Орджоникидзе - Илья Дубинский-Мухадзе

В Ростов с трех сторон входили немцы, казаки Краснова, гайдамаки гетмана Скоропадского.

…Серго спешил.

Он почти не сомневался: таинственное исчезновение золота — сотни тысяч золотых десяток, аккуратно зашитых в небольшие холщовые мешочки, — валюты и других ценностей банков Ростова и Екатеринодара — работа левого эсера Петренко, самовольно снявшего свой отряд с фронта.

— Прибавьте ходу! — попросил Серго машиниста паровоза.

В Батайске железнодорожники подтвердили:

— Стояли здесь недолго какие-то запломбированные вагоны, часовые вокруг. Потом сразу тремя эшелонами прибыли громилы страшнее анархистов. С первой минуты стрельба. Тех старых часовых убрали, пломбы долой… Вагоны угнали с собой — в сторону Тихорецкой.

Там, на станции Тихорецкой, держал свой штаб казачий есаул Сорокин. Каким-то шальным ветром его занесло в революцию и даже взметнуло до командующего войсками Северного Кавказа. От имени своей "казачье-рабочей железной армии" Сорокин предъявлял ультиматумы немецкому командованию, грозился перейти в сокрушительное наступление сначала под Таганрогом, потом под Батайском и тут же покидал позиции.

Серго считал Сорокина авантюристом, но принуждён был терпеть. Употребить против него силу — значило открыть еще один — четвертый или пятый по счету фронт. Расплата откладывалась. Для себя Сорокин выгадал всего лишь несколько недель, но слишком многих успел вырвать из жизни…

Пока что Сорокин набирал жирку на Кубани. Надеяться, что он задержит эшелоны разложившегося отряда Петренко, не приходилось. Орджоникидзе послал в погоню красноармейцев из добровольцев шахтеров. В Тихорецкой им сначала отказали в паровозе, затем приказали сдать оружие. Командир бросился к Сорокину, показал приказ чрезвычайного комиссара, взывал к совести. И добился. Сорокин вызвал начальника личного конвоя, бросил в гневе:

— Убрать!

Левоэсеровские бандиты на всех парах гнали свои эшелоны к Царицыну. Вдогонку мчался бронированный поезд Орджоникидзе. Теперь дело не ограничивалось похищенным золотом. Больше тревожила участь самого Царицына, вчера еще обычного уездного города, длинной, узкой полосой вытянувшегося вдоль берега Волги.

Сегодня этому городу уже нет цены. В глазах Серго он дороже всего золота мира. Железнодорожный узел и речная пристань Царицына — последнее, что еще связывало Кубань и Северный Кавказ с центром России. Хлеб для голодающего Петрограда мог прийти только из Царицына!

Серго снова перечитал обращение Ленина, переданное девятого мая по телеграфу всем Советам:

"Именем Советской Социалистической Республики требую немедленной помощи Петрограду… Непринятие мер — преступление против Советской Социалистической Республики, против мировой социальной революции".

Близ степной станции Сарепты, совсем недалеко от Царицына, бронепоезду удалось настигнуть хвостовой эшелон Петренко. Артиллеристы на бронеплощадках откатили, навели пушки. Пулеметчики дали несколько предупредительных очередей над крышами вагонов. Этого оказалось вполне достаточным. Лево-эсеровские грабители попросили пощады. Серго ответил:

— Сложите оружие, верните все награбленное. Рядовых наказывать не станем. Главарей расстреляем.

Все в точности было выполнено.

Два других эшелона догнать не удалось. "12 мая отряд Петренко в количестве тысячи человек, — сообщил Серго в Москву по прямому проводу, — открыл орудийный и пулеметный огонь по городу. Приняты самые решительные меры к разоружению".

Красноармейские отряды заняли позиции на кладбище. Началось настоящее сражение, в котором Серго принимал самое деятельное участие. Эта война продолжалась трое суток. Банды засели на станции Царицын Владикавказской железной дороги и оттуда стреляли по городу из орудий. Под проливным дождем Серго поднял красноармейцев, повел в атаку. Мятежники штыкового удара не выдержали.

В эти майские дни чрезвычайный комиссар несколько превысил свои полномочия. Царицын не входил в район его деятельности. Серго это знал и заставлял себя скрепя сердце выслушивать протесты работников местного Совдепа и военного руководителя полковника старой армии Носовича, сейчас преимущественно занятого тайной переброской офицеров на Дон к Краснову.]

"Положение здесь неважное — нужны решительные меры, — телеграфировал Орджоникидзе Ленину, — а местные товарищи слишком дряблы, всякое желание помочь рассматривается как вмешательство в местные дела. На станции стоят шесть маршрутных поездов с хлебом в Москву, Питер и не отправляются… Еще раз повторяю, что нужны самые решительные меры, — вокруг Царицына бушует контрреволюция".

Владимир Ильич к мнению Серго, как обычно, прислушался. На ближайшем заседании Совета Народных Комиссаров — 29 мая 1918 года он провел предложение направить в Царицын Сталина. Возложить на него руководство продовольственным делом на юге России и предоставить чрезвычайные права.

Пока что Серго на свою ответственность обнародовал в городской царицынской газете "Борьба" приказ, по которому хлеб, продовольствие, топливо полностью поступали в распоряжение Чрезвычайного продовольственного комитета — Чокпрода.[60] Ейская, Кубано-Черноморская, Владикавказская и Армавиро-Туапсинская железные дороги и речное пароходство обязаны были отправлять все грузы Чокпрода вне всякой очереди под усиленной охраной. Хлеб, закупленный или посылаемый помимо Чокпрода, подлежал безусловной реквизиции.

Добром и силой — тут уж ни с чем считаться не приходилось — Серго наводит минимальный порядок и в штабе обороны Царицына. Двадцать пятого мая в протокол экстренного заседания штаба заносится решение: "Всем имеющимся войскам слиться в одну армию. Создать план организации обороны".

Долго задерживаться в Царицыне нельзя. Два острых конфликта вспыхнули на "законной" территории Серго. "Левые" коммунисты и сторонники Троцкого задумали отделить Кубань и Черноморье от России. Для начала они принялись уговаривать моряков Черноморского флота отвергнуть совет Ленина — корабли не топить.[61] На крайний случай, если эскадре суждено погибнуть, то хотя бы с "честью", в бою с немцами.

А в Екатеринодаре военные действия грозили вспыхнуть из-за того, что Центральный Исполнительный Комитет Кубанской республики упрямо желал сместить главнокомандующего А.И. Автономова. Серго было жаль терять этого славного человека.

Невысокий, худощавый, в золотых очках, бывший хорунжий 39-го Донского казачьего полка Автономов мало походил на героя многих боев — убедительный пример того, что внешность обманчива. Его популярность среди фронтовиков особенно возросла после смелого революционного выступления осенью 1917 года на съезде казачества в Киеве. Во время боев под Екатеринодаром с частями генерала Корнилова Автономов уже имел под своим командованием несколько десятков тысяч бойцов.