Набат - Цаголов Василий Македонович

— А ты… Как оставлю тебя?

— Ничего, спасибо тебе еще раз.

— Ну смотри, — проговорил возчик. — Эх-хе…

Не успел Тасо сесть, вытянуть ноги, как открылась обитая дверь и появился дежурный по райкому.

— Здравствуй.

Тасо попытался привстать, но не смог. Дежурный пожал ему руку:

— Что с тобой?

— Ничего.

— Ты весь позеленел.

— Две ночи не спал.

— А-а, ну мы тоже забыли, что такое сон.

— Цахкомцы деньги прислали, кому сдать?

— Утром будет митинг, там и внесешь… Надо, чтобы видел народ.

— А я спешил…

— Доложу секретарю, что ты пришел раньше всех, — дежурный закурил, — бюро только недавно закончилось. Сколько собрали?

— Тридцать три тысячи пятьсот пятьдесят.

— Сейчас посмотрим, — порылся в бумагах. — В два раза больше контрольной цифры.

Кивнул Тасо.

За наружной дверью послышались тяжелые шаги. В приемную вступил худощавый мужчина невысокого роста, снял кепи, обнажив лысину, он долго тяжело дышал, затем, осмотревшись, произнес:

— Здравствуйте.

Поискав глазами, на что бы сесть, опустился на стул у окна. Дежурный выжидающе смотрел на него, пытаясь угадать, кто он и с чем пожаловал.

— Беженцы мы. До партийного секретаря мне.

Дежурный соображал: беженцы? Откуда они здесь?

— Целый месяц день и ночь идем. Когда добрые люди подвезут, а больше пешком. Не думали, что останемся живы. Бомбит, проклятый, дороги, все живое поливает свинцом.

Услышав о немцах, дежурный сразу пришел в себя и исчез в кабинете секретаря.

С нескрываемой неприязнью оглядел Тасо беженца: «На его земле враг, а он бросил все и убежал».

— Отсюда куда побежишь? — спросил он беженца.

Тот вначале опешил, в больших глазах мелькнуло удивление, а когда пришел в себя, двинулся на Тасо:

— Больные мы, понял? Больницу разбомбило…

— Ну и что? — понизил голос Тасо.

— Немцы хватают всех и закапывают живьем! Может, ты свалился с луны? Или ты хочешь, чтобы я увел назад этих несчастных детей? — беженец мотнул головой в сторону окна, и, схватившись рукой за сердце, снова тяжело опустился на стул. — Ты думаешь, я трус? Что ты взъелся на меня! — простонав, упал грудью на подоконник.

Отвернулся от него Тасо, посмотрел в окно: в палисаднике сидели в разных позах человек десять.

Из кабинета выглянул дежурный, торопливо пригласил:

— Товарищ, зайдите.

Поднимался беженец тяжело, и Тасо невольно задержал на нем взгляд: «Э, да он совсем старый. Нехорошо получилось, поторопился я обидеть человека».

Через некоторое время позвали и Тасо.

За широким столом сидел секретарь Барбукаев, а слева от него на высоком стуле беженец. Остальные два секретаря полулежали в глубоких креслах, в которых только что спали.

— Здравствуйте, — Тасо приподнял шапку.

Барбукаев кивнул ему, пробарабанил длинными пальцами по подлокотнику кресла, вышел из-за стола.

— Вот что, райком решил направить прибывших товарищей в Цахком. Надеюсь, вы сумеете окружить их вниманием.

Услышал это Тасо, задумался.

— Ты не понял, Сандроев? — повысил голос секретарь.

— Слышу…

Секретарь с укоризной произнес:

— Советские люди попали в беду, и мы обязаны помочь им. Это долг, товарищ Сандроев, долг коммуниста. Наконец, это указание партийных органов, — строго добавил секретарь.

— Они не обидятся на нас… Мы еще не разучились принимать гостей, — через силу заставил себя сказать Тасо.

— Вот это другой разговор. Подумай, где их разместить.

— У меня большой дом.

— Спасибо, товарищи!

— Вы попали к друзьям, товарищ Коноваленко. Не беспокойтесь, Сандроев добрый человек.

Секретарь многозначительно глянул на Тасо.

— В обиду не даст, в этом я уверен.

Беженец взял со стола кепку, раскланялся:

— Не смею больше затруднять вас.

— Это наш долг.

За беженцем закрылась дверь, и Барбукаев обратился к Тасо:

— Считай, что тебе дали важное партийное поручение. Беженцев, конечно, мы могли устроить и здесь, но у вас им будет лучше, а потом, и это главное…

Зазвонил телефон, и секретарь устало сиял трубку:

— Барбукаев слушает! Да.

Секретарь встал:

— Ясно! Будет объявлено. Понятно. Разошлем членов бюро. Все спокойно. Сегодня прибыли в район первые беженцы. Уже разместились в Цахкоме. Все ясно. До свидания.

Барбукаев повесил трубку и взволнованным голосом объявил:

— По радио будут передавать митинг трудящихся из Орджоникидзе! Ожидается выступление секретаря обкома партии.

Секретари райкома поднялись со своих мест, а Тасо не удержался:

— А я думал…

Но тут же осекся. В другой обстановке его невольно вырвавшимся словам, может быть, придали иное значение, но в тот момент не обратили внимания.

— Митинг в райцентре отменяется. Деньги пусть сдают в сберкассу. Пошлите на радиоузел и почту ответственных работников райкома с поручением обеспечить бесперебойный прием и трансляцию выступления. Туда, где нет радио, передадим по телефонным проводам.

Голос Барбукаева был требовательно-властным, усталости как не бывало:

— Сейчас же лично обзвоните партийные организации, пусть готовятся.

Барбукаев повернулся к Тасо:

— А ты сдай деньги и немедленно отправляйся в аул, не задерживайся в районе, тебе надо успеть оповестить людей. Смотри, все до единого должны услышать передачу!

— Да разве успею добраться с этими беженцами? — озабоченно сказал Тасо.

Барбукаев не понял, о ком шла речь, переспросил:

— С какими беженцами?

— Ты забыл о беженцах?

— Ах да… Мы их отправим с кем-нибудь.

— Тогда я пойду.

— Не забудь сразу же сообщить в райком о настроении колхозников, — бросил вдогонку Барбукаев.

В приемной у окна сидел Коноваленко: он выжидающим взглядом встретил Тасо.

— Сейчас я уйду один…

У Коноваленко вытянулось лицо, худое, морщинистое, с обвислыми щеками.

— Так надо, очень… Секретарь обкома по радио будет говорить.

— Сейчас? — Коноваленко засуетился, оглянулся на репродуктор, нахохлившийся в углу.

— Подожди. — Тасо взял его за руку: — Вечером, понял, и мне надо в аул, людей собрать.

Коноваленко вышел вслед за Тасо. Ушли и секретари.

Барбукаев посмотрел на часы: было семь. В углу стояла винтовка, на толстой ручке массивного сейфа висел противогаз, на полу — вещмешок, поверх него брошена телогрейка. В яловых сапогах непривычно горели ноги.

Без стука вошел начальник райотдела НКВД и прямо с порога объявил:

— Не поеду в город!

— Почему?

Высокий, могучего телосложения, он опустился в кресло, под ним скрипнули пружины:

— Звонили из обкома, велели сегодня ждать гостей. — Гость взъерошил волосы.

— Кого?

— Заместителя наркома.

Начальник райотдела положил ногу на ногу.

— Люди на месте? Говорят, он любит объявлять боевую тревогу, — устало проговорил Барбукаев.

— Нас он не застанет врасплох, все начеку.

Начальник райотдела расслабил поясной ремень.

— Надо выбить у него еще двадцать-тридцать противогазов, а если у него будет хорошее настроение, то и винтовки попрошу.

— Не даст.

Барбукаев положил руку на стол и опустил на них голову.

— Ты накаркаешь…

— Дорогой, — произнес секретарь, не поднимая головы. — Постановление обкома о всеобщей обязательной подготовке населения касается не только тебя и меня. Районов много, а оружия не хватает.

Начальник райотдела проскрипел по кабинету высокими сапогами:

— Посмотрим.

9

Отделение, разбившись на группы, ползало на поляне по-пластунски. Над Яшей, Славой и Асланбеком старшим был сам сержант Веревкин.

— Товарищ сержант, я сейчас помру, — вопил Яша, распластавшись на земле. — Да поймите же, я родился парить соколом, а вы меня заставляете ползать. Вы форменным образом издеваетесь над личностью!

Рядом с Яшей стоял Слава, едва сдерживая смех, а сержант сидел на кочке, крикнул оттуда: