Знаменитость - Дмитрий Тростников

А я, наблюдая бессильную ярость своего врага, ощутил, наверное, что-то вроде торжества. Я снова вытащил из кармана украденный в Одессе нож, и показал в окно. Держал нож двумя пальцами за колечко в рукоятке, и покачивал, демонстрируя Бесу, отстающему от нас на ленинградском перроне.

— Зачем тебе это? Зачем ты его дразнил?! — спросила Старкова, в ужасе глядя на мои манипуляции с ножом.

Если бы я знал, действительно — зачем? Мне нечего было ответить.

— Какой ты безрассудный мальчишка! — простонала Старкова.

Мы ввалились в вагон, плюхнулись на желтые деревянные сиденья и еще какое-то время просто старались отдышаться. В поздней электричке до Гатчины пассажиров сидело немного. В нашем, последнем вагоне человек десять или двенадцать расположились парами на сиденьях. К зиме поток дачников в пригородных электричках иссякает, и нет необходимости тесниться.

— Может лучше выйти на следующей станции? — спросила Старкова. — Он за нами не погонится?

На глазах ее были слезы. Все-таки Маша сильно испугалась. Но в трудный момент не подавала виду. А сейчас, когда опасность осталась позади, страх навалился на нее всей своей мощью. Старкова тихо смахнула пару слезинок. Руки ее дрожали.

— Это было бы уже слишком. Он же не батька Махно, а обычный уголовник, и сейчас не гражданская война. Ну, какие у простого бандита могут быть средства, чтобы догнать электропоезд, который уже далеко ушел? — привел я доводы, не очень убедившие меня самого. — К тому же нам надо в Гатчину успеть как можно быстрее. Там Алеша и Витька, и они еще толком не понимают опасности. А значит, нет времени на пересадки, — и это был главный аргумент.

Маша крепче прижалась к моему плечу. Еще какое-то время я чувствовал ее дрожь. Мы расслабились только минут через сорок. Когда электричка проехала полпути и успела отсчитать добрый десяток остановок. А мы успели согреться. Старкова даже задремала, положив голову мне на плечо. А у меня первое чувство избавления от опасности понемногу прошло и уступило место беспокойству.

Снова все рушилось. Еще вчера у меня имелось твердое убеждение, что Зяблик закончит свой магнитофон и все у нас наконец-то получится. Я уже прикидывал самый минимумом инструментов для будущей записи акустического альбома. Стоило мне начать рассуждать вслух, как Витька завопил, что у него в соседнем доме знакомый — отличный аккордеонист. Правда, пьющий. Его звали Жорка-инвалид. И, будучи в ударе, этот Жорка-аккордеонист играл виртуозно.

— Ты только послушай — аккордеон! — толкнул я тогда в бок Алешу, напоминая про его мечту. — Все как ты хотел — складывается одно к одному!

Алеша с Витькой за пару дней как-то моментально и накрепко сдружились. Два разноплановых гения сразу нашли общий язык. Алеша все подкалывал Витька шуточками. А тот счастливо улыбался.

Я вспомнил, каких жестоких вещей только что наговорил Зяблику по телефону, и мне стало не по себе. Нельзя было так жестко с другом. Он, конечно, чудак и сильно подвел. Но все же, по доброте душевной…

Я заставил себя отбросить эти мысли. Когда будем все в безопасности, я поговорю с ним, чтобы не обижался. А пока нет возможностей для сантиментов. Снова начинается бегство. Я чуть не застонал от одной этой мысли.

К тому же меня беспокоило, что Алеша с Витькой не только подружились. Они еще начали вместе выпивать. Вчера Алеша выпросил у Витька денег, и сбегал за бутылкой. И к вечеру оба были навеселе. Из-за этого Витька не закончил вчера магнитофон. Но тогда я смотрел на это сквозь пальцы. Витька пообещал, что все доделает сегодня, пока я езжу в Питер. Вот только утром, когда я уезжал, они весело перемигивались с Алешей. И спорили, насчет традиции подогревать пиво зимой. Она существует только в пивных ларьках Ленинграда и его окрестностей, или так принято везде по стране?

И сейчас мне стало тревожно — не напились ли они там снова, воспользовавшись моим отсутствием? И доделал ли Витька аппарат, как обещал? А ведь, после того, как я наорал на него, у Зяблика наверняка затрястись руки. И если он не спаял магнитофон с утра, как собирался, а отложил дело на вечер, то после моей отповеди… Черт! Все придется забирать с собой и быстро. А если магнитофон до сих пор представляет собой груду разрозненных деталей? Это катастрофа.

25

— Смотри, какая странная машина! — перебила мои мысли Старкова, пристально вглядываясь в темноту за окном электрички. — Мчится, как на пожар…

Я посмотрел в окно, куда она указывала. На этом участке железнодорожные пути шли параллельно автомагистрали и очень близко. Так, что было хорошо видно, как на плохо освещенном шоссе черная «Волга» пытается обойти огромный грузовик — фуру на которой перевозят грузы водители-дальнобойщики. «Волга» виляла на бешеной скорости. И даже в вагоне было приглушенно слышно, что она при этом еще и яростно сигналит.

— Не только сам нарушает, а еще требует, чтобы пропустили! Точно, какой-то псих, — посмотрела мне в глаза Маша. — Хорошо, что дорога пустая.

Тем временем, подозрительная «Волга» резким маневром обогнала грузовик и умчалась вперед. До Гатчины оставалось всего несколько остановок. И мне захотелось, чтобы эти остановки проскочили, как можно быстрее. Но тут электричка вдруг оглушительно засвистела отчаянным сигналом и начала резко тормозить. Немногих оставшихся в вагоне пассажиров бросило вперед. Так, что те, кто ехал лицом по направлению движения невольно плюхнулись на передние скамейки.

У всех хором вырвался один и тот же возглас:

— Это что такое?!

А тормозные колодки уже с противным скрипом прижались к стальным колесам вагонов. Поезд экстренно тормозил.

Я бросился вперед по останавливающемуся вагону.

— Что такое? — спросил я мужчину, пытающегося выглянуть подальше, высовывая голову в окно.

— На переезде остановились, — ответил тот. — Ни черта отсюда не видно. Но там впереди переезд. Может что-то случилось?

— Это ведь не из-за нас? — испуганно схватила меня за локоть Старкова.

— Не знаю, — ответил я, уже не будучи, ни в чем уверен.

— Уважаемые пассажиры, сохраняйте спокойствие, — объявил по вагону громкоговоритель. — На переезде ДТП. Как только уберут машину — поедем дальше…

Поезд окончательно остановился. Я еще надеялся, что это не Бес, а просто какое-то совпадение. Но уже стало страшно. Если это бандиты — они помнят, как мы заскочили в последний вагон и первым делом сунутся суда. И я решил пробраться ближе к середине поезда. Схватил Машу за руку и потащил в тамбур.

— Я говорила — надо было сойти! — выпалила мне Старкова.

Вместо ответа я только открывал одну за другой неудобные двери.

— Что говорят? — первым делом спросила Маша у пассажиров следующего вагона.

— Да ничего не говорят, — пожала плечами тетка с большой корзиной. — Прервалось что-то. Машинист только начал говорить, потом сразу — раз — и замолк… То ли контролеры по поезду идут?

Но в этот момент снаружи раздался громкий стук металла.

— Ага, нашла контролеров! — весело завопил один из пассажиров. — Смотри! Какие-то ребята дверь последнего вагона выламывают! Фомкой — ломиком воровским! Во дают!

Люди, находившиеся в вагоне, мгновенно бросились к окнам, а я потянул Старкову вперед. Без оглядки мы пробежали два или три вагона.

— Надо что-то делать. Сейчас упремся в первый вагон. А нас там или ждут, или настигнут те, кто сзади… — остановился я.

— Ты думаешь, они уже внутри поезда? — спросила Маша.

Я кивнул.

— У тебя хватит сил раздвинуть двери?

Я поднатужился, но дверь была тугая, и я только скользнул по ней пальцами, ломая ногти.

— Но я же видела, бывает пацаны даже на ходу двери открывают! Как-то же они это делают? — трясла меня за плечо Старкова. — Надо что-то просунуть между половинками, какой-то рычаг. У тебя же есть нож!

Действительно, я запаниковал и совсем забыл о ноже. Достать его и раскрыть было секундным делом. Лезвие ловко вошло между половинками дверей. Я загнал его глубже и попытался повернуть. Но лезвие «бабочки» было слишком узким, и двери отодвинулись друг от друга всего на пару миллиметров. Ухватиться было невозможно.

— Сейчас я губную помаду подсуну! — сориентировалась Старкова, — Только чуть пошире открой!

Я надавил на нож, как на рычаг. Лезвие не выдержало и звонко сломалось. Но Маша уже успела подсунуть тюбик губной помады в сантиметровую щель. У меня в руке осталась тонкая и квадратная металлическая рукоятка ножа. Теперь уже можно было орудовать рукояткой. Я еще раз надавил изо всех сил. Двери подались. Я уже просунул между ними ладонь, а Старкова внизу — носок сапога.

— Выскакиваем мигом, и сразу прячемся между вагонами, чтобы из окна не заметили! — скомандовал я, и последним усилием распахнул двери.