Созвездие Гончих Псов - Константин Георгиевич Паустовский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда Берг с Обручевым доигрывали в домино пятую партию на бутылку солодового квасу, Берг увидел высокого человека, надувавшего ртом автомобильную покрышку. Он был сизый и страшный, – покрышка медленно расползалась, полнела, обращалась в твердый круг. Человек быстро отнял рот, шина свистнула, он зажал отверстие пальцем и яростно его завинтил.
– Ловко, Виталий! – крикнул ему Обручев.
– Кто это?
– Помреж с кинофабрики. Знакомый.
– Будет дело, – Берг смешал костяшки домино. – Идем!
Они подошли к помрежу. Он лежал в изнеможении, ребра его вздымались, создавая неприятное впечатление близости под этой тонкой кожицей громадного скелета. Помреж показал на шину.
– Пользуйтесь. Выдерживает шесть пудов.
Берг завел с ним разговор о киноартистах.
– Мелкие людишки, вечно грызутся, – сказал помреж.
– У тебя нет там на кинофабрике артистки Нелидовой? – спросил Обручев.
Помреж поморщился, подумал.
– Черт ее знает! Мабуть була, – он изредка вставлял украинские слова. – Была такая, кажется, Нелидова, а может, и не было… не ручаюсь. Да ты пойди к Павлу Ивановичу, она у него сидит в сумасшедшем доме на Слободке-Романовке. Помешалась.
– А на какой почве?
– Про почву я не знаю. Во время съемки бросилась на оператора, кричит: «Я не хочу быть пророчицей». Она ведьму играла. «Пророчицы, кричит, все безобразные, страшные, а я молодая!» Схватила его за горло, насилу оторвали.
– Слушай, Виталий, – попросил Обручев. – Познакомь вот его со своими артистами. Он, понимаешь, писатель, ему это нужно.
– A-а, писатель, – помреж повернулся и оглядел Берга. – Ну что ж, приходите завтра на Австрийский пляж ко второму солнцу, они все там толкутся. Приду, познакомлю. Только вряд ли от них чего-нибудь услышите, – народ без всякой квалификации, случайный.
Помреж пошел в воду, волоча за собой шину. Он далеко швырнул ее; отлогая волна длинным пламенем отразила солнце. В пламени этом звенели восторженные вопли детей, – волна щекотала их пятки. Солнце обрушилось на пляж тяжким водопадом жары и веселья.
– Пока хватит, – сказал Берг, когда они с Обручевым вышли из воды и обсыхали на солнце, – а вечером двинем в Слободку-Романовку.
Вечером с юга стеной поднялась туча. В акациях прошумел ветер, и пушечным ударом прокатился над морем гром. Он прошел от горизонта до горизонта, тяжелый и низкий, пригибая головы к земле. В море было черно, желтели огни парохода, входившего в порт, пыль порошила глаза.
«Страшно на море», – подумал Берг и поежился. Он ехал с Обручевым в трамвае на Слободку. Страшно было не только на море, но и в городе. На него, дымясь, медленно опускалось разъяренное небо. Желтый свет, густо смешанный с сумерками и шумом листвы, отражался в поспешно захлопнутых окнах.
В Слободку успели попасть до дождя.
В больничном саду шли, натыкаясь в темноте на скамейки, к одинокому дому с закрытыми ставнями. Казалось, что уже глухая ночь, и Берг заколебался:
– Не двинуть ли обратно?
– Что вы. Да он не спит до трех часов ночи.
Доктор был плотен, высок, в его пенсне отражались маленькие электрические лампочки, розовый абажур, вытянутое лицо Берга.
К рассказу Берга о Нелидовой он отнесся иронически. Берга он знал по его двум книгам, сам написал брошюру о психоанализе творческого процесса, поэтому настойчивые расспросы Берга о больной киноартистке его не удивили. Он даже предложил пройти к больной, – было еще рано, семь часов, – больные не спали.
– Только одно условие, – предупредил доктор, – не задавайте ей никаких вопросов.
Берг кивнул.
Снова шли через сад, слепая молния ударяла в пыльную путаницу оград и черепичных крыш, и Берг был не рад, что затеял эту историю. Ему казалось, что доктор втайне сердится на непрошенное вторжение и только из уважения к литературе (о нем он упомянул в разговоре несколько раз) ведет его к больной.
Больная встретила доктора шипением, потом зловеще прокричала, как птица:
– Кви-кви! Кви-кви!
Берг смотрел на нее и тщетно старался отгадать знакомые по фотографии черты. Было что-то до очевидности похожее в общем пятне лица, но каждая отдельная черта была суха и говорила о преждевременной дряхлости. Вблизи это была старуха.
– Сколько ей лет? – тихо спросил Берг.
– Кви-кви! Кви-кви! – жалобно крикнула больная. За стеклами торопливо и нестройно забарабанили капли дождя. Ставни были закрыты. Это вызывало впечатление тяжелой духоты.
– Двадцать пять.
– Как ее фамилия?
– Левшина.
Но Берг не слышал ответа врача, – он чувствовал легкое головокружение. Из путаницы настойчивых мыслей, наконец, родилась одна, – здесь есть какие-то нити!
– Не-ли-дова! – раздельно позвал он, глядя в пустые глаза больной.
– Что вы делаете!
Берг отмахнулся, – тише!
– Верните! – закричала больная и упала на колени около кровати. Голова ее жалко колотилась о матрац. Она закусила одеяло и рвала его, как рвут щенки, играя, грязную тряпку.
– Я не хочу играть пророчиц! Верните мне девочку!
Она хрипло зарыдала.
Доктор стиснул Берга за локоть и вывел в коридор.
– Идите сейчас же ко мне!
Берг, спотыкаясь, вышел в сад. Обручев взял его за руку и повел в темноте, – Берг был близорук. Шел редкий дождь.
– Ну, что ж вы молчите? – спросил Обручев.
– Несомненно, – пробормотал Берг, – здесь что-то есть. Если не для поисков, то для рассказа. Тема, понимаете. Надо использовать тему.
– Вы – вивисектор!
Ударила молния. В глазах Обручева она сверкнула гневной вспышкой.
В квартире доктора стоял розовый свет, сухой лоск паркета.
Берг закурил. Он, казалось, оглох; глаза его рассеянно бегали по стенам.
– Да… – бормотал он. – Конечно… Да, конечно… Это так… Занятно, очень занятно…
Пришел доктор.
– Ну, милый мой, – сказал он, – слава богу, ее успокоили. Никогда не делайте таких вещей. Вы не понимаете, как серьезно.
– Да, да… простите. Но почему на нее так действует эта фамилия?
Доктор помял в руке папиросу.
– Конечно, тут совпадение. Прежде всего она не настоящая киноартистка. Она недавно приехала в Одессу к брату, поступила на кинофабрику ради заработка. У нее очень фотогеничное лицо, ее взяли. Но дело не в этом. Она разошлась в Москве с мужем, – его фамилия Нелидов. Девичья же ее фамилия Левшина. Здесь был ее муж, он студент-химик. Человек крайне необщительный, молчаливый. Многого, конечно, нельзя выяснить. В конце концов я дознаюсь, в чем дело. Ходит к ней еще ее брат, он плавает третьим помощником на «Перекопе». С ним мне надо будет потолковать. А вы,
