театральную мудрость — актеру необходимы три вещи: чтобы его было слышно, видно и понятно. Но сочетать в себе эти три ипостаси актерского мастерства невероятно трудно, это доступно лишь высоким профессионалам. А уж если такой профессионализм сочетается с магнетизмом личности — перед нами художник, владеющий твоей душой. Таким и был Борис Бабочкин.

Думаю, можно простить жесткость, резкость и прочие непривлекательные черты человеку талантливому и высокопрофессиональному. Не хочешь избавляться от своих чисто человеческих слабостей и недостатков — не надо, никто не неволит. Но от профессиональных погрешностей актер избавляться обязан.