Императорские изгнанники - Саймон Скэрроу

class="p1">— Да, господин. Из того, что я слышал с тех пор, как добрался до Тарроса, она сильно поразила Каралис, и есть опасность, что она может распространиться по всему острову. Он прочистил горло. — Мне сказали, что ты тоже. заболел?

— Да, это правда. Но теперь я выздоровел.

Тадий посмотрел на него с сомнением. — Если ты так говоришь, господин… Если чума распространится, это может повлиять на нашу кампанию.

— Тогда будем надеяться, что сначала мы разберемся с врагом, — резко сказал Катон. — Что-нибудь еще?

Префект ненадолго задумался и покачал головой.

— Я подготовлю письменные приказы, и ты сможешь отправиться в Тибулу, как только они окажутся у тебя в руках. В Капут Тирси тебя ждет запас провианта для твоих войск. Этого должно хватить на ближайшие два месяца. — Катон жестом указал на дверь. — Ты свободен, префект Тадий. Я ожидаю от тебя сообщения в течение следующих десяти дней о том, что твои люди на позиции в Капут Тирси. Не разочаруй меня.

— Я сделаю все возможное, — ответил Тадий и вышел из таблиния.

Плечи Катона устало опустились, когда он склонился над своим столом. Он был раздосадован тем, что краткое совещание утомило его. Сколько еще дней должно пройти, прежде чем он сможет выйти на поле боя?

В дверь постучали, и Аполлоний вошел, не дожидаясь ответа.

— Я так понимаю, с префектом Тадием обменялись резкими словами, судя по его выражению лица, когда он вылетел в коридор.

— Я сказал то, что нужно было сказать. Я отдал ему приказ. Убедись, что он получит письменную версию приказа перед отъездом. Я хочу, чтобы Четвертая Иллирийская была готова к походу как можно скорее. Передай это Плацину. Мы отправимся в Августис с первыми лучами солнца. Пол центурии должно хватить, чтобы удержать оборону и успокоить местных жителей. Они должны быть выбраны из тех, кто слишком стар или непригоден для кампании.

— Говоря о физической форме, ты уверен, что к завтрашнему дню достаточно восстановишся?

— Так или иначе. Мы должны нанести удар по врагу, пока чума не успела распространиться на наши силы. Нам нужно вернуть конную колонну, так что центуриону Игнацию придется взять одну из пехотных центурий, чтобы заменить наших конников на блокпостах вокруг Каралиса.

— Мне послать за ним?

— Нет. Мне нужно отдохнуть. Просто передай ему приказ. Он примет командование над Шестой когортой и завтра отправится в Каралис. Скажи ему, чтобы он забирал всех ополченцев, которых встретит по пути.

Аполлоний закусил свою губу.

— Ты немного перегибаешь палку, если можно так выразиться. Если лишить города их ополчения, чтобы пополнить наши ряды, они останутся беззащитными.

— Я должен рискнуть. Нам нужно как можно больше людей, чтобы дать бой врагу. Если мы просто попытаемся защитить каждый город, форт и аванпост, то в итоге не защитим ни одного из них, когда враг решит отбирать их у нас по одному.

— Это правда.

— Я рад, что ты согласен, — ответил Катон, вставая и направляясь к двери. — Теперь оставь меня и передай приказ.

— Да, господин.

Добравшись до спального места, он ослабил ремень и позволил ему соскользнуть на пол, после чего рухнул на кровать. На нем все еще были калиги, и он решил немного отдохнуть, прежде чем снять их. Лежа на спине, он закрыл глаза. Он слышал приказы центуриона, который проводил строевую подготовку недалеко от здания штаба. В этот поздний час, скорее всего, эти люди были в наказании за какие-то нарушения, совершенные в течение дня. После шума волн, разбивающихся о скалы, который сопровождал его лихорадку последние несколько дней, на территории каструма было непривычно тихо. Мысли Катона вернулись к словам Аполлония о том, что он в полном порядке и готов вернуться к командованию. Он боялся, что крепкого сна будет недостаточно, чтобы подготовить его к предстоящим трудностям и опасностям. В течение нескольких ударов сердца его разум терзали сомнения и страхи, а затем он погрузился в глубокий сон, так и не сняв калиг.

*******

Задолго до того, как солнце взошло над вершинами холмов к востоку от Тарроса, Шестая Галльская когорта выступила из декуманских ворот и двинулась по тропе к дороге, ведущей из города в сердце острова. Через некоторое расстояние еще одна дорога ответвлялась на юг, и Игнаций с небольшой колонной пехоты отделился от хвоста когорты и отправился на помощь центуриону Массимилиану и его конному отряду, оцеплявшему карантин Каралиса.

Катон ехал во главе когорты, впереди отряда со штандартами и позолоченным изображением императора Нерона. «Сходство было не очень большим, — размышлял он, — но почти все люди, служившие под этим символом, никогда не увидят императора во плоти, поэтому никогда и не узнают». Он улыбнулся тому, какое значение придавали солдаты таким символам, готовые пролить последнюю каплю крови в их защиту. В этом не было никакой видимой логики, и в то же время Катон знал, что и он сам в мгновение ока поступил бы так же. Это было похоже на гонки колесниц в Риме. Были люди, которые поддерживали одну из команд и носили ее цвет так, словно от этого зависела их жизнь. Те, кто носил другие цвета, были врагами. Люди спорили, сражались и даже умирали из-за цвета полоски ткани, и все же, одно лишь сомнение в рациональности такой слепой преданности могло в лучшем случае вызвать непонимающее презрение.

Когда взошло солнце и его лучи залили пейзаж вокруг Тарроса, Катон окинул взглядом холмы и зеленеющие леса и различил вдалеке виллу, принадлежавшую Клавдии. Выбеленные стены сверкали, как слоновая кость, под прямыми солнечными лучами, и он не мог отделаться от мыслей об этой очаровательной женщине, первоначальное неблагоприятное впечатление от которой перешло в растущую привязанность и желание проводить с ней больше времени. Гораздо больше времени. «Это должно подождать, — напомнил он себе. — Сначала он должен уничтожить своего врага».

Он отвел взгляд в сторону и направил его на линию холмов, простирающихся по обе стороны от него. По ту сторону холмов лежали густые леса и горные логова племен, происходивших от первых жителей острова. Эти люди хранили свои традиции и любовь к своей земле с тем же пылом, с каким солдаты Рима почитали штандарты, под которыми они маршировали, сражались и умирали. Это должно было стать битвой убеждений в той же степени, как и битвой воинской доблести. По опыту Катона, такой фанатизм мог стать решающим фактором в конфликте. Так чей же фанатизм окажется самым пылким в предстоящей борьбе? Тех, кто сражается за земли, принадлежавшие им на протяжении многих поколений, или тех, кому платят за