Повести о Ветлугине - Леонид Дмитриевич Платов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По своему обыкновению, они располагались группами по двадцать — тридцать зверей. В каждой группе был свой сторожевой морж, который не спал, не дремал, бдительно охранял послеобеденный сон товарищей.
Завидев наш медленно приближающийся корабль, «часовые» заволновались, вытянули шеи, завертели головами, потом подали какой-то сигнал, и вся компания с видимой неохотой принялась покидать насиженные места. Один за другим потревоженные хозяева полыньи сползали со льдин и неуклюже бултыхались в воду. Рев их напоминал грохот прибоя, разбивающегося о камни.
Когда стихла поднявшаяся беспорядочная стрельба и рассеялся дым от выстрелов, мы увидели, что охота удалась. Три неподвижные глянцевито-черные, будто лакированные, туши вповалку лежали на окраине льдины.
Кто-то осторожно потянул у меня из рук ружье.
— По-моему, кучно бьет, — сказал Союшкин, хотя мы стреляли в моржей, понятно, не дробью, а пулями. — Тульское? Разрешите взглянуть, Алексей Петрович?
Я дал ему подержать ружье и вслед за гурьбой охотников направился к штормтрапу, чтобы сойти на льдину. Меня опередил Вяхирев со своим неизменным фотоаппаратом. Но раньше всех на льдине очутился Союшкин. Мы и оглянуться не успели, как бывший первый ученик был уже подле моржей.
Он, видите ли, торопился занять наиболее выгодное, наиболее импозантное место — в центре группы!
Наблюдая со стороны, как он молодецки упирается ногой в матерого, убитого не им, а другим, зверя, как сжимает в руках выпрошенное у меня ружье и устремляет вдаль непоколебимый взгляд, я не смеялся, нет. До смеху ли тут?
Да, со дня отплытия, и даже еще раньше, во время подготовки экспедиции в Москве, Союшкин действовал нам на нервы.
Раздражали даже мелочи, например то, что он ужасно любил фотографироваться.
В Москве перед отъездом нас одолевали репортеры, от которых приходилось прятаться или уходить черным ходом. Один Союшкин мужественно оставался для объяснений с ними. Фотографировали его обычно в позе все той же непоколебимой решимости, с гордо скрещенными на груди руками.
Он увековечился так и на пирсе, накануне отплытия из Океанска, причем, хотя стоял во втором ряду, изловчился перед щелчком фотоаппарата быстро податься вперед и просунуть свое лицо как раз между мной и Андреем, так что получился в самом центре. Пенсне он снял, видимо полагая, что герою Арктики не пристало быть в пенсне.
В этом проглядывало что-то провинциальное и в то же время нетерпеливо-эгоистическое, мелочно-тщеславное.
И ведь, главное, никуда не уйдешь, не денешься от него! Вокруг лед и вода, мы зажаты в очень тесном пространстве, в узкой металлической коробке. Приходится по многу раз на дню сталкиваться в библиотеке, на палубе, в коридоре, раскланиваясь и вежливо уступая дорогу, слушать его разглагольствования об историческом значении нашей экспедиции, наконец, завтракать, обедать и ужинать за одним столом в кают-компании, стараясь не замечать, как он с хлюпаньем втягивает в себя суп из ложки и деликатно утирается салфеткой.
О, все это надо пережить, чтобы понять!..
Конечно, Союшкина трудно было заподозрить в том, что он, к примеру, сунет в котлы «Пятилетки» адскую машину. То, что делал бывший первый ученик, я бы назвал, пожалуй, психологическим или моральным вредительством. Союшкин держал в неустанном напряжении наши нервы, методически и последовательно — сам, вероятно, даже не догадываясь об этом, — выматывая душу из меня и Андрея.
Словно бы злой дух отрицания сопровождал нас в нашем путешествии к Земле Ветлугина, одним видом своим нагоняя тоску и предчувствие несчастья. Это перевязанное веревочками и проволочками пенсне (на случай сильной качки или сжатия)! Эти понурые, уныло висящие уши шапки! Этот посиневший на холоде носик, длинный, остренький, как бы постоянно к чему-то принюхивающийся!
И вдобавок Союшкин был отвратительно, старомодно угодлив! Разговаривая со мной, он неизменно сохранял слегка наклонное положение, оттопыривая зад, как бы находясь в состоянии постоянной готовности бежать.
А ведь еще недавно этот человек, принимая меня и Андрея в своем директорском кабинете, снисходительно цедил сквозь зубы: «Мы с вами, думается, уже вышли из того возраста, когда верят в неоткрытые острова…»
Сейчас до меня доносилось лишь: «Слушаюсь, Алексей Петрович! Будет исполнено, Алексей Петрович! Учту и приму к исполнению, Алексей Петрович».
Ну что ж! С этим, видимо, надо мириться. Поколения провинциальных титулярных советников, кувшинных рыл подготовили и создали Союшкина. Ему передалось от них и строение позвоночника, и особая гибкость шеи, и глаза как у креветки, выскакивающие из орбит при виде начальства.
Но очень противно было сознавать себя начальством Союшкина…
Мы подобрали охотников с их трофеями, пересекли полынью, и плавучие льды с шорохом сомкнулись вокруг нас. Будто и не было никакого «водяного оазиса» с его обилием и разнообразием живых существ, будто не грохотали наши победные выстрелы над водой. Опять все бело, куда ни кинь глазом. Бело и очень тихо.
Однако какой-то осадок остался в душе, вернее, неясное, глухое беспокойство. Виноват, конечно, мираж. Он поманил нас, подразнил, растревожил. В струях нагревшегося над полыньей воздуха как бы промелькнула перед нами иллюстрация к реферату «О гипотетических землях в Арктике». Ведь еще полтора года назад Союшкин с пеной у рта доказывал, что Земля Ветлугина всего лишь оптический обман, что острова в северо-восточной части Восточно-Сибирского моря «привиделись» Веденею.
По огорченным лицам своих спутников я догадываюсь, что встреча с миражем произвела на них тягостное впечатление. «Что, если Союшкин все-таки прав? — думают, наверное, они, стыдясь высказывать свои сомнения вслух. — Не вдогонку ли за миражем стремимся? Не мелькнет ли перед нами внутри «белого пятна» такое же мимолетное дразнящее видение?..»
Неспроста в кают-компании весь вечер толкуют о Земле Ветлугина, пытаются доискаться тайного смысла в словах: «Спешить, чтобы застать!» Это очень тревожные слова.
Острова, видимо, непрочны, ненадежны. Есть в них таинственный изъян, который, судя по предостережению Петра Ариановича, может привести либо к внезапной катастрофе, либо к постепенному исчезновению архипелага.
Что же это такое?
Радист Таратута предположил, что архипелаг вулканического происхождения.
— И вулкан, безусловно, действующий, — разглагольствовал он в кают-компании. — Быть может, до Ветлугина дошли рассказы местных жителей о вулкане.
Его поддержал Сабиров.
В своих скитаниях по южным морям он видел десятки подобных островов, обязанных своим рождением подземному огню. Они могли простоять тысячи лет, но иногда исчезали столь же быстро и неожиданно, как и появились.
Эфемерное существование такого острова-однодневки Сабиров даже зарегистрировал однажды в вахтенном журнале. Советский лесовоз, на котором
