Всегда начеку - Сергей Смирнов

И люди подходили к старшине Медведеву и сообщали об этом, как о чем-то важном и необычном, хотя он сам уже обо всем знал. Они были обыкновенные и необыкновенные — ленинградцы, выдержавшие эту зиму. Дети со взглядом взрослых и девушки, которых можно было принять за старух. И нельзя было понять, от чего почернели их лица. То ли от копоти и сажи, когда топили они свои печурки, разламывая на дрова шкафы и стулья, то ли от страшного голода.

Много странного было на Невском в тот год. Иному рассказать — не поверит. Город возвращался к жизни. Но она была так непохожа на прежнюю, мирную. В скверике у Казанского резеду и левкои сменила картошка и капуста. Как они нужны были — эти овощи — людям, ослабевшим и истощенным! А особенно школьникам; ведь даже летом они занимались в подвалах, на случай внезапной бомбежки или обстрела.

Первую блокадную зиму Андрей Медведев выдержал, а зимой сорок третьего слег. Опухли ноги, десны болели и кровоточили. И помогли не столько лекарства, сколько воля и сознание того, что каждый человек нужен там, на посту.

Весной он снова стоял на Невском. Похудел так, что сам себя не узнавал. В зеркало не смотрелся. Но однажды зашел к фотографу на площади Островского. Решил — после войны интересно будет на себя посмотреть. Эту карточку он потом показывал своей сестре и бывшим односельчанам и в шутку спрашивал:

— Вот, разыскиваем. Не знаете — кто?

А те, ничего не подозревая, отвечали:

— Такой в нашей деревне никогда не жил.

В январе сорок четвертого последние снаряды рвались на ленинградских улицах.

27 января — кто из ленинградцев не помнит этой даты! — над городом расцвели гирлянды праздничного салюта. Старшине Медведеву повезло. Он был в тот вечер на посту, видел, как ликовал измученный, но победивший Ленинград. Какое это счастье — снова спокойно ходить по улицам!

Но к радости у Андрея Яковлевича примешивалась тревога: как-то там, в деревне?

Все рассказала газета. Попалось на глаза знакомое название — Веселки — его деревня. Строчки запрыгали, поплыли. Отца и четырех сестер расстреляли фашисты. Дознались через полицаев, что Андрей служит в милиции. А младший брат ушел в партизаны.

За мужество в военные годы наградили старшину Медведева орденом Красной Звезды и тремя медалями.

А мирные дни принесли ему прежние заботы. Не однажды он рисковал собой, вступая в поединок с опасными преступниками.

Но риск риском (работа в милиции особенная, здесь без него не обойтись), а Медведев никогда не забывал о той неприметной на первый взгляд стороне службы, которая зовется профилактикой. За долгие годы изучил он свой участок до каждой трещины в асфальте. Редкий прохожий с ним не здоровался, и для каждого у него было нужное слово.

Помнит и сейчас Андрей Медведев двух дружков с Невского, 18, — Генку Голякова и Витьку Богданова. Парни пьянствовали, работали от случая к случаю, и не прочь были руку в чужой карман запустить. Старшина не раз встречал их во время своего дежурства. Как бы невзначай заводил разговор.

— Что ж, ребята, с Ленинградом хотите расстаться? Это не сложно. А ведь вы молодые, здоровые. Жить-то надо интересно!

Конечно, они изменились не вдруг, но устроились на работу и с дурной привычкой — пить — решили расстаться. И конечно, на них не один постовой влиял. Ему помогали многие.

Однажды старшину перевели на другой перекресток. Медведев возражать не стал. Но после дежурства вызвал его к себе начальник:

— На этот пост больше не выходи, возвращайся на старый. Граждане звонками замучили. Все спрашивают: где же наш постовой?

И вновь выходил он на угол Герцена и Невского. Следил за порядком, штрафовал неосмотрительных пешеходов.

Вернулся из заключения Карпов. Отбыл срок за карманную кражу. Нашел старшину Медведева.

— Не забыл, как мы в последний раз встретились?

Медведев помнил. Парня преследовали несколько человек. Женщина подбежала к старшине.

— Деньги он у меня в автобусе...

Не уйдет, решил Медведев. Он уже узнал в бежавшем Карпова (не раз приходилось с ним беседовать и даже в отделение водить). Знал Медведев и лазейку, которой воспользуется преступник, чтобы улизнуть от погони. У выхода из проходного двора они встретились.

— Выйду — порешу, — злобно прохрипел ему тогда Карпов. И вот вышел.

— Ты, старшина, извини за старое. Дело ты мне раньше говорил.

А вскоре стал бывший карманный вор Карпов помощником милиционера Медведева.

И вот пришло время пост оставить, стал там постовой не нужен. Почти за четверть века навел старшина на участке порядок. И хотя в газете о нем, постовом милиционере, писали как о лучшем оперативном работнике, нелегко ему было примириться с почетной «отставкой».

Давно уже отличник милиции старшина Медведев несет службу на другом посту, но зовут его в райотделе по-прежнему «бессменным».

Может быть, потому, что на пенсию он уходить не хочет — не могу, мол, без нашей работы, а скорее потому, что стажеры (собрать их вместе, так целый взвод будет), которых учил ветеран, работают по-медведевски, продолжают его традиции.

Всех, кто Медведева знает, поражает его влюбленность в свою профессию, тревога за нее.

— Что-то быстро у нас постовые меняются. Какая же это работа, когда участка не знаешь? — говорит он молодым милиционерам.

Перед молодежью он выступает часто. И каждый раз говорит о том, что наболело на душе, что выношено за многие годы.

— Вроде и не высокая у нас должность, а всегда на виду, среди людей. Вот и нужно им помогать. Говорят: тот, кто вырастил дерево, уже не зря прожил. А тот, кто помог другому человеку стать на верную дорогу? Этот, наверное, две жизни прошел. Значит, не только тот постовой хорош, который много нарушителей задерживает, а прежде всего тот, кто нарушения предупреждает.

В 1965 году в Белом зале исполкома вручили Андрею Яковлевичу орден Трудового Красного Знамени. Это была награда за работу на посту, где навел Медведев образцовый общественный порядок.

Недавно Андрей Яковлевич снова вышел на «свой перекресток» по просьбе автора этого очерка. Медведева там не забыли, люди несли ему, как и прежде, свои радости и беды.

— Спасибо, сейчас все хорошо, — говорила Медведеву женщина средних лет, — с тех пор, как отрезало.

— Муж у нее пил, — объяснил мне потом Медведев, — я с ним говорил, говорил — все без толку. Потом врача знакомого попросил устроить на лечение. Теперь вроде нормально.

Много мне рассказал в тот день Медведев. Показал дом на углу улицы Гоголя, куда в сентябрьский вечер сорок первого года попала бомба. Медведева там контузило взрывной волной. А потом он сам, едва держась на ногах, разбирал развалины и помогал откапывать раненых.

Мы стояли у Адмиралтейства, в самом начале Невского проспекта. Небо по-осеннему хмурилось, и когда лучи уходящего солнца выскальзывали из-за туч, люди все, как по команде, переходили на освещенную сторону проспекта. Андрей Яковлевич в эти минуты выглядел каким-то особенно торжественным, лицо его светлело, солнце разглаживало на нем бороздки морщин.

Видно было, что мой собеседник хочет поделиться какой-то своей сокровенной, ему одному понятной мыслью. И, словно отвечая на мои вопросы о значении милицейской профессии, которых в тот день я ему задал немало, Андрей Яковлевич вдруг сказал:

— Для того мы несем службу, чтобы ходил человек всегда по солнечной стороне, от света не прятался.

Александр Мурзин

ТРИ КИЛОМЕТРА ТИШИНЫ

Тень на асфальте вдруг стала огромной, переломилась где-то у самого леса и отпечаталась на стволах сосен, за обочиной. У подножия тени, в свете фар, качнулась и упала почти под самые колеса фигура человека. Взвизгнули тормоза. Григорий метнулся в темень, на дорогу...

Нет, сейчас не будет ни смелой погони, ни пальбы в ночи, капитан милиции Григорий Павлович Пономарев не вступит в схватку с двумя или тремя бандитами, напавшими на прохожего, что припозднился в недобрый час.

На дороге перед ним лежала пьяная женщина...

Утром я сидел в милицейской комнате, смотрел, как Пономарев принимал «вчерашних» и других, более давних своих «клиентов». Перед тем как позвать Галину Роталеву, он вдруг растерянно засуетился, даже чуть покраснел, предупредил: «Дело сугубо ночное, дамское. Ну, да что теперь, уж извините, полюбопытствуйте, раз пришли». Так и сказал: «дамское». Я ожидал, что войдет какая-нибудь из тех «реактивных» девиц, что пробавляются ресторанными знакомствами, и забеспокоился: такие девицы обычно не стесняются, как-то простоватый Пономарев будет с ней беседовать?

Вошла героиня вчерашнего загородного происшествия — крупнолицая, губастая, нечесаная. Села. Молоденькая совсем. В глазах Пономарева вдруг мелькнуло озорство, он повел ими в сторону гостьи: гляди, мол! Та смотрела на нас обоих тускло, пусто, и я понял, что хотел сказать капитан: интеллектуальной беседы в данном случае не будет.