Декабристы естествоиспытатели - Василий Пасецкий

Тайное общество наше отнюдь не было крамольным, но политическим. Оно, выключая разве немногих, состояло из людей, коими Россия всегда будет гордиться. Ежели только возможно, я имею полное право и готовность разделять с членами его все - не выключая ничего. Болезнь во время следствия, по всей справедливости, не должна бы лишать меня сего права. Цель покушения не была ничтожна, ибо она клонилась к тому, чтобы ежели не оспаривать, то по крайней мере, привести в борение права народа и права самодержавия, ежели не иметь успеха, то по крайней мере оставить историческое воспоминание. Никто из членов не имел своекорыстных видов.

Обложка архивного дела Тетради с записями С. П. Трубецкого о 'Жирных веществах' и 'Исследование законов химических соединений'

Покушение 14 декабря не мятеж, как, к стыду моему, именовал я несколько раз, но первый в России опыт революции политической, опыт почтенный в бытописаниях и в глазах других просвещенных народов. Чем менее была горсть людей, его предпринявшая, тем славнее для них: ибо хотя по несоразмерности и по недостатку лиц, готовых для подобных дел, глас свободы раздавался не далее нескольких часов, но и то приятно, что он раздавался"1. Эти строки глубоко раскрывают значение движения декабристов.

1 ( Восстание декабристов. Т. 14. С. 90-91.)

Начиная со второй половины марта 1826 г. в своих показаниях Батеньков неоднократно подчеркивал, что он являлся главнейшим лицом и политическим деятелем в движении и восстании декабристов. Он был убежден, что его приговорят к смертной казни и в его лице погибнет "один из первых знатоков России в государственных видах"1.

1 ( Восстание декабристов. Т. 14. С. 135.)

Обложка архивного дела 'Записи метеорологических и астрономических наблюдений С. П. Трубецкого'

В своих показаниях Батеньков отмечал, что жизнь народов, по его мнению, состоит "не в единообразной покорности мертвым законам или переменчивому произволу, но в непрерывной моральной борьбе свободы с властолюбцем"1. Батеньков продумал "план системы народного просвещения", а также критиковал политику правительства в области "науки и образования"2.

1 ( Восстание декабристов. Т. 14. С. 136.)

2 ( Восстание декабристов. Т. 14. С. 137.)

По мнению современников, своими смелыми заявлениями Батеньков "просил смерти". Именно этой меры и требовали некоторые члены верховного суда над декабристами, в том числе и бывший сибирский генерал-губернатор Сперанский, некогда очень высоко ценивший Батенькова. Батеньков был приговорен к 20 годам каторжных работ. Но декабриста ждали более тяжкие испытания, чем каторга. Его упрятали н секретный каземат Алексеевского равелина Петропавловской крепости. Батеньков, которого, по-видимому, Николай I считал самым опасным из оставшихся в живых декабристов, 20 лет просидел в одиночке. Ему нельзя было обменяться даже несколькими словами со своими стражами. Читать не разрешали ничего, кроме Библии. Он разучился говорить. Его раны страшно ныли, и он кричал по ночам от нечеловеческой боли. Вся глубина трагизма его положения видна из написанного им в крепости стихотворения "Одичалый":

Скажите, светит ли луна,

И есть ли птички, хоть на воле,

Ужель и люди веселятся,

И думают, и говорят...

В конце 20-х годов из Сибири в Петербург приехал Геденштром. Задавшись целью проникнуть в каземат к Батепькову, он познакомился с офицером Преображенского полка, который командовал караульной ротой в Петропавловской крепости. Как-то Геденштром признался своему знакомому в том, что ему очень хочется повидать своего друга Батенькова. Однако офицер не мог придумать способа: слишком усиленной была охрана.

Камера декабристов в Читинском остроге

Наконец, Геденштрому пришла в голову мысль побывать хотя бы за стенами Петропавловской крепости. Во время очередного своего дежурства офицер, выдав Геденштрома за своего денщика, провел его в Петропавловскую крепость. "Вот бы тебе одеться Преображенским солдатом, стать бы на часы в коридор казематов, ты мог бы видеться целый час!"- шутя заметил офицер. Пожалуй, это была единственная возможность, но связана она была с исключительным риском для обоих участников столь необычайно смелой затеи. "Добрый капитан решился,- вспоминал Геденштром,- а я рад пуститься на все - лишь повидаться. Приготовил я себе солдатский мундир, обстригся и в один из караулов капитана пошел с ним денщиком. Около полуночи я был солдатом и лежал между спящими солдатами. По крику унтера: "Смена внутренних!" - я взял ружье и стал с другими"1.

1 ( Стогов Э. И. Очерки, рассказы и воспоминания // Цит. по: Рус. старина. 1878. Т. 23. С. 528.)

Так Геденштром оказался часовым во внутреннем помещении казематов Петропавловской крепости, а спустя несколько минут, разыскав камеру Батенькова, уже обнимался со своим другом. Словно мгновение, пролетел час долгожданной встречи.

Геденштром узнал, что Батенькова должны были отправить в Сибирь, но этому категорически воспротивился Сперанский. Он вошел с докладом к царю, где изложил свою точку зрения: если Батенькова отправить из крепости на каторгу, то он понесет слишком тяжкое наказание, ибо сам "составлял положение о ссыльных".

"Пробыв двадцать лет в секретном заключении во всю свою молодость, не имея ни книг, ни живой беседы, чего в наше время не мог перенести, не лигаась жизни или по крайней мере разума, я не имел ни-какой помочи в жестоких душевных страданиях..."1. Так впоследствии вспоминал декабрист о страшных днях одиночного заточения. Только в 1845 г. декабристу разрешили выписать "Литературную газету", "Отечественные записки", "Русского инвалида", "Журнал Министерства внутренних дел".

1 ( Цит. по: Карцев В. Г. Декабрист Г. С. Батеньков. Новосибирск: Наука, 1965. С. 64.)

Наконец, заключенному дали бумагу, перо, чернила и разрешили писать. В своих записках, в основном посвященных истории России, он подчеркивал, что, заковывая в кандалы не только руки, но и умы лучшей части русского народа, правители России готовят "собственное свое уничтожение"1.

1 ( ИРЛИ. Ф. 265. Оп. 2. Д. 133. Л. 15.)

В последний год заточения в Петропавловской крепости Батеньков создал "Тюремную песнь", которую исследователи оценивают как "подлинный гимн познанию, могуществу человеческой мысли и воплощение восторга красотой и гармонией Вселенной"1. Она заканчивается строфами, проникнутыми верой в торжество разума и творческих сил: