От легенды до легенды (сборник) - Алексей Мороз

— Ты не понимаешь, — услышал он полный мольбы голос. — Если мы прорвемся сейчас, все закончится! Он замолчит навсегда!

Пламя в топке заплясало, требуя пищи. Дилан с перекошенным от ярости лицом вгрызся лопатой в горку угля. Слева, зацепив тендер, упала глыба. Перси смотрел на манометр, не зная, как поступить.

— Быстрее! — крикнула Карис. — Смотри! Впереди!

Перси и сам видел в мертвенно-зеленом свечении: громоздкая балка просела под мощью породы и была готова вот-вот обрушиться. Сзади бушевал каменный смерч. Если они промедлят, камни раздавят паровоз, как жестянку.

А ведь тоннель должен давно закончиться. Или время в подземелье замедлилось, играя на стороне врага? Со странным спокойствием Перси глядел, как надвигается смерть.

Ближе и ближе.

Дилан с отчаянной валлийской бранью швырял в топку уголь. Рубашка его потемнела от пота. Решившись, Перси повернул ручку регулятора до предела.

Поршни двигались с опасным скрежетом, бешено стучали колеса, дым выедал глаза.

— Только выдержи, только выдержи, — как заклинание повторял он. Котлу, локомотиву, себе самому? — Выдержи!

Они пролетели под балкой за миг до ее обрушения. С диким посвистом, окруженный клубами дыма, точно сорвавшийся с цепи адский зверь, паровоз вынырнул из тоннеля под черное звездное небо. В лица ударил холодный ветер, и Перси рассмеялся.

— Не убавляй! — предупредила Карис. — Надо пересечь реку! Он властен лишь до моста!

Время вернулось. Перси казалось, что мир вокруг несется с невероятной скоростью. Позади гремело и стонало, но это казалось уже не важным: еще чуть-чуть, и все закончится. Вон вдали, на равнине виднеются огни порта, и скоро откроется морской простор, бескрайний и чистый. К чертям горы! Вот и мост — узкая полоса дерева и стали, стянувшая бьющийся в теснине поток!

Они не видели, как с вершины сорвался огромный валун, как кувыркался по склонам, набирая скорость. Страшный удар сотряс локомотив, срывая с рельсов. Перси отшвырнуло в сторону, ударило о стенку, тонко закричала Карис. Затрещали перила моста, и мир стал заваливаться вниз, в ревущую воду.

«Падаем, — успел подумать Перси. — Теперь точно насмерть». И время исчезло навсегда.

Welsh Daily News 4 ноября 18… г.

…Мы уже сообщали нашим читателям о трагедии, произошедшей за несколько часов до торжественного открытия железнодорожного тоннеля в графстве Карнарвон…

Тело мистера Персиваля Уотертона все еще не найдено, так как поиски осложняют бурное течение и скалистые берега реки. Как утверждают компетентные источники среди полиции графства, спастись при падении и последовавшем взрыве парового котла практически невозможно.

Полиция продолжает расследование. Открытие сообщения через тоннель отложено на срок, необходимый для выяснения обстоятельств происшествия и устранения последствий землетрясения…

Темные низкие тучи цеплялись за каменную макушку горы. Осенние звезды одна за другой исчезали в косматой пелене. С моря шла буря. Городок лежал, погруженный во мрак, лишь в доме на окраине мерцал тусклый свет.

На черной глыбе Кулака стояли двое. Почти неразличимые во мгле, они вглядывались в ночь. Ждали.

— Вот и все, — девушка ежилась на стылом ветру, куталась в шаль. — Зарядят дожди, а потом пойдет снег. Жаль — мы уже не застанем.

— Ты соскучилась по снегу, сестра? — Молодой человек привалился спиной к камню. — Ты никогда не любила зиму…

— Я была вздорной девчонкой, Дилан. Когда-то давно…

Девушка умолкла. Сквозь свист ветра послышался хруст камешков. Кто-то поднялся на Кулак и остановился за спинами брата и сестры.

— Ты сказал, что не можешь вернуться? — Девушка повернулась, прерывая молчание. — Сказал, кто ты теперь?

Перси не ответил. Он неотрывно смотрел на дальний огонек. Сегодня он второй раз в жизни видел отца плачущим. Первый был, когда умерла мать. И Перси знал, что сегодняшний разговор до последнего слова и до последней слезы останется незаживающим рубцом на его сердце.

Перси потер запястья там, где еще горели следы колдовства, спасшего израненное тело и привязавшего душу к проклятой горе и ее тайным обитателям. К странной чуждой жизни. Навсегда.

Откуда-то из тьмы донесся приглушенный мелодичный перезвон колокольчика.

— Придери ап Эохайд, король Тилвит Тег, зовет, — сказала девушка. — Двери закрываются. Тайный народ уходит в холмы до весны, и мы должны идти следом.

— Подождет, — резко ответил Дилан. — Куда они без нас? Они могли стеречь, усыплять, хитрить и отвлекать. Могли предупредить о грядущей опасности кленовым венком, но не сопротивляться. Не драться в открытую. Морбрад заснул надолго, на целые века, а когда проснулся, они оказались трусливыми, беспечными и слабыми, несмотря на все волшебство. Вот и решили, что нужны новые защитники, с горячей кровью и бессмертной душой. Что может быть проще, чем увести в холмы смертного? Для Тилвит Тег это почти игра. И знаешь, Персиваль, если ты думаешь, что проиграл, то это не так. Да, мы не одолели его, но и он не победил. Это ничья. А если возможна ничья, значит…

Дилан махнул рукой и исчез в темноте. Карис задержалась.

— Не печалься, — прошептала она. — Пройдет зима, расцветут нарциссы, и мы вернемся сюда. Ты вновь увидишь звезды и услышишь пение ручьев. И ты привыкнешь, обязательно привыкнешь, прежде чем настанет твой день увидеть солнце.

Она ласково коснулась его щеки и ушла вслед за братом. Перси медлил, глядя на теплый свет далекого окна, и колокольчик дробил ночь серебряным звоном, отпевая прежнюю жизнь.

А сквозь толщу камня чудилось тяжкое биение пульса.

Морбрад спал. Сон его был крепок, но отнюдь не вечен.

И придется быть начеку. Кто знает, что он задумает…

Если проснется.

Когда проснется.

Алесь Куламеса

Ярдань

— Нет! — Могучий кулак Мартына обрушился на стол, заставляя подпрыгивать посуду и хлеб. — Нет! Нет! Нет! Чтоб я сдох — нет!

— Тата! — всхлипнула Наста. — Ну пожалуйста!

— Не позволю! — грохотал Мартын.

Он заметался по хате, хрустя половицами. На пути оказался табурет, мужик сбил его и даже не заметил.

— Холера! С кем угодно могла, хоть с городским! Нет же, выбрала этого! Этого!

— Мартын! — взвилась Акулина.

— Не отдам ее за Митьку, слышишь? Не отдам! Не проси — не будет ей моего отцовского благословения! Не будет! Чтоб меня волки загрызли, если я вру!

— Татка!

— Цыць! Молчи, дуреха! Зашибу!

— Мартын!

— И ты цыць! Сговорились! Я сказал — не будет того!

Наста зарыдала в голос и бросилась на двор, не прикрыв головы платком, едва попадая руками в рукава кожушка.

Мартын пробежал от печи до стола и обратно, замер среди комнаты, тяжело дыша.

— Зря ты так. — Акулина не смотрела на мужа, расправляя складки передника на коленях.

Тот промолчал, тоже не глядя на жену. Та выждала еще немного, слушая, как трещат дрова в печи, и продолжила:

— Митька — добрый хлопец. А Настачку нашу любит. Опять же семья у него хорошая, работящая. Брат вот на поезде робит в Орше.

— Я знаю. — Мартын поднял опрокинутый табурет, поднес его к столу, уселся. Положил руки на столешницу. На жену все так же не смотрел.

— Им с Настой хорошо будет, — увещевала она. — Он и в приймы к нам пойти может. Будет кому помогать тебе с хозяйством. Ты ж знаешь, он тебя слушаться будет. Что скажешь, так и сделает.

Мужчина откусил заусенец на большом пальце правой руки и промолчал.

Акулина дотронулась до локтя мужа:

— А Язэпка…

Ее голос надломился, в глазах заблестели слезы; плечи Мартына всколыхнулись, будто ветер прошелся по верхушкам тутошних сосен.

Женщина протерла глаза уголком передника и закончила:

— Митька тогда плыл, как мог быстро. Не виноватый он. Да и правду сказать — каждый год кто-то топнет. Река же…

Мартын стиснул кулаки так, что руки задрожали от напряжения, и сказал глухо, глядя перед собой:

— Нечего было звать Язэпку с собой. Тогда бы и плыть не пришлось.

— Мартын…

— Нет. Вот тебе мое слово — не дождется он. Сгубил моего Язэпку — а теперь на дочку глаз положил. Ирод!

— Мартын…

— Все.

Он махнул рукой и пошел в сени. Накинул кожух, шапку и вышел на двор. Плюнул с досады и принялся чистить двор от снега, что валил с обеда.

Где-то недалеко раздавались сдержанные, будто задушенные рыдания Насты.

Мартын знал, где она, — за пуней спряталась, по своему обычаю. Но он стискивал зубы и только шибче махал лопатой. Оно хоть и не спасало от горькой пустоты в груди, но хотя бы занимало руки.