Подборка из юмористического журнал Magazin 1996-97 годов - неизвестен Автор

Словесности русской служить, Призванье, понятно, святое, Но хочется бабки вложить Порою во что-то крутое.

Да что ж мне, в натуре, слабо Служенье вконец не бросая, Рабов продавать, как Рембо, Курей разводить, как Исаев? Но нет, не унижу стило, De-lux свой раздолбанный т.е. Мне бабки крутить западло, Поскольку я нации совесть.

* * * Выхожу я как-то на дорогу В старомодном ветхом шушуне, Ночь тиха, пустыня внемлет Богу, Впрочем, речь пойдет не обо мне.

На другом конце родного края, Где по сопкам прыгают сурки, В эту ночь решили самураи Перейти границу у реки.

Три ложноклассических японца Хокусай, Бас° и Як-Цидрак Сговорились до восхода солнца Наших отметелить только так. Хорошо, что в юбочке из плюша, Всем известна зренья остротой, Вышла своевременно Катюша На высокий на берег крутой.

И направив прямо в сумрак ночи Тысячу биноклей на оси, Рявкнула Катюша, что есть мочи: "Ну-ка брысь отседа, иваси!"

И вдогон добавила весомо Слово, что не сходу вставишь стих, Это слово каждому знакомо, С ним везде находим мы родных.

Я другой страны такой не знаю, Где оно так распространено. И упали наземь самураи, На груди рванувши кимоно.

Поделом поганым самураям, Не дождется их япона мать. Вот как мы, примерно, поступаем, Если враг захочет нас сломать.

* * * Мой друг, побудь со мной вдвоем, Вдвоем со мной наедине, Чтоб каждый думал о своем Я - о себе, ты - обо мне.

Пусть в окружающей тиши, Располагающей ко сну, Две одинокие души Сплетутся в общую одну.

Чтоб узел их связал двойной В одно единое звено, Мой друг, побудь вдвоем со мной И я с тобою, заодно.

Мой друг, ты мне необходим, Не уходи, со мной побудь, Еще немного посидим Вдвоем с тобой на чем-нибудь.

* * * Уход отдельного поэта Не создает в пространстве брешь, В такой большой стране как эта, Таких как мы - хоть жопой ешь.

Не лейте горьких слез, мамаша, Жена, не бейся об порог, Тот, кто придет на место наше, Создаст вакансию в свой срок.

И снова, натурально, слезы, Транспортировки скорбный труд, Друзей искусственные позы, Шопен, опять же, тут как тут.

Но не прервется эстафета И к новому придет витку, В такой большой стране как эта, (см. четвертую строку).

И новым женам и мамашам Настанет свой черед рыдать... А мы не сеем и не пашем, За это можно все отдать.

* * * Я в юности во сне летал И так однажды навернулся, Что хоть с большим трудом проснулся, Но больше на ноги не встал.

С тех пор лежу я на спине, Хожу - ну разве под себя лишь. Уж лучше б ползал я во сне. Так ведь всего не просчитаешь.

* * * Женщины носят чулки и колготки И равнодушны к проблемам культуры. 20% из них - идиотки. 30% - набитые дуры.

40% из них - психопатки. Это нам в сумме дает 90. 10% имеем в остатке. Да и из этих-то выбрать не просто.

АРТУР КАНГИН

Изгнание бесов из скульптора Зосимова

В разгар летней страды скульптор Зосимов приехал из Москвы в деревню Натухаевку, к своей матери.

А приехал он - изгонять бесов.

* * *

Рано утром Зосимов услышал стук в окошко c расшитой крестиками занавеской.

"Вот оно, началось", - с радостью и одновременно тревогой подумал Зосимов.

На пороге пред ним предстал белый как лунь дедушка, с холщовой котомкой через плечо.

- Тебе бесов-то изгонять? - лукаво улыбнулся дедушка.

- Мне! - выдохнул Зосимов.

- Скотина в доме имеется? - гортанно вопросил дедушка.

- То есть?! - испугался Зосимов.

- В смысле индюков, бычков, курей, - пояснил старец.

- Имеется! - воскликнул Зосимов. - Пойдемте!

Он провел дедушку на задний двор.

А надо заметить, что мать Зосимова, Анфиса Федоровна, довольно-таки разбогатела за последнее время.

Судите сами.

В роскошной навозной жиже валялся десяток-другой крутобоких и широкопятачковых свиней.

На заборе сидело десятка три пестрых кур, обладающих ценным даром нести яйца с особым задором.

За забором меланхолично шлялись и пощипывали "зеленку" три буренки с бычком.

И еще много-много было всего - кролики, нутрии, т.е. южноафриканские крысы, годные на зимние шапки, перепела, индюки и пр. и пр..

- Достаточно? - вопросил дедушку Зосимов.

Дедушка по-лезгински щелкнул языком и сказал:

- Весьма!

- Ну-с, начнем, что ли? - подтолкнул дедушку к решительным действиям Зосимов.

- Чего ж не начать-то? - ласково изумился дедушка.

И дедушка достал из холщаной котомки довольно-таки увесистую дубинку, видимо из древесины дуба.

- Палка-то зачем? - потупился Зосимов.

- А вот узнаешь, сынок! - ответил белый как лунь дедушка и изо всех сил тяпнул дубинкой Зосимова по головушке.

- Ай-ай, - завопил Зосимов. - Ты что делаешь, старче?!

Но не успел Зосимов еще докричать свое вопросительное восклицание, как из его груди, словно раздвинув ребра, выскочил крохотный, лопоухенький и зелененький чертенок.

- Не трогай нас, дедушка! - возопил чертенок. - Нас там еще пропасть!

- Ах, пропасть! - разгневался дедушка. - Так изыди, сатана, сам в пропасть.

И тотчас чертенок буравчиком ввинтился в одну из дремавших в навозе свинок, и та, обуянная бесом, что было сил понеслась к пропасти. (А надо вам сказать, что дом матери Зосимова располагался как раз на краю довольно-таки огромной и живописной пропасти, иначе говоря, на краю обрыва). Свинка на мгновение замерла у земляного разлома, а потом с прощальным визгом кинулась в бездну.

- Вот так-то, - удовлетворенно потер руки дедушка.

Избавившись от зеленого чертенка Зосимов, почувствовал облегчение, правда, весьма незначительное.

- От одного беса избавились, а сколько же их еще там? - вопросил дедушка. - В чем же ты так грешен, сынок? Что ты успел натворить за свою еще довольно-таки короткую жизнь?

И Зосимов вспомнил ярко, как от вспышки магния, всю свою простую и такую ужасную жизнь.

- Я скульптор-монументалист, дедушка, - сказал он.

- Поясни, - потребовал старик.

- Я высекаю из гранита, дедушка!

- Кого, сын мой?

- Я высекаю обнаженных девиц женского пола...

- И?..

- Я высекаю банкиров.

- В полный рост?

- Выше... Много выше...

- То есть?! - нахмурил лохматые брови старик.

- Пуговица на красном пальто одного банкира достигла трех метром в диаметре.

- Свят-свят, - открестился старец.

- А еще я высекаю бюсты братвы. Этими бюстами сейчас густо засеяны погосты нашей некогда необъятной Родины.

- А братва - это кто? Матросы?

- Если бы, - поник головой Зосимов. - Это душегубы, дедушка!

- Ах, ты! - гневно изумился мудрый старик и опять ловко выхватил из котомки свою заветную дубинку и что было силы огрел Зосимова по поникшей головушке.

И тотчас из Зосимова выпрыгнул угольно-черный черт средних размеров.

- Сгинь, сатана, - заорал дедушка.

И черт вихрем вкрутился в мирно разгуливавшего за забором бычка. А бычок, уже под властью беса, дико взмахнул хвостом, ринулся к обрыву и с печальным мычанием канул в нем.

Не прошло и часа, как в пропасть попрыгали все коровы, кролики, три десятка особоноских пестрых кур, толстые индюки и, конечно, нутрии, т.е. южноамериканские водяные крысы, мех которых вполне годится для изготовления теплых зимних шапок.

Теперь уже Зосимов почувствовал значительное облегчение. Однако неокончательное, видимо еще много бесов сидело в нем.

Старик тяжело дышал от усталости, дубинка его надломилась.

Волосы же на голове скульптора Зосимова сбились клоками, а лоб слегка посинел.

И тут появилась сама матушка Зосимова, Анфиса Федоровна.

Она появилась и взмахнула руками.

И еще бы ей не взмахивать руками! Двор был совершенно пуст, никакой живности, только запоздалая нутрия (южноафриканская крыса), как последняя тучка рассеянной бури, неслась к обрыву, высоко забрасывая задние ноги.

- Назад! - крикнула беглянке Анфиса Федоровна.

Но нутрия, обуянная бесом, ничего не слышала и, добежав до пропасти, мужественно кинулась в нее.

- Лапушки мои, - возрыдала Анфиса Федоровна. - Как же я буду дальше жить-то?!

И надо отдать огорченной женщине должное. Вопрос ее не был вполне риторическим.

Старец смущенно спрятал свою надломленную дубовую палочку в котомку.

- Может еще разок? - попросил Зосимов, чувствуя внутри жжение от присутствия бесов.

- В другой раз, - ответил старец. - Живность кончилась...

И тут, смачно хрюкнув, из навозной жижи поднялась самая мощная свиноматка, Машка. Совершенно ранее невидимая из-за этой жижи.

В мановение ока Зосимов выхватил из котомки дедушки волшебную палочку и что было силы огрел ее себя по головушке.

А ударил он себя с силой рьяной, богатырской силой.

И тут из скульптора Зосимова повалил целый сонм чертей. Больших и маленьких, черненьких и седых, с серьгой в ухе и с серьгой в носу.

- Сгинь, сатана! - страшно возопил Зосимов.