Внимание - чудо-мина ! - Овидий Горчаков

Теперь, увы, генерал фон Браун уже не считает, что ему отменно повезло. Из всех русских городов ни один не начинялся так коварными минами и взрывчаткой, как Харьков. Да притом еще электроминами, взрываемыми, судя по всему, на расстоянии партизанами с помощью подрывных машинок! Злой рок сделал его, фон Брауна, полновластным хозяином города фантомов, города призраков-громовержцев.

Скорее бы фронт двинулся дальше на восток, за Воронеж, за Дон и за Волгу. Скорее бы попасть снова на фронт из этой гремучей западни. Скорее бы свалить непосильную ответственность на гаулейтера Эриха Коха и его "рейхскомиссариат Украины"!

Генерал усиливает охрану особняка на Мироносицкой, внутреннюю и внешнюю, превращает его в крепость. Целый взвод фельджандармов теперь охраняет генеральский покой. Произведенный в обер-лейтенанты абверовец Конрад Матцке приказывает еще раз обследовать дом сверху донизу, требует, чтобы фельджандармы проверяли каждое полено, каждый кусок угля, который истопник-немец бросает в топку,

После покушения на генерала у отеля фон Браун целиком н полностью отказывается от приема гражданских лиц в особняке, даже гонит в шею обербургомистра и деятелей сколачиваемой абвером городской управы.

Нервы так развинтились, что генерал - "хозяин" Харькова - вздрагивает при каждом шорохе, от скрипа ветвей за окном. У него начинаются слуховые галлюцинации. Порой ему кажется, что он явственно слышит тиктаканье часового механизма в стене, под полом, на чердаке.

В каком-то детективном романе он вычитал, что пустым стаканом можно пользоваться как резонатором, как стетоскопом, и ночью, когда его мучит бессонница и кошмарные образы гнетут измученный страхом мозг, совсем, как в "Кабинете доктора Калигари", он бродит по дому, словно сомнамбула, в своей длинной ночной рубахе и выстукивает, прослушивает грозно молчащие стены...

Днем он вешает и расстреливает, расстреливает и вешает, а ночью ходит по спящему дому с пустым стаканом в руках, пугая часовых, и медленно, но верно сходит с ума.

Часами простаивает он в погруженной во мраке спальне, прижав горячий лоб к холодному, как надгробный камень, оконному стеклу. Он высматривает партизан с подрывными машинками. Они всюду мерещатся ему, эти партизаны.

И в докладе он предлагает: выслать, выгнать из города всех его прежних жителей. А если и это не поможет - оставить город, окружив его стеной из проволоки под высоким напряжением, пока не взорвутся в нем все мины. Но где перезимовать войскам? - вот вопрос. Генерал отлично понимает, что вне харьковских квартир армию ждут неимоверные лишения. Вопрос снабжения и обслуживания армии - сложнейший вопрос, это понимал еще фон Клаузевиц, участник сражений при Бородине и Ватерлоо. Втайне фон Браун давно опасается, как бы победа вермахта под Киевом не обернулась поражением под Москвой: потеряно драгоценное, жизненно важное время, нарушена вся система снабжения, уж слишком затянулся "блицкриг". На осенних дорогах выходят из строя машины, очень мало железных дорог на Востоке перешито до сих. пор на европейскую колею, танки всюду прут своим ходом и тоже выходят из строя. СС умерщвляет пленных вместо того, чтобы заставить их работать. Граф фон Рекнер уверяет, что из каждой тысячи пленных выживает не более тридцати человек!

В ставке ничего этого не понимают, упиваются победами, делят шкуру не убитого русского медведя. Послушали бы "золотые фазаны" Герлицкого леса под Растенбургом, где расположена ставка фюрера, что говорят напуганные русскими минами солдаты в Харькове: "Русских еще никто никогда не побеждал!"; "У каждого русского столько жизней, сколько у кошки, - одной пули ему мало!" Самое страшное начинается тогда, когда солдат наделяет своего противника сверхъестественной силой. А именно это и происходит сейчас в городе-вулкане!

Здесь всех страшит зима под открытым небом. А говорят, в ставке отчитали, как мальчишку, Гудериана, когда он заикнулся о зимней одежде,

Прав был старик фельдмаршал Рундштедт, призывая фюрера остановить войска на линии Днепра до весны, не бросать их ни на Харьков, ни на Москву. Хотя прежде фон Браун и порицал старого фельдмаршала в своем кругу за чрезмерную осторожность.

Но ведь тогда никто в вермахте не подозревал, что на захваченной территории партизаны превратятся в "четвертый род войск", во "второй фронт", что леса и степи и даже города наполнятся призраками-мстителями.

Первые сообщения о разгоравшейся партизанской войне, становившейся не "клейнкригом", а "гросскригом" - не маленькой, а большой войной - не произвели на Гитлера особого впечатления. Это, заявил известный своей близорукостью фюрер, не лишено положительных сторон, это дает нам возможность уничтожить всех, кто восстанет против нас!

Посыпались приказы Оберкоммандо дер Вермахт: "Руководящий принцип всех действий и мер, к которым следует прибегать - безусловная безопасность германского солдата... Необходимое быстрейшее умиротворение страны может быть достигнуто при беспощадном подавлении любой угрозы со стороны враждебного гражданского населения!"

"Только самый жестокий террор может лишить русских воли к сопротивлению!" В Харькове эта заповедь становится первой заповедью генерала фон Брауна,

Вторая заповедь: "Любые действия против оккупационных властей, независимо от конкретных обстоятельств, должны приписываться коммунистам!.. Коммунистов и комиссаров уничтожать в первую очередь!.. Всех казненных объявлять коммунистами!.."

И сам фон Браун подписывает приказы, развивающие руководящие директивы верховного главнокомандования:

"В случаях, когда среди расстреливаемых имеются дети, следует целиться не в голову, а в живот, поскольку иначе дети могут остаться живыми и их придется достреливать из личного оружия офицеру - командиру похоронной команды". Прочитав такое сегодня, вряд ли кто пожалеет, что генералу Георгу фон Брауну не суждено было дожить до суда народов в Нюрнберге...

ПОД ДАМОКЛОВЫМ МЕЧОМ

Угрюмо гудит в каменных руинах города свинцовый ноябрьский дождь. Гудит днем и ночью. Из двадцати четырех часов суток светло только четырнадцать. Опустив светомаскировочные шторы, генерал корпит над своим докладом ставке, почти не смыкая глаз.

Время от времени он перелистывает Клаузевица. Эх, Карл, старина, разве ведомы были тебе такие психологические нагрузки?!

Генерал прислушивается. Как будто все тихо в доме.

Тикают часы на руке. Золотые "Лонжин" - память о французской кампании.

Генерал подходит к расшторенной карте на стене. В кабинете у него висит карта с районом действий группы армий "Юг", в спальне он недавно приказал повесить карту с районом действий группы "Центр". Там сейчас решается судьба войны.