Судьба (книга вторая) - Хидыр Дерьяев

Новость распространилась быстро. Одни поверили ей, другие — не поверили, но к мазару одна за другой потянулись женщины, неся в узелках кто- катланы — слоёные ка масле лепёшки, кто — простые лепёшки чапаты, кто — пишме — хворост из кислого теста.

Габак-ших и Энекути блаженствовали. Казалось, что наступили добрые старые времена, когда подношения сыпались как из рога изобилия. И только одно беспокоило служителей «святого места», особенно Энекути: где взять волосы духа, чтобы укрепить неожиданный успех. А достать их нужно было во что бы то ни стало: пошли разговоры, что всё это выдумка, никакого духа не было, никто, мол, не видел волос, вырванных шихом Габаком из головы духа.

Случай пришёл на помощь пронырливой Энекути: она узнала, что в аул приехала городская жена Бекмурад-бая. Зачем она, никогда прежде не бывая здесь, появилась в ауле, Энекути не интересовало. Главное, волосы у неё как раз такие, какие нужно! Энекути сходила на задворки, вернулась с двумя коробочками и отправилась к приезжей татарке.

Ханум, уже собравшаяся к отъезду, пила в одиночестве чай, дожидаясь мужа. Энекути вошла, поздоровалась. Пока они разговаривали о разных чудесах и духе Габак-шиха, Энекути открыла одну из коробочек. Оттуда выполз паук-тарантул и побежал по платью Энекути. Делая вид, что усаживается поудобнее, она незаметно стряхнула его вниз и слегка прижала рукой. В это время Ханум, извинившись, за чем-то вышла во двор. Энекути проворно раскидала сложенные стопкой подушки, одеяла и стала ползать по ним, собирая яркие золотистые волосы и наматывая их на палец. Тарантул спрятался в складках постели. Энекути было сейчас не до него, она торопилась как можно быстрее пожать свой «урожай».

Вернулась Ханум. Увидев раскиданные подушки и ползающую по ним Энекути, удивлённо спросила:

— Что вы делаете?

— Фаланга сюда поползла, — невозмутимо ответила Энекути.

— Ой, гоните её, гоните! — закричала Ханум, приподняв платье и отступая к двери.

— Вот она, проклятая! — торжествующе сказала Энекути, выгоняя веником тарантула. Она убила его и вымела за порог.

Ханум долго не могла успокоиться: вздрагивала, зябко передёргивая плечами и осматривая постель.

Дело, ради которого пришла Энекути, было сделав но. Пучка длинных рыжих волос, которые толстуха ужо успела спрятать во внутренний карман платья, хватит надолго. Но Энекути обуяла алчность. Подсев поближе к Ханум, она одной рукой стала наливать в пиалу чай, а другой незаметно выкинула коробочку со скорпионом и вытряхнула его позади ничего не подозревавшей женщины. В тот же миг она вцепилась в волосы Ханум и закричала:

— Вай! Скорпион ползёт!

Ханум истерически взвизгнула и рванулась прочь, оставив в кулаке Энекути целый клок волос, моментально исчезнувших в потайном кармашке.

Скорпиона Энекути тоже убила и выбросила наружу.

Теперь можно было со спокойной совестью уходить. Тем более, что Ханум, окончательно напуганная, наотрез отказалась вернуться в кибитку, решила дождаться мужа во дворе.

— А где почтенный Бекмурад-бай? — осведомилась Энекути, донельзя довольная собой.

— У матери сидит, у Кыныш-бай. Разговаривают о чём-то.

— А-а-а, — протянула Энекути, — тогда подожди немного, не надо беспокоить человека, который принёс своё почтение матери. Мать — святой человек, её уважать и почитать надо до конца дней своих.

И она распрощалась с Ханум.

Изменило тебе чутьё, Энекути! Ты ведь так ловко умеешь подслушивать и подглядывать — научилась в доме ишана Сеидахмеда. Ты так любишь знать чужие тайны. На этот раз тайна находилась совсем рядом, тебе стоило сделать всего двадцать шагов к небольшой белой кибитке, но ты их не сделала. Изменило тебе чутьё, Кути-бай. А может быть, радость успеха притупила свою обострённую пронырливость? Не святую мать, а мать мрака и зла ты увидела бы. Не почтительность сыновнюю встретила бы, а злобу ночного зверя, который убивает не для еды, а ради запаха крови. Много интересного для твоих ушей говорилось в белой кибитке, Энекути, но ты не пошла подслушать. А впрочем, хорошо, что не пошла: твоё присутствие помогло бы свершиться мрачному злодеянию.

На следующий же день Энекути уговорила Габак-шиха навестить Кыныш-бай: «Если ей уважение сделаем, она нам авторитет сделает ещё больше». Габак-ших согласился, положил между страницами корана один золотистый волос и отправился вместе с Энекути к матери Бекмурад-бая.

Кыныш-бай встретила поначалу их насторожённо, подозрительно ощупала мутными слезящимися глазками. Это удивило и насторожило Энекути. Но, узнав о цели визита, старуха сделалась приветливой, и Энекути успокоилась.

— Слышали, слышали! — шамкала Кыныш-бай. — Да будет свет глазам твоим, святой ших, отметил тебя аллах своей милостью. С тех пор как узнали, всё время в гости ждём повелителя духов.

Степенно усевшись и разглядывая цветной узор кошмы, Габак-ших кивнул:

— Да, теперь у нас в товарищах дух. И волосы его мы вырвали. Только помучил он нас сильно. Очень сильным оказался. Чуть было не одолел нас. Но мы с помощью аллаха вцепились ему в волосы. А когда смертный коснётся волос духа, тот теряет свою мощь и только кричит. Так мы одолели его, только потом хворали сильно, потому что коснувшийся духа должен очиститься болезнью. И мы очистились.

Пока Габак-ших говорил, кибитка Кыныш-бай постепенно заполнялась любопытными женщинами, прослышавшими о приходе шиха. Они рассаживались возле стен и возгласами удивления и испуга сопровождали каждую фразу Габака. Наслушавшись вдоволь, женщины стали просить, чтобы ших показал им волос духа.

Габак-ших медленно, священнодействуя, вытащил из-за пазухи коран, погладил ладонью его переплёт, приложил книгу ко лбу и раскрыл на заранее замеченной странице. Борыки сдвинулись в плотный круг над кораном. Там, на бегучих козявках арабской вязи, лежала огненная спираль. Освобождённая от гнёта, она медленно расправлялась.

Женщины заговорили наперебой:

— Baй-эй! Волос духа!

— Боже мой! Волос духа!

— Господи! Волос духа!

— Девушки, говорят, кто носит с собой волос духа, к тому чёрт никогда не прикоснётся!

Амансолтан протянула руку, чтобы пощупать волосок, но Габак-ших торопливо отдёрнул книгу и захлопнул её:

— Нельзя! Этот волос лежит спокойно только благодаря могучим заклинаниям, которые арабскими письменами начертаны в этой святой книге. Разве вы не видите, сколько духов стоит в дверях?

Женщины, округлив глаза, разом повернулись к двери.

— А вон в окно заглядывают! Из тюйнука смотрят! Вон на териме целыми гроздьями сидят, спрыгнуть собираются!

Женщины с визгом сбились в кучу на середину кибитки. Однако ни одна из них не ушла — любопытство пересиливало страх.

— Откройте книгу, ишан-ага, — попросила Амансолтан прищурясь. — Хочу ещё раз на волос духа взглянуть.

— Руками не трогайте! — предупредил Габак-ших.

Амансолтан задумчиво сказала:

— Да, красивый. Точь-в-точь такой, как у Ханум.

Габак-ших помертвел, чуть не подавившись собственным языком. Но Энекути не растерялась.

— Грех так говорить! Разве можно сравнивать принадлежащее духу с принадлежавшим какой-то татарке? Дух рассердится, ночью придёт, мучить станет!

Наступило молчание, изредка нарушаемое утробными вздохами Кыныш-бай. Тачсолтан спросила:

— От чего помогает волос духа?

— От всего помогает! — неласково ответил Габак-ших, толком не оправившийся от пережитого страха. — Что задумаешь, любое желание исполнится!

— Дайте мне кусочек этого волоса, святой ишан-ага! — заискивающе попросила Тачсолтан и подвинулась поближе к Габак-шиху, обжигая его огнём своих безумных глаз.

Габак-ших сглотнул слюну, насупился, почувствовав в женщине что-то неуёмное и недоброе и в то же время тягостно влекущее.

Мешок чистой пшеницы поднесу святому месту!

— В вашем амулете есть письмена света? — спросил Габак-ших.

— Нет.

— Тогда вы не удержите волос духа. Как только он коснётся вашей руки, сразу же исчезнет, как дым.

— Придумайте что-нибудь, святой ишан-ага!

— Хорошо, женщина. Я напишу тебе письмена света и заверну в эту бумажку волос духа. Ты зашьёшь её в свой амулет и будешь постоянно носить. Тогда все твои желания станут исполнениями.

— А мне можно? — спросила Амансолтан. — Я тоже мешок отборной пшеницы жертвую святому месту.

— И я! — подала голос жена Вели-бая. — Мне тоже напишите, ишан-ага!

— Хорошо, — с достоинством ответил Габак-ших. — Хоть это и трудно, я напишу всем трём, и вы обретёте исполнение желаний.

Он помедлил, как должное принимая благодарности женщин, и закончил:

— А уважаемой Кыныш-бай я напишу письмена света сейчас.

Так волосы ничего не подозревающей татарки Ханум — городской жены Бекмурад-бая — стали могущественным талисманом, охраняющим людей от нечистой силы и дарующим им свершение сокровенного. Впрочем, удивляться не приходится, если вспомнить, что «святой» мазар был построен на месте захоронения старого ишака, мирно почившего от преклонных лет и трудных дорог.