Прощание с кошмаром - Татьяна Степанова

— Рисунки и эскизы мы тут не демонстрируем, — Дивиторский кивнул на стену. — Но если что-то вам приглянулось — нет проблем.

Кравченко со скучающим видом вздохнул.

— Чудненько, чудненько. — Он отхлебнул кофе, поданное девочкой. — Знаете ли, Егор.., какое имя у вас звучное, славянское. Пора, пора нам вспомнить свои национальные корни: Егорий Храбрый, Егорий Победоносец… Ты не находишь, Катюша? Но видите ли… Нам с женой хотелось чего-нибудь… — Он снова щелкнул пальцами, словно подыскивая слово для некоего «рожна» (как назвала это про себя Катя). Она быстренько уткнулась в каталог, чувствуя, что вот-вот не выдержит, и тогда весь этот смехотворный балаган лопнет, и они просто опозорятся на веки вечные.

— Кажется, я понимаю, — Дивиторский наконец впервые за беседу посмотрел на Катю и усмехнулся краешком губ. — Одну минуту… — Он прошел в боковую дверь, в кабинет, быстро вернулся. — Вот, взгляните на это, — уже протягивал он раскрытый фотоальбом. На фото была изображена некая книга. — Это иллюстрированный альбом Григорьева «ntmte». Библиографическая редкость. Вышел в Париже в 1918-м. — Дивиторский не говорил, а читал все это по какому-то отксерокопированному списку, который держал в руках. — Тираж всего тысяча экземпляров. Рисунки Григорьева: «Парижские кафе», «Женщины» — сплошной эрос во плоти. — Он снова усмехнулся, скользнув жестким взглядом по Кате. — Этой книги в настоящее время у нас нет. Но по вашему специальному заказу мы могли бы ее поискать и попытаться достать. Естественно, это будет стоить очень и очень…

— Ну, о деньгах, я думаю, есть смысл говорить только с Белогуровым, — премило промурлыкал Кравченко. — Катюш, что ты скажешь?

— Это, видимо, нечто в духе Тулуз-Лотрека. — Катя напыжилась так же, как и «драгоценный В. А.» (валять дурака, так уж валять!). — Это стильно. Престижно… Но думаю, раз владелец галереи отсутствует, есть время хорошенько все обдумать — брать или отказываться. И в следующий раз…

— У вас есть наши координаты? — перебил ее Дивиторский. — Чудненько. Можете звонить в любое время. Я передам Белогурову, что именно вас интересует. И если наши условия вам подойдут, то… Будем рады видеть вас снова.

Когда за ними захлопнулась дверь, бронированная, словно ворота бункера, Катя (она, как примерная супруга, все еще цепко держала Кравченко под руку) ехидно прошипела:

— Богатенький наш Буратино, господин Кравченко, а слабо вам купить эрос во плоти?

— Господа — в Париже. А ради вас, — в тон ответил «драгоценный В. А.» — — я готов пустить на ветер фамильное состояние. Да за такое виртуозное вранье ты, Катька, пива мне должна поставить ящик! Два ящика!

— Десять ящиков, — Катя выдернула руку, — ты за рулем. Ох, Вадя, что мы наделали? Так завраться…Я же с ним, с этим Белогуровым, поговорить хотела только о его помощи нам, об участии в обезвреживании преступника. А теперь что же? С какими глазами я теперь к нему снова отправлюсь?

— Очарованными. Я заметил, что этот хлыщ на тебя ба-альшое впечатление произвел. Так и млела там перед ним.

— Очень красивый парень. Скажешь, нет? А ты тоже — это дитя с косичкой… — Катя внезапно умолкла.

Они подошли к своей машине, А неподалеку от нее, у самых дверей дома, стояли бежевые потрепанные «Жигули». И тот самый кудрявый паренек старательно протирал их лобовое стекло тряпкой. Катя медленно прошла мимо машины. Вот и здесь тоже старые бежевые (то есть светлые) «Жигули». Сколько их в Москве, в области — тысячи. А Колосов еще не потерял надежду найти среди них и те самые… Странно, у владельца этой богатой галереи — человека явно очень состоятельного (вон какой роскошный особняк, какая мебель) — и такая ветхая (лысая резина, пятна ржавчины на багажнике; вмятина на правом крыле), старая машина… Может, она принадлежит не Белогурову, а этому вот кудрявому? Ишь как старательно стекло полирует… Наверное, подружку свою с косичкой покатать замыслил…

И вдруг ей вспомнилось: эта девочка Александрина сказала, что «менеджер с минуты на минуту вернется — отъехал на заправку». На машине отъехал? Но у дома номер шесть, кроме машины Кравченко и этой развалюшки, других никаких нет. Значит, он на «Жигулях» заправляться ездил? На таких вот — такой сноб?

— Вадь, это какая модель «Жигулей»? — спросила Катя, когда они сели в машину.

— Первая. «Копейка». Что, понравилась? Прямо глаз от нее не оторвешь.

— Да-а… «копейка»… Подожди секунду.. — Она зашелестела блокнотом в сумочке, украдкой записав номер. Она сделала это без всякой задней мысли. Чисто машинально. Раз ищут в столичном регионе старые бежевые «Жигули» и проверяют абсолютно всех их владельцев, то…

— Ох, чувствую, отольется еще нам наше беспардонное вранье, Вадичка, — вздохнула она тяжело.

— Ящик пива! — хищно напомнил Кравченко. — Сейчас рванем куда-нибудь, о, знаю куда — мне Серега про одну забегаловку говорил.

Он олицетворял собой само легкомыслие. А обычно это было Катино амплуа. Но сейчас она охотно уступила «драгоценному В. А.». Оглянулась напоследок: Гранатовый переулок, бежевые «Жигули»… Видно, придется возвращаться в эту галерею. Ее владелец и точно — весьма и весьма занятная личность.

19

FIN DE SINCLE

Занятная личность.., именно так думал кое о ком и Белогуров. О том человеке, к кому ехал. Ему предстояла занятная встреча с занятной личностью. И от всей этой занятности впору было рехнуться.

С утра (они договорились по телефону встретиться в половине первого: раньше клиенту просто не доставили бы деньги — оплату заказа) Белогурова тянуло к бутылке. Но он гнал от себя свою жажду. Во-первых, клиент, с которым предстояла встреча, Феликс Михайленко, не выносил и запаха спиртного. А во-вторых, управлять машиной под градусом, когда на заднем ее сиденье в специальном деревянном футляре покоилась эта вещь, было… Если бы что-то случилось — самая пустячная авария., — и Белогуров бы попал в цепкие лапы ГИБДД, то заветный футлярчик и его причудливое, если так можно выразиться, содержимое, стало бы… Белогуров хмыкнул: а вот как раз и страж дорога у светофора на перекрестке. Салют тебе, хозяин трассы, салют, товарищ, друг мой, брат мой, салют тебе! О, если бы ты только знал, мент-братишка, чью машину провожаешь сейчас равнодушным взглядом. Не к чему придраться, комендаторе? С иномарочкой моей все вроде в полном порядке. Если бы ты только знал, что увозит от тебя моя иномарочка все дальше и дальше…

Белогуров (светофор впереди зажег красный свет) оглядел стоявшие рядом авто. И вы, братцы мои, если бы только узнали, что я везу бедному богатому Феликсу… Интересно, что бы вы, дорогие сограждане, подумали? И что бы сказали вслух? Что отразилось бы на ваших усталых, скучающих лицах, землячки, «дорогие мои москвичи»? Ужас? Отвращение? Ярость? Страх? И что бы вы сотворили со мной за это — упекли в психушку, растоптали, размазав мои мозги по асфальту, расплющили бы меня — выродка, ядовитую гадину, сумасшедшего извращенца, кровавого садиста, манья…

Но дело-то все в том, дорогие мои, что я, Я — Иван Белогуров — ваш земляк, ваш друг и брат во Христе, в которого, страдающего и распятого, ни я, ни вы уже, наверное, и не в состоянии поверить, я.., нормальней вас всех. Я — не сумасшедший. Вот в чем вся загвоздочка-то… А эта безделушка в футляре, что у меня за спиной, — не сувенир для полоумного психопата, а… Вещь, за которую мне платят деньги. Очень большие деньги. Но хотя это и так, это — последняя вещь, последний предмет антиквариата особого сорта, который я продал в своей жизни. В этом я поклялся там, на берегу, когда мог умереть и не умер: эта вещь — последняя.

Белогуров включил магнитолу. Радио «Петербург» передавало вальс «Голубой Дунай». Музыка, музыка, музыка…

Этот же самый вальс звучал и на Ленинградском вокзале. Его играл в тот вечер у летнего кафе бродяга-гармонист — грязный, пьяный, опустившийся бомж, гармошка которого пыталась веселиться, но вместо этого хрипела, словно в последнем градусе чахотки. За липким пластмассовым столиком Белогуров ожидал Володимира — тот позвонил ему и назначил «стрелку» на девять вечера.

Белогуров вспоминал настороженное выражение лица того самого оперативника — Колосов его фамилия. Они ожидали этого важного звонка в его кабинете на бывшей улице Белинского. Белогуров понимал, что этот Колосов и его сотрудники решили воспользоваться им как подсадной уткой в этой своей операции по захвату. (Господи, знали бы они…) Володимир, услышав в трубку, что Белогуров согласен купить иконы, как и в прошлый раз, назначил встречу на Ленинградском вокзале. Они (Белогуров знал, что его прикрывают, но засечь, кто именно его «крыша» из угрозыска в волнующейся и галдящей толпе пассажиров, естественно, не мог) прождали более сорока минут. Белогуров уже думал, что церковный вор кинул их, заподозрив что-то. А гармошка все наяривала… За соседним столиком какой-то пропойца в тельняшке с ожесточением обгладывал копченую «ножку Буша», Обсосал со смаком куриные кости; плеснул себе пивка в пластмассовый стакашек, осушил единым духом, подавился от жадности, откашлялся, отдышался, а потом с тем же смаком харкнул прямо в картонную тарелку, из которой только что ел. Жирный плевок — шлеп… Белогуров ощутил, что его вот-вот вырвет…