Заговор патрициев, или Тени в бронзе - Линдсей Дэвис

Руф заговорил:

— Я прошу тебя быть время от времени личным охранником Елены; сейчас ты ей нужен. — Своей ленивой манерой он пытался загладить одно происшествие, о котором я тогда был не в настроении говорить.

Я ненавидел, когда со мной разговаривали свысока.

— У меня слишком много более важных обязанностей, — упрямо отказал я.

Елена знала, когда я злился, особенно на нее.

— Дидий Фалько! — официально обратилась она ко мне. — Мы сегодня здесь коечто слышали; если это правда, то трудно поверить. Я должна поговорить с вами… — В комнату ворвалась толпа кутил, отпихнув нас всех троих в сторону. — Не здесь, — беспомощно нахмурилась Елена, пытаясь перекричать нахлынувший шум.

Я пожал плечами. Я все равно хотел уходить. Если Крисп собирался отвезти Фаусту домой на корабле, то он бросил меня до конца вечера.

Руф отпустил Елену.

— Я попрошу подать твой паланкин. Мы вышли из комнаты.

— Нашла того, кто тебя утешит, как я вижу! — усмехнулся я, обращаясь к Елене. При свете лампы ее глаза стали темными, словно оливки. Они встретились с моими, отражая нахлынувшую боль, которую вызвал мой грубый тон. Ее невысказанный упрек неожиданно обеспокоил меня.

Елена быстро пошла за магистратом; я зашагал следом. Когда мы вошли в атрий, Руф махнул, чтобы отдать приказ, после чего отошел к другой компании людей. Наверное, у них были продолжительные нерегулярные отношения, о которых мне горько было думать. Мы с Еленой ждали снаружи, где дул морской бриз и все казалось гораздо спокойнее.

Воздух был прохладным, хотя все еще приятным. Даже я мог признать, что залив Неаполя был одним из самых изящных географических изгибов на территории империи. Невероятно красивый от звезд. Я видел его сказочную привлекательность. Когда летние волны бились всего в нескольких шагах от меня, я даже мог представить, почему другие дураки так любили море.

Стояла мягкая, прекрасная ночь, и мне ничего не оставалось делать, кроме как разделить спокойствие и свет звезд с девушкой, находившейся рядом со мной — которая когдато была такой милой и нежной и загадочно доброй ко мне, но сегодня казалась самой собой — дочерью сенатора и любовницей магистрата, не имеющей ничего общего с букашкой типа меня.

Ее паланкина долго не было.

— Что произошло у Криспа? — без всяких эмоций спросила Елена, когда молчание стало неловким.

— Мне не удалось убедить его.

— Что он будет делать?

— Сложно сказать.

— Может, он сам еще не знает. — Елена говорила тихо, нахмурившись. Я дал ей возможность сказать. — Он такой. Принимает решение по прихоти, а потом быстро меняет его. Помню, как он говорил о лошадях с Пертинаксом: после долгого обсуждения, когда все решили, как будут делать ставки, Крисп тут же ставил на какуюнибудь другую лошадь… — Она замолчала.

— Он выигрывал? — пробормотал я, глядя на море.

— Нет, он вел себя глупо. Крисп обычно проигрывал деньги. Он даже не понимал, насколько хорошо Пертинакс разбирался в лошадях.

Несмотря на мое настроение, я заинтересовался разговором.

— Он не любил проигрывать?

— Нет. Крисп никогда не боялся потерять деньги — или ударить лицом в грязь.

— Это тоже похоже на азартную игру. У него нет того сильного чувства несправедливости или амбиций. По крайней мере, Гордиан продемонстрировал какуюто активность! Если худшее, на что может пожаловаться Крисп, это растрата денег Веспасианом в Африке, то этого человека определенно не одолевает маниакальная зависть… — Молчание Елены помогало мне прояснить этот вопрос для самого себя. — Его можно было склонить на свою сторону. Он талантлив и заслуживает поста. Но чтобы вызвать его, император послал не того человека. Крисп считает меня примерно столь же важным, как клок шерсти на овечьем хвосте; и он прав…

— Он не прав! — нахмурилась Елена, только наполовину думая о моих словах. — Ты сможешь убедить его. — Она вдруг повернулась и прислонилась ко мне сбоку. — О, Марк, я не могу вынести всего этого — Марк, обними меня! Пожалуйста, всего на минутку…

Я резко отодвинулся от Елены.

— Женщины, принадлежащие другим мужчинам, в определенной мере привлекательны — но, извини, я сегодня не в настроении!

Она стояла, выпрямившись, как копье, и я слышал ее глубокое потрясенное дыхание. Я сам был потрясен.

Пора ехать. Слуги Марцелла доставили паланкин. Руфа нигде не было видно.

— Мне нужно сказать тебе две вещи! — яростно прошептала Елена. — С одной я должна разобраться сама! Но я прошу тебя поехать со мной на виллу…

— А почему не твоего красивого друга?

— Потому что мне нужен ты.

— Почему я должен работать на тебя?

Она посмотрела мне прямо в глаза.

— Потому что ты профессионал и видишь, что я боюсь!

Я действительно был профессионалом. Елена никогда это не забывала. Иногда мне бы хотелось, чтобы забыла.

— Хорошо. Цена как обычно, — мягко ответил я. — Правила те же, что и раньше: когда я говорю тебе, что делать, — не спорь, просто выполняй. И чтобы хорошо делать свою работу, мне нужно знать, что тебя напугало…

Елена сказала:

— Призраки!

Потом она направилась к паланкину, не оглядываясь назад, поскольку знала, что я пойду за ней.

Паланкин был одноместным. Мне пришлось шагать две мили до виллы следом за ним, по пути пережевывая свою злость изза Руфа.

У Елены было четверо носильщиков и двое толстых мальчиков с фонарями. Все они начали смотреть на меня так, словно точно знали, почему ее светлость взяла меня с собой. Поднимаясь на гору, мы прошли множество мест, где можно было остановиться и полюбоваться панорамой, и я скрипел зубами, чувствуя презрение носильщиков, когда мы продолжали идти без остановки, и они поняли свою ошибку.

В доме было тихо.

— Давай, я пойду первым… — Я снова был ее телохранителем, крепко держал ее, помогая выйти из паланкина, оглядывался вокруг, когда мы заходили в портик, а потом в дом, и только после этого отпустил Елену. Поскольку мы находились за городом, не было необходимости держать привратника; огромные двери открывались легко, без всяких задвижек или замков.

— Пойдем со мной, Фалько; нам очень нужно поговорить…

Несколько керамических ламп в коридоре прогорело, но там никого не было. Елена Юстина поспешила наверх. Мы подошли к тяжелой дубовой двери, которая, как я подумал, вела в ее спальню. Взявшись за защелку, я посмотрел на ее печальное лицо и коротко сказал:

— Я не могу работать в плохой обстановке. Непрофессионально было грубить клиенту. Я извиняюсь. — Потом, не дожидаясь ответа, я открыл дверь и легким прикосновением руки подтолкнул девушку внутрь.

Там находился короткий коридор, где могли спать рабы, хотя Елена никогда не была из тех, кто ночью держал рядом с собой слуг. За закрытой занавеской в спальне горел свет, но когда я закрыл за нами дверь, то на расстоянии шести шагов была темнота. Я сказал чтото стандартное, типа: «Ты видишь, куда идти?» Когда Елена повернулась, чтобы ответить, она в темноте наткнулась на меня, так что мне пришлось быстро решать, стоило ли почтительно отступить назад или нет.

Решение пришло само собой. Это был долгий поцелуй, во время которого я с огромным усилием сдерживал свое непонимание, и если я действительно думал, что она спала с магистратом, то вам, наверное, интересно, зачем я это сделал.

Мне и самому стало интересно. Но я был не против показать девушке, что хотя она имела все, ей, возможно, больше понравится в крепких объятиях своего телохранителя…

Как раз когда я думал, что убедил ее, в комнате загремела металлическая лампа.

LVI

Кипя от негодования, Елена первая вбежала в комнату. Я заметил, как ктото пробирался через раздвижные двери: узкие ребра, тонкие ноги, светлые волосы и борода по контуру лица, одет в уже знакомую белую тунику. Я должен был поймать его; мы были одинаково удивлены, хотя я крайне разозлился изза того, что этот человек лежал тут и ждал девушку. Мне пришлось отпустить его. Пришлось, потому что когда Елена ворвалась в спальню, она вздохнула и упала в обморок.

Мне удалось поймать ее; она не ушиблась. Я поднял девушку, положил на кровать, схватил колокольчик и стал неистово трясти его, потом выбежал из комнаты посмотреть. Длинный балкон тянулся вдоль всего здания, откуда спускалось несколько лестниц на первый этаж и выходили двери во все комнаты наверху. Мужчина исчез. Я поспешил обратно во внутренний коридор и закричал, чтобы поднять тревогу.

Елена уже приходила в себя. Бормоча утешения, я склонился над ней, развязал пояс и расстегнул голубые бусы; она смущенно запротестовала. На ней также была тонкая цепочка, которая закрутилась вокруг шеи. Я распутал ее, ожидая увидеть амулет.