Прощание с кошмаром - Татьяна Степанова

В Риме они жили в очень приличном отеле на виа Венето в двух шагах от посольства США. Там в одном из ресторанов (как и во всех отелях высшего класса, для своих клиентов было несколько «столов») Белогуров за ужином и обратил внимание на Феликса. Сначала он не признал в нем соотечественника — тот безукоризненно изъяснялся по-английски. А, как известно, за границей на всех "московских есть особый «отпечаток».

Но Феликс вообще мало на кого был похож. Белогуров тогда заметил, что даже вышколенный официант украдкой отводил взор в разговоре с ним — чтобы этот молодой клиент не прочел в нем невольно… Белогуров ясно помнил, каким он впервые увидел этого УРОДА, этого калеку в инвалидном кресле. Феликсу тогда исполнилось всего-то двадцать пять лет. И у него была уже пятая по счету пластическая операция в косметическом центре под Флоренцией. На этого человека было вообще очень трудно смотреть, не отводя глаз. Косметологи, несмотря на все свои попытки, ничего не смогли сделать: потому что нельзя вернуть человеку лицо, если он его утратил безвозвратно.

Как они тогда познакомились? Да почти случайно В шумном, переполненном клиентами холле гостиницы Феликса на несколько минут оставили одного (он задержался в Риме на неделю после выписки из клиники и жил в отеле вместе с личным врачом Анатолием Ильичом и санитаром Петром, который и ухаживал за ним, как заботливая нянька). Феликс сидел в своем кресле, а гости и постояльцы отеля обходили инвалида. Белогуров ожидал лифта. У Феликса с Шопен упала книга, Белогуров ее поднял из вежливости. Услышал родное русское «спасибо», рассеянно глянул и…

Давным-давно, в школе еще, он читал рассказ Алексея Толстого «Русский характер» про сгоревшего в танке бойца. Он никогда не задумывался, что такое для человека — гореть заживо, а тут… Он тогда быстро отвел глаза, пробормотав что-то нечленораздельное. Но еще долго перед его глазами стояло это видение — лишенная волос шишковатая, покрытая розовыми рубцами голова, одутловато-багровое, изрытое жестокой оспой лицо — словно слепленное из осколков чужих лиц, опаленные брови, а глаза — небесно-голубые, лихорадочно блестящие, зоркие, умные, все замечающие, все понимающие глаза калеки. В довершение к душераздирающему зрелищу сидящий в инвалидном кресле не имел обеих ног. Они были ампутированы до коленного сустава. И вид двух жалких обрубков, облаченных в зашитые, точно мешочки, обрезки брюк из хорошей дорогой черной материи… У Белогурова, хотя он никогда не отличался сентиментальностью, невольно сжалось сердце.

А калека заговорил с ним приветливо. Голое у него был глуховатый, но манера держаться располагала. Сказал, что уже видел Белогурова с друзьями, рад узнать, что они соотечественники — «в Риме наших мало», похвалил гостиницу, спросил, были ли они на Вилле Боргезе — «советую очень, только что открылась после десяти лет реставрации» и.., представился: Феликс Михайленко.

Белогуров не сразу вспомнил, но потом, когда до него дошло, кто перед ним… Феликс был сыном Бориса Михайленко — одного из крупнейших отечественных бизнесменов. В течение ряда лет он возглавлял «Союзэнерго», а затем… Белогуров вспомнил: дело об убийстве Михайленко некогда не сходило с первых полос газет наряду с самыми громкими делами 90-х. Его взорвали вместе с семьей в машине. Ни, исполнителей, ни тем более заказчиков теракта так и не нашли.

Позже, когда они сошлись с Феликсом ближе, калека однажды рассказал про тот день, когда в одночасье потерял мать, отца и младшую сестренку. "Помню белую вспышку, потом грохот, звон стекла. Потом боль, потом жар — ужасный жар… Следом ехала наша машина охраны, но они сначала ничего сделать не могли — так у нас все разом заполыхало, загорелось… Отец и мать умерли сразу. Ленка, сестренка, кричала сильно, я слышал, когда меня вытаскивали. Я тоже кричал, рассказывали… Потом провалился как в яму.

Когда уже в реанимации очнулся, мне долго не говорили, что и Ленка умерла тоже — прямо там, на дороге. Отмучилась… А у меня все ноги ныли, ныли. А потом я понял, что их у меня уже нет…"

Белогуров тогда сразу смекнул: парень, переживший такое, просто не может остаться нормальным человеком. Позже, когда у них с Феликсом состоялся тот разговор, с которого и начались их совершенно особые отношения, он решил про себя: Феликс сошел с ума. Потому что нормальный человек даже представить себе не может, о чем они беседовали. Но.., все дело было в том, что этот искалеченный парень в чем-то мог дать фору даже Белогурову. Во-первых, Феликс был неплохо (для нынешнего поколения молодежи, по мнению Белогурова) образован. Отец постарался, чтобы его сын и наследник (благо деньги позволяли) стал «стопроцентным европейцем». Феликс учился в Англии. Он много и жадно читал (а что ему оставалось-то в инвалидном кресле?). Был горячим поклонником Джойса и Данливи, Байрона и Шелли. Он интересовался искусством. У него была превосходная память (трагедия, с ним случившаяся, словно и не коснулась его умственных способностей, так казалось на первый взгляд…). И наконец, Феликс Михайленко был очень и очень богатый мальчик, что сразу и бесповоротно расположило Белогурова в его пользу, заставив даже позабыть об удручающе отталкивающей внешности.

Со смертью Михайленко-старшего семейный бизнес закончился. Но за годы, пока этот профессор физики находился у руля отечественной энергоимперии, он успел сколотить солидный капитал, вовремя переведя его, и…

«На жизнь мне, Иван, хватит. Думаю, она не будет слишком длинной, — говаривал Феликс. — А потом.., мне теперь не так уж и много нужно. Кажется, я становлюсь стоиком. Хотя нет, они вообще не признавали никакой материальной зависимости. А я же… Порой так хочется кого-то любить, Иван. Это, наверное один из инстинктов, что ли… А кого, точнее, что я могу любить? Кроме вещей — что остается?»

Да, Феликс любил исключительно вещи (а что, и вправду, ему такому оставалось?). В Риме Белогуров по его просьбе сопровождал его в галерею Туканово, а затем в галерею «Торлони» на виа Маргутта. И вот там-то он заметил, что Феликса (наверное, в силу того; что из-за своего уродства он чувствовал себя особенным, не похожим на остальных людей; и просто не мог не ощущать себя изгоем) привлекали дорогие, редкие, но не красивые, а скорее странные вещи. У «Торлони» (это была известнейшая ювелирная фирма), хотя на стендах было выставлено множество великолепных изделий, Феликса заинтересовал лишь маленький темный рубин в довольно безвкусной платиновой оправе: весьма пошлая, на взгляд Белогурова, и не такая уж старинная (всего-то эпохи короля Виктора-Эммануила) брошь. Феликс сразу же попросил убрать оправу. На вежливые слова менеджера о том, что «ценность рубина невелика — это всего лишь кабошон, да к тому же еще и непрозрачный», Феликс только улыбнулся, положил камень на тыльную сторону худой руки и показал Белогурову:

— Правда, он похож на каплю запекшейся крови? Словно я оцарапался случайно и из раны выступила кровь… Я закажу для этого камня особую оправу.

(Белогуров потом видел ее в московской семикомнатной, оставшейся от родителей квартире Феликса на Пречистенке. Камень был вкраплен в гипсовый слепок руки. Складывалось впечатление, что рука отрублена и до сих кровоточит.)

Кстати, там же, в московской квартире, Феликс держал и своих любимцев. Это были два здоровых тигровых питона, жившие в специально оборудованном стеклянном серпентарии. Каждый месяц им покупали на Птичьем рынке живых кроликов и кур. И Феликс никогда не пропускал момента, когда Петр, живший с ним, кормил змей. Однажды при этой процедуре довелось поприсутствовать и Белогурову. Он почувствовал дурноту.

Что-то не так, не в порядке с этим бедным парнем — да, это Белогуров понял еще тогда, в Риме, но… Но Феликс изъявил самое горячее желание посетить по возвращении «Галерею Четырех». И это был клиент, словно посланный Богом: умный, образованный, понимающий толк в вещах, плативший зато, что ему приглянулось, не торгуясь. Он приобрел у Белогурова два полотна Бакста и несколько набросков Врубеля к «Принцессе Грезе». Затем пришла осень, 7 ноября у Феликса был день рождения, и он пригласил Белогурова к себе, но не на московскую квартиру, а в этот вот загородный дом на Киевском шоссе. «Я там еще не был ни разу со дня смерти родителей. Не хочу, не могу быть там один. Так что приезжай, пожалуйста», — сказал он по телефону.

День рождения был грустным. Присутствовали лишь самые теперь близкие Феликсу люди — врач и санитар. Белогуров явился с роскошным букетом роз, словно траурной лентой перевитых: «Дорогому Феликсу».

— Феликс означает «счастливый», — сказал Михайленко, подняв бокал с шампанским; Петр подкатил кресло парня прямо к накрытому столу. — Римляне о своих павших в бою легионерах говорили: «Он уже счастлив». Редкий случай, когда смерть ассоциировалась со счастьем, да? Мне сегодня исполнилось двадцать шесть. Я не умер, хотя мог… Но я не умер, — он обвел глазами стол, — Бог, или кто там есть на этом голубеньком небе, для чего-то оставил меня.., вот таким, каков я есть, — он снова запнулся, но продолжил, — жить дальше. Что ж, наверное, мне, Феликсу, счастливчику, надо его за это только поблагодарить.